Наперегонки

Утро следующего дня Алекс провела в странной задумчивости: она взяла отгул, придумав абсолютно неактуальную и неправдоподобную причину, в достоверность которой никто до конца не поверил, забыла назначенное время встречи и вышла из дома за час, хотя до места этой самой встречи ей нужно было пройти метров четыреста, вспомнила, что забыла рюкзак, вернулась за ним, чтобы выйти обратно в ещё большей растерянности. В итоге она обнаружила себя стоящей на светофоре и смотрящей на мигающего зелёного человечка, символизирующего, что, вообще-то, ей уже можно идти. Поток людей, спешащих на работу, не глядя обтекал одного человека, как стая рыб обтекает какое-то неживое препятствие, и словно не замечал выпавший из общей структуры элемент. Телефон мигнул пропущенным звонком на покрытом мелкими трещинками экране, и она неохотно выудила его из кармана, всё ещё упрямо оставаясь на месте. Писал Коди, с облегчением разглядела Алекс номер — к началу тяжёлого и не самого приятного разговора с Рамирез её разум подготовиться пока не успел. Спрашивал, не забыла ли она про свою же договорённость и не проспала ли три будильника, поставленные друг за другом с интервалом в пять минут. И, наконец, привычно желал неплохого дня. Трогательно. «норм всё. как сам после вчерашнего?»

«Только что проснулся)»

«соня, аферист и кутёжник!» Собственный разум заикнулся было, что подбор обвинений не слишком соответствует реальности, но это был Коди — кто, как не он, способен частично осознать всю запутанность её чувства юмора? Вчера, после немного смазанного расставания с Круз, Алекс не сразу пошла в отель, ведомая непонятным чувством раздражённого беспокойства, а долго гуляла по опустевшей за считанные полчаса трассе, на которой должна была пройти и следующая гонка. Минуты мерно текли одна за другой, растворяясь в окружающей тишине, а мысли никуда не уходили и теснились в голове, болезненными молоточками колотя по вискам и напоминая, что всё стало гораздо сложнее. Она даже не подумала, что Шторм в своём параноидальном желании следить за каждым её действием дойдёт до угроз другим людям, не имеющим к ней никакого особенного отношения. Хорошо ещё, что он её с Коди не видел, что бы тогда началось… Алекс беспокоил даже не сам факт слежки, от братца и отчима и не такого можно ожидать, а их неожиданная готовность ввязать в эти обыкновенные семейные и немного денежные дрязги других. Её спонсоры знали, на что идут, подписывая контракт со сводной дочерью Майкла Шторма, крупного владельца известной на рынке фирмы, пусть и совершеннолетней, пусть и разорвавшей с семьёй всякие узы. Круз Рамирез — нет. И приплели её сюда совершенно случайно. Чем больше людей знает об их родстве и сложных отношениях, тем сложнее скрывать это от СМИ и других конкурентов, да и вообще всего света. Если Шторму-старшему нужна шумиха вокруг своей персоны, он рискует получить её в ближайшие пару месяцев, потому что вечно хранить такую тайну не сможет никто. Но что будет потом? Вести его под суд бесполезно, выкрутится, гад, со всеми адвокатами, а потом ещё и на тебя всех собак спустит. Или, на худой конец, взятку даст. Конечно, можно всегда удариться в паранойю и начать собирать улики, обращаться в полицию без конкретных обвинений, требовать законодательной защиты, запрета на приближение, на худой конец, но это тоже социальные волнения - ещё и в самом начале сезона. И как же всё в принципе станет муторно, известно и кошмарно... На этом месте в её голове мелькнула мысль, что ей немедленно нужен Шон и экономический график на ближайший квартал, и в этот же момент перед глазами вдруг возник не спонсор, как по магическому щелчку пальцев, а всего лишь немного лохматый и жутко собой довольный Гарнер. — Хвали меня, — он горделиво выпятил грудь, — отогнал я Шторма. Уехали ни с чем. — Спасибо, — честно поблагодарила его Алекс. Если бы двое её знакомых не сориентировались в толпе, зрителей и жаждущих сенсаций журналистов ждал бы немаленький такой скандал — драка между двумя гонщиками, один из которых ещё и девушка. Слов нет, как много тем для сплетен. — Вот только он так просто теперь не отстанет. Коди помрачнел, уловив её невесёлый и уставший тон: — Что с ним опять такое? Уже успели столкнуться, что ли? — Рамирез с ним столкнулась, — объяснила ему Мастер, прежде чем коротко пересказать всю уже слышанную историю. — Понятия не имею, как её теперь выпутывать. Как ответственный и заботливый друг, Гарнер должен был предложить сесть и подумать, просто поехать в отель и отдохнуть после гонки, сделать ещё какую-нибудь рациональную и бесполезную вещь… Но как лучший друг, он пожал плечами и предложил выпить в честь их победы, и поэтому, наверное, она сейчас и стояла с пустой головой на переходе и создавала препятствие своим бренным телом. Светофор в очередной раз мигнул приглашающими зелёными огнями, и на этот раз Алекс двинулась с места, сердито тряся головой. Они всего несколько раз обернулись вместе с планетой вокруг солнца, а она уже успела устать от бесконечных рассуждений о сумасшедшей семейке Шторм, про которую рада была бы не слышать ещё годиков десять, вплоть до известия о смерти старшенького и безутешном банкротстве младшенького. Не помогала отвратительному настроению и предстоящая беседа о сводном братце и его намерениях с абсолютно крайним человеком. Раздраженно отмеряя широкими шагами по приблизительно метру, она добралась-таки до кафе буквально за одну недлинную мелодию, методично грохотавшую мощным басом по ушам, рванула дверь и зашла внутрь. Рюкзак с плеча пришлось снять, чтобы ненароком никого не сбить, равно как и крупные чёрные наушники с ушей, чтобы иметь возможность среагировать хотя бы на голос, если Рамирез пришла пораньше, потому что на зрение в своём отстраненном состоянии Алекс сейчас особенно не рассчитывала. Уловка сработала: — Алекс, привет! — вместе с ярко-жёлтой майкой Рамирез в тщательно оберегаемое личное пространство Алекс ворвался едва уловимый и какой-то сладкий запах ее же духов и аромат свежезаваренного зеленого чая. — Пойдём, я взяла столик у окна, с видом на город. Не против? Все ещё ошеломлённая слишком резким погружением в социум, Алекс невнятно дёрнула плечом и молча прошла вслед за коллегой. Ее привычный наряд для выхода в свет после очередного «праздника» с Коди, отличающийся преобладанием тёмных и не раздражающих усталый глаз оттенков, в светлой и открытой кофейне, дополнительно подсвеченной льющимся через широкие окна солнечным светом, смотрелся как этакое неаккуратное чернильное пятно на радостной поздравительной открытке. Не самая лучшая ассоциация, но у неё всегда бурно и не в ту сторону работала фантазия. — Доброе утро ещё раз, — все щебетала Рамирез, протягивая ей меню и то ли подчёркнуто, то ли по наивности душевной не замечая ни заторможенной реакции, ни хмурого взгляда собеседницы. — Как у тебя дела? Ничего, что ты из-за меня пропускаешь тренировку? Алекс честно попыталась нормально выбрать себе напиток под настроение, но в итоге сдалась и, только чтобы отослать поскорее официанта и перейти к основной части разговора, тыкнула пальцем в первую попавшуюся красивую картинку какого-то кофе для эстетичных. И только потом сообразила, что от неё, вообще-то, ждут ответа. — Да, доброе… — было бы, если бы она сейчас отсыпалась. — Без изменений, нормально, у меня и так должен был быть выходной. Непонятно, зачем она решила соврать в последний момент. Наверное, потому, что ещё несколько секунд этого виноватого щенячьего взгляда и без того хрупкие нервные клетки просто не перенесли бы. В это время ей принесли нечто, по запаху напоминающее смесь чая, кофе и какао одновременно, и Алекс поспешила заполнить опустившуюся тишину — ну не умела она первой начинать разговоры с малознакомыми людьми! — быстрой дегустацией. На вкус было стандартно. Сладко. Сказать больше было трудно, потому что сахар и, возможно, сливки перебивали все остальные вкусовые элементы. Классика. — Так, по поводу Шторма… — неуверенно заговорилась Круз, и Алекс, которая подсознательно только этого и дожидалась, с готовностью подхватила: — Да, по поводу него. Во-первых, мы с ним взаимно друг друга ненавидим, и он совместно с папашей всеми силами пытается выбить меня из гонок в принципе. Из-за чего конкретно — чёрт его разберёт, — тут она покривила душой, конечно, но это относилось к категории необязательных знаний. — Во-вторых, этот наезд на тебя — не попытка отогнать от меня потенциального товарища, а попытка отогнать от моих спонсоров твоих спонсоров. — Но причём здесь?.. — возмутилась было святая простота, но больше, чем своего сводного брата, Алекс не любила только попытки себя перебить. Она предупреждающе вскинула ладонь. — Дай я договорю нормально. Это — самое крупное гоночное событие года, на котором зачастую заключаются контракты с оборотом в миллионы долларов и прочих валют. Разумеется, все пытаются со всеми познакомиться и оказаться в наиболее выгодной позиции. Спонсор Шторма — его отец, — в глазах Рамирез уже вспыхнул вопрос и, предупреждая его, она с силой выдавила эти несчастные слова: — Мой, мать его, отчим и один из самых крупных конкурентов на гоночном рынке, что гораздо важнее. Ему изначально было невыгодно, чтобы я — представляющая меня компания, точнее — появлялась на гонке за кубок как активный участник. А тут ещё и возможное партнёрство с Диноко, его главным «врагом», вдруг возникло из ниоткуда, если рассуждать в примитивных терминах. Рамирез выглядела… Подавленной. Алекс понятия не имела, чем эта смена настроения была вызвана, поэтому она воспользовалась паузой и отпила ещё немного кофе, чтобы промочить горло. Конечно, любой дурак знает, что сладким напитком жажду не утолишь, но после такой тирады хотелось просто чего-нибудь попить. Молчание немного затягивалось, но она основные факты высказала, дальше отталкиваться нужно было от реакции собеседника. Слышал бы её Уинтерс, отвесил бы подзатыльник за такое потрясающе вежливое ведение диалога. И был бы, скорее всего, прав, он лучше понимал принцип взаимодействия в социуме, но сейчас тренера тут не было, и она могла вести себя в привычной замкнутой манере без внутренней неловкости. — То есть, гонка за кубок это не просто… Ну, гонка? — спросила у неё девочка, сжимая руки на своей собственной кружке. Взгляд у неё был тоскливо-расстроенный. — Нет, конечно. Для гонщиков процесс немного упрощён, они просто играют роль представителей компании и при этом соревнуются и составляют свою собственную репутацию в мире автоспорта, но какая-то доля ответственности за спонсоров на них все равно ложится, равно как и спонсоры отвечают за своих участников. — Алекс подозрительно посмотрела на притихшую собеседницу. — Рамирез, а ты сколько лет катаешься уже? Нельзя же прожить несколько лет в этой постоянной мясорубке и не понимать, какие огромные схемы переплетаются на двух сотнях кругов гоночной трассы под душераздирающий скрип шин и развороченного столкновением горячего металла. Хотя, конечно, Алекс значительно повезло с адаптацией: у неё были тренер, ребята из компании и друг-гонщик, чтобы справиться с мыслью о некоторой финансовой и иногда не самой благородной подоплёке прекрасных и преисполненных для неё адреналина гонок. Про ситуацию Рамирез, в отличие от своей, она знала ровное ничего. И не горела желанием узнавать больше, собственно, но для конструктивной беседы и поддержания своих секретов ей нужно было знать, какие детали могут потребовать подробного объяснения, а в каких случаях можно обойтись парой слов и прозрачным намёком. — Только начала. Это моя первая гонка за кубок Поршня, до этого была Флорида 500, — ей стоило больших трудов сдержать понимающий свист. Ситуация стала немного понятнее. Диноко всегда старались свои соревнования проводить максимально честно и контролировать процесс развития событий, что им удавалось в том числе благодаря обеспеченности ресурсами и общей известности. — Спасибо, что объясняешь… Так, он думает, что мы с тобой, вроде как, против него работаем? Рано или поздно, заметила флегматично Алекс, Диноко и его особенно активные представители научат Рамирез разбираться в этих хитросплетениях, а она сама поймёт, как можно безопасно для себя их игнорировать. Первая пара лет всегда сложная, нужно и удержаться, и привыкнуть, и не вылететь с трассы. Судя по тому, с каким настроем девчонка пока держалась в общем зачёте, первый и третий пункт она выполняла без особых видимых трудов. Со вторым же, однако, пока были проблемы… — Вроде как. Ты рассматриваешь только одну сторону. Да, скорее всего, его сильно беспокоит наше возможное общение и сотрудничество. А ещё он хочет избавиться от сильного противника в моём лице и просто меня, равно как и мою компанию, изолировать от большого рынка. Не сомневаюсь, что с его папаши станется и слежку за нами устроить. Про шантаж и прочее думать пока не хочется. Это я просто предупреждаю, на всякий случай. — Но ведь это незаконно! Он не имеет никакого права! — в низковатом южном голосе Рамирез звучало звонкое возмущение, она даже чуть приподнялась на своём стуле. Интересно, а фраза про возможную слежку и прочие противозаконные действия относительно её самой, а не случайного гонщика с большой дороги её вообще не напугала и не заинтересовала? — Но он богатый и известный, а моя компания мелкая и мало кому знакомая, — пожала плечами Алекс. — В суд это всё дело тащить бесполезно, он все равно выиграет и будет не при делах, а на репутации пятно останется, и журналисты на этом попируют тоже знатно. Придётся как-то справляться своими силами. Я-то Шторма и прочих доброжелателей отвадить сумею. Что насчёт тебя? Когда молчание снова затянулось, Алекс подозрительно подняла глаза на собеседницу. Та сосредоточенно смотрела в свой чай, на смуглых щеках расползался едва заметный яростный румянец, и по её бегавшим по столу пальцам было понятно, что сейчас за копной кудрявых тёмных волос, где-то в чужой голове, сейчас происходит невероятно серьёзный мыслительный процесс. Хорошо, что она воспринимает вопрос своей и её безопасности как важную задачу, это поможет минимизировать урон и быстро перестроить взгляды и мнение Шторма. И старшего, что поважнее будет, и младшего. Возможно, она недооценивала свою соперницу с трассы. — Ты хочешь сказать, ты одна будешь с ними бороться? Тогда я хочу помочь! Я не могу это так просто оставить и трусливо спрятаться от преследования! Или нет. День становился всё тяжелее, а мигрень — всё сильнее. Алекс тяжело вздохнула и потёрла переносицу. Только пацифизма и пламенного желания подружиться и ввязаться в это ещё сильнее не хватало, честное слово. Она уже жалела, что не притащила на встречу Уинтерса и не представила ему одну уважаемую мадам, которая по случайности вляпалась в нашу компанию и не хочет из неё удаляться, он бы нашёл выход побыстрее, и она бы уже сидела у себя в номере, лишённая необходимости общаться. Вот только тренера рядом не было, курить в помещении было строго запрещено, а выходить из ситуации как-то надо было. А вот потом она выйдет и за раз выкурит кучу сигарет. Ещё один аргумент в пользу её старой теории о негативном влиянии общения на здоровье. Тут, конечно, влияние довольно косвенное, но оно же есть! — Во-первых, сразу нет, — отрубила, как мечом, Алекс. Озарившееся было надеждой лицо Рамирез снова помрачнело. — Во-вторых, я с ними не «борюсь», как в средневековых романах, а избегаю. В-третьих, делаю я это не одна, Коди тебе живой пример. В-четвёртых, ты не прячешься и не в благородную миссию играешь, а снимаешь с себя внимание Шторма и не запутываешь себя и свою будущую неплохую карьеру в этой чертовой паутине, которая тянется уже почти двадцать лет! Что ж, судя по выражению лица Круз, как минимум сорок семь процентов её речи были грубыми и неправильными и оскорбили её лучшие чувства. А как минимум двадцать лучше было оставить при себе с точки зрения безопасности. Хотя, в таком состоянии Рамирез вряд ли сообразит, какая подоплёка на самом деле лежала под её последними словами. — Вдвоём вы тоже не справитесь, — продолжала спорить девчонка, непонятно чего добиваясь. — Слушай, я не для своей выгоды это делаю, ясно? Я правда хочу, чтобы этот Шторм получил, наконец, по заслугам и перестал портить всем присутствующим кровь и нарушать стандартный процесс гонок, каким бы... Многообразным он ни был. Если будем работать вместе, сможем это обеспечить! Ещё десять минут таких заявлений, и она встанет, опрокинет демонстративно стул и уйдёт, чтобы сесть за руль и прям на гоночной машине поехать носиться по городу, нарушая все правила и пытаясь успокоиться. Алекс едва сдержала желание побиться головой об стол, поражаясь, откуда в ней столько идеализма и какой-то надежды, невесть откуда взявшейся. И откуда ещё, черт подери, такое свирепое желание помочь человеку, которого ты встретила две недели назад и который с радостью тебя подрежет в нужный момент, чтобы забрать себе кубок?! — Круз, мы — гонщики, а не вершители правосудия над нечестными злодеями, — устало процедила Алекс, уже не обращая внимания, что с фамилии как-то неожиданно для себя перешла на имя. Раздражающая мигрень медленно, но очень верно переходила в стадию невыносимой. — Мы с тобой лично ничего не обеспечим и не докажем, а ввязывать в это компанию — вообще бесполезно. Ты хоть представляешь, что будет, если ещё и спонсоры об этом узнают? Ладно мои, у нас всё схвачено уже, а твои? Обрадует их, что новый представитель Диноко ввязался в конфликт с крупнейшим их конкурентом, как думаешь? — Если это будет шансом вытеснить этого конкурента с рынка окончательно — думаю, да, — неожиданно хлестко отразила выпад Рамирез, поджав губы. В глазах у неё полыхала холодная, колючая ярость. — Не ты ли мне только что говорила, что у гонок есть и оборотная сторона? Пускай. Между Штормом и его конкурентами, Диноко встанет на сторону последних, чисто логически. — Вот только этот конфликт посреди гоночного сезона никому к черту не сдался, сейчас другие заботы у всех, в первую очередь пропиарить образ и заручиться поддержкой, а не засудить друг друга! — ощерилась в ответ Алекс. — Гонять ты когда будешь, если круглыми сутками будешь Шторму палки в колёса подкладывать? И как ты будешь это делать, когда он начнёт подкладывать их в колёса тебе? Поверь, у него в этом и опыта, и возможностей больше, это заведомо провальная идея. — Просто потому, что ты себя в этом убедила! — крикнула в ответ Круз, даже приподнявшись от бушующих в груди эмоций. Алекс хищно прищурилась и приготовилась ответить чем-нибудь таким же сильным и задевающим, но что-то — возможно, невероятно редкое чувство частичной правоты собеседника, которое случалось с ней крайне редко — заставило её остановиться на полуслове и отвернуться. Да, она давно отказалась от идеи законодательным образом избавиться от брата и его нависающей над ней тени: как личной, так и семейной. В современном мире очень легко было полностью оторвать себя от любых людей, с которыми тебя изначально свела жизнь, как она и поступила, стоило появиться возможности. Сменила фамилию, поменяла адрес, телефон, убедила сначала себя, а потом и остальных, — маму, в первую очередь — что так будет только лучше, и повернула совершенно в другом направлении. Однако образ отчима и его влияния на сферу её любимой деятельности всегда неизбежно маячил за спиной, напоминая о себе, угрожая, оставаясь тёмной тучей на горизонте. Сколько раз она пыталась доказать себе, что с этим можно бороться и ездить дальше, что это ни на что не повлияет... И как же сильно она в этом ошибалась, прекрасно отдавая себе отчёт, что она намеренно убегала от проблем и отказывалась признавать правду. И вот серьёзно, очередное напомнание об обречённости ситуации — последнее, что сейчас требовалось её не очень адекватному разуму. Она так долго балансировала, применяя все свои небольшие умения, между двумя огромными крайностями — тем компроматом, который был у неё, и тем, которым обладали родственники в её отношении. На протяжении нескольких лет никому не было смысла и выгоды нарушать это ни разу не высказанное вслух соглашение о взаимном молчании. Майкл понимал, что с падчерицы станется сдать его со всеми маленькими, но неудобными закону и репутации секретами за милую душу, а Алекс прожила с этим человеком и его окружением около десяти лет своей жизни и готова была отдать что угодно, лишь бы больше никто не попытался привязать её к «родителям» или «семье Шторм». Или к кому-либо ещё. Чудесное детство, в течение которого на тебя никто не обращает внимания и не считает важным элементом какой-то заданной структуры, способно настроить даже самого открытого изначально человека на нелюбовь к социальным группам как к явлению. Одна семья распалась, в другой ей не нашлось места — и Алекс в какой-то момент обнаружила себя одинокой льдиной, отколовшейся от айсберга и теперь дрейфующей по океану жизни. С этим было так просто и уютно жить... Однако пришло ей время открыть глаза и признать, что своим дерзким и успешным побегом от проблемы она не избавилась, только заставила замолчать все возможные источники и обеспечила себе средненькое «алиби» от любопытных. Если кому-то понадобится вскрыть и разрыть заново тщательно закопанные в прошлое архивы самых громких судебных дел в истории одного штата, если кто-то всерьёз займётся этим исследованием и представит результаты миру, вся её хрупкая иллюзия свободы рухнет и превратится из бриллиантов в обломки тусклого унылого стекла, а мир обернётся настоящим кошмаром из обязательств, связей и ассоциаций её, Алекс Мастер, номера сорок три, с кем-то чужим, ненужным, бесполезным. — Я знаю, что это всего лишь проблема убеждения, — вяло огрызнулась Алекс. В стакане невесело булькнула утопающая зефирка. — Даже если это так, ничья помощь в этом вопросе мне не требуется. Повторяю вопрос, который уже задавала. Ты в состоянии будешь разобраться со Штормом и, по необходимости, более открыто заявить, что ничего общего ты с сорок третьим номером и её компанией не имеешь? По лицу Рамирез было понятно, что ей отвратительна даже сама мысль о подобном, по её рыцарскому мнению, предательстве, но Алекс не собиралась играть в благородство или втягивать в свой омут других. Это семейные проблемы, и оставаться они должны в пределах максимально близких людей. — А с Алекс Мастер? — она чуть неуверенно улыбнулась, на щеках появились милые ямочки: — Впервые тебя полным именем называю. Пожалуйста, Алекс. Я не могу просто так повернуться спиной и сделать вид, что меня это не касается и ты, мол, сама со всем справишься. Мигрень с такой силой вонзилась в виски, что Алекс едва ли не взвизгнула от боли. Ну что, что ей стоило выпить аспирин перед каким-то очередным выходом из номера?! Будто отвечая на внутреннее возмущение, откуда-то из глубин её сущности удушливой знойной волной поднялся гнев. Какими ещё словами ей нужно было повторить одно и то же для особенно непонятливых, сколько ж можно об одном и том же? — Именно это и сделай, — рявкнула она, наконец, поднявшись, и в голове уже не было мыслей о возможном привлечении ненужного внимания, только ярость и какая-то противная, усталая злоба. — Мир не крутится вокруг тебя и твоих желаний сделать его лучше, Рамирез. Моя жизнь тоже в эту идеальную окружность не вписывается. Ты изначально вообще не должна была этого всего услышать. И я надеюсь, это не выйдет за пределы этого кафе и этой беседы, — злость и бессильное отчаяние бушевали наперебой в её душе, голова шла кругом. — Шторму, если опять полезет, сразу скажи, что дружбу он сам выдумал, с сорок третьей вообще невозможно общаться. И всё сразу закончится. В конце концов, эти слова даже не так далеки от правды. Уходила она всегда в известной степени по-английски, но сейчас хотелось просто выскочить, наконец, на улицу, и пойти прочь от этого разговора, от чужого альтруизма и, что самое худшее, от людского интереса. Вот, что всегда пугало её сильнее всего. Неважно, чем он продиктован, из чего исходит и какие намерения имеет. Это желание что-то выяснить, что-то, что она не горела желанием рассказывать, пока не придёт нужное и уместное время, всегда приводило её в истеричный ужас. Алекс наугад положила на стол какую-то купюру, дёрнула головой в знак прощания и пошла прочь. В спину ей не полетели немедленные проклятия и обвинения в чёрствости и грубости, но отвратительное чувство неловкости и какого-то подобия стыда не желало никуда деваться. Даже когда она ушла в другой район города, даже когда нырнула под прохладную сень деревьев небольшого парка, даже когда хорошенько прочистила лёгкие сначала свежим, а потом сигаретным воздухом, оно не исчезло, а продолжило с хрустом прогрызать себе путь в грудную клетку. Рамирез, конечно, не знала о её моральных заскоках и вовсе не это подразумевала под своими словами, но её тянуло подружиться: с хорошим соперником или, наоборот, с загадочным и неизвестным одиночкой, а это было опасно и ненужно, потому что она давно разучилась нормально впускать людей в свой круг общения. Так, мелкие разговоры по утрам или техническое общение с механиками, это был тот максимум, который она себе позволяла. Слишком много лежало за потемневшей от количеством тайн душой, чтобы позволять кому-то хоть глазком их увидеть. Уинтерс, Коди, братья... Они были другими, и они появились, когда она сама была ещё другой, не такой закостенелой и уставшей в своих убеждениях, когда семья только выпустила её из своих тисков и, разочарованная в ней и ненужная, осталась позади, когда мир казался таким прекрасным и открытым местом, когда миллионы дорог расстилались перед ней, молодой и счастливой, ничего не имеющей за душой, кроме небольшого счета в банке и справки об общем образовании. Алекс не была даже уверена, что смогла бы впустить их в свою жизнь сейчас, и эта мысль должна была вызвать у неё страх, но вызвала только раздражение и новый всплеск гнева. Нервно закурив очередную сигарету и сжав в дрожащих пальцах пустую пачку, она выдохнула терпкий дым и уставилась в молчаливые небеса. Стыд предательски покусывал за краешки сознания и постоянно дергал за шиворот, заставляя мыслями возвращаться к своему уходу и резким словам. Хорошо, в конце концов возмутилась она, вскинув голову и с силой зажмурив глаза. Перед следующей гонкой, твёрдо сообщила Алекс себе, я сама найду их шатёр, сложностью это не будет, подойду и сообщу, что была слишком резка в своих формулировках и не хотела ими задеть. Извинюсь, хоть что-то получится искренне. Дальше какой-нибудь стандартный фрагмент из серии «надеюсь, проблема разрешена», какое-нибудь пожелание удачи, и алгоритм маленького разговора будет выполнен максимально успешно. И, возможно, её наконец перестанет мучать это мерзкое чувство вины. Вот почему-то когда она Шторма, в годы их общего детства, гораздо более грубыми и не всегда справедливыми способами посылала от себя подальше с почти осязаемой ненавистью в голосе, совесть молчала, когда мама смотрела на свою бунтующую и ввязавшуюся в очередную драку дочь со слезливым укором в глазах, в голове, за исключением чувства собственной правоты, вообще тишина стояла. А вот теперь, стоило ей один раз огрызнуться на зашедшего слишком далеко малознакомого человека, ей даже курение вдруг перестало приносить былое успокоение и удовольствие. Возвращаться в отель казалось абсурдной мыслью сразу по нескольким причинам: во-первых, там солнце сейчас падает ровно в её комнату и поспать точно не получится, во-вторых, там может встретиться Уинтерс, спросить, как бы невзначай, где и с кем её носило, и придётся объясняться, в-третьих, в конце концов, совсем неподалёку от её отеля находилась эта проклятая кофейня, и это решало всё, признаться честно. Неплохой идеей было погулять ещё по городу, но чтобы ей спокойно воспринимать окружающее пространство, нужно было выпить хоть одну таблетку обезболивающего, потому что на данный момент жизнь была настолько ужасна, что глаза болели даже от солнечного света. Алекс свернула в ближайшую аптеку. Прошлась взглядом по идеально ровным рядам таблеток, выхватила парочку знакомых названий, подошла к кассе. Потянулась за кошельком: — Аспирин, будьте добры, — посмотрели на неё, конечно, косовато, но хоть от комментариев удержались. Вместе с первой таблеткой головная боль ненадолго отступила. Алекс вышла наружу, надев наушники и спрятавшись за капюшоном кофты, засунула руки в карманы и пошла, куда глаза глядят. А на периферии сознания медленно, но отчётливо крутилась и постепенно закреплялась мысль, что в чём-то Рамирез была всё-таки права.