Winner takes it all

Выехали на север час спустя. Кальдмеер занял место впереди, а разбуженный Руперт долго крепился и зевал, но в конце концов задремал на заднем сиденье. Герда и ее спутник говорили обо всякой ерунде вроде кино и погоды — вернее, говорила Герда, Кальдмеер слушал, изредка вставлял своим комментарии, но чаще просто кивал. Если он надеялся, что Вальдес, не встретив реакции на свои слова, угомонится, то крупно просчитался — разговорить его, найти тему, за которую они оба могли бы зацепиться, стало для нее чем-то вроде маленького, но приятного вызова. Но все попытки что-то нащупать пока оставались безуспешны: Кальдмеер ничем не выказывал своего недовольства, но ему явно легче было бы жить, если б Герда заткнулась. Она задалась про себя вопросом, жалеет ли он уже о том, что не пошел в Миннесоту пешком. — Вы всегда носите с собой оружие? — вдруг спросил он, и Герда, услышав от него больше трех слов за один раз, почти подпрыгнула на сиденье. Бросив взгляд на него, она увидела, что он вертит в руке ее пистолет: видимо, битком набитый бардачок опять открылся от тряски, и все его содержимое посыпалось пассажиру прямо на колени. — Женщине опасно путешествовать одной, — весело откликнулась она, забирая пистолет и бросая его рядом с собой. — Это еще не все. Есть у меня кое-что… для особых случаев. Особый случай не наступил еще ни разу, и потому «кое-что», купленное и хранимое Гердой без ведома Альмейды, продолжало уже несколько лет пылиться в багажнике, но об этом можно было и не упоминать. Эффект был произведен, и Кальдмеер заметил с некоторым уважением: — Вы серьезная женщина, мисс Вальдес. — Еще бы, — подтвердила она, довольная собой. — Только, пожалуйста, зовите меня по имени. Иначе я чувствую себя своей тетушкой. — Герда, — проговорил он, точно пробуя имя на вкус, и Вальдес невольно вздрогнула от того, как оно прозвучало в его устах и его голосом. — Мой вопрос может показаться бестактным, но… это настоящее имя? — И да, и нет, — откликнулась она, пожимая плечами. — Моя мамаша — она из Канады, знаете ли, но ее семейка туда приехала из Германии, когда началась вся эта петрушка с Гитлером, — до последнего думала, что я пацан. Решила, что я буду Рутгер. Жуть, правда? А в итоге получилась Рутгерда. Еще хуже. Жаль, что папашу не спросили, может, он и придумал бы что-нибудь поадекватнее. Неизвестно, насколько сильно Кальдмеера занимала история ее семейства (скорее всего — вообще не), но интерес он изображал достаточно убедительно, чтобы Герда продолжила свой монолог: — Потом… потом много чего случилось, это не так интересно. Но я решила, что Герда звучит лучше. Как в одной сказке, знаете ее? Про девчонку по имени Герда, которая влюбилась в одного парня, а того похитила одна ледяная бабень, как ее там… Снежная королева! Засадила бедняге в грудь осколок чего-то там, и он стал вконец отмороженным, но Герда решила не сдаваться и отправилась на край света, чтоб его спасти… ну вы, наверное, читали. — Читал, — подтвердил Кальдмеер, и Герда, взглянув на него, долго не могла понять, что у него с лицом; только спустя секунду она поняла, что ее спутник улыбается — почти незаметно, но этого было достаточно, чтобы у нее глаза полезли на лоб. — Но ваш пересказ… очень занимателен. Герда заставила себя перестать разглядывать его и снова начала смотреть на дорогу. Кожу на щеках отчего-то начало горячо покалывать. — Да ладно вам. С умными книжками у меня в жизни всегда было напряжно. Но всякие красивые истории люблю. В жизни и так полно дерьма, надо же на что-то отвлекаться? — Например, на это? На этот раз у него в руке был заложенный на середине том «Хорнблауэра»: Герда достала его у какого-то старикана еще на пути в Техас, но не притрагивалась к книге с самого момента своего бегства из Сан-Антонио, сунув ее в бардачок и благополучно забыв о ней. Но от Кальдмеера, похоже, было ничего не скрыть. — Ну, например, — заявила Герда как можно беспечнее; она привыкла к тому, что над ее пристрастием к книгам о морских приключениях частенько посмеиваются, особенно Альмейда, который, если говорить откровенно, и сам был хорош — по выходным, отключив телефон, устраивал себе киномарафоны и пересматривал подряд все серии «Звездных войн». Когда Герда пару лет назад приподнесла ему джедайский меч, на людях он только фыркнул «За кого ты меня принимаешь?», но в тот же вечер, если верить донесению его горничной, расколотил им светильник в гостиной своего дома и до полусмерти напугал кота. Будь Герда копом, она бы пыталась выманить Альмейду не на подставные сделки, на которые у него был настоящий нюх, а на обещание сфотографироваться с Джорджем Лукасом. — Хорошая книга, — тем временем пробормотал Кальдмеер, перелистывая страницы. — Не лучшая из серии, но… — Вы тоже читали? Он, точно поняв, что сболтнул лишнее, поспешно захлопнул книгу и отправил ее обратно в бардачок. Но Герда уже не отставала: — И как вам? Вам понравилось? — Вполне. — Да ладно вам, — поняв, что он смущен, Герда попыталась разрядить обстановку, а то этот странный тип, того и гляди, сгорел бы со стыда и испортил обивку салона. — Как будто это что-то плохое, честное слово. Меня в детстве от этих книжек не оттащить было. Воображала себя то Зорро, то этим, как его там, д’Артаньяном. Она некстати вспомнила, как тайком от тетки фехтовала со старым манекеном подобранной на улице палкой, и, войдя в раж, попыталась повторить один из своих финтов, но добилась этим лишь того, что машина вильнула в сторону и на несколько секунд выехала на встречную полосу. Кальдмеер, впрочем, как будто не заметил, что они чуть не слетели с дороги — его, как оказалось, тоже одолела ностальгия. — В детстве мне приходилось нелегко, — вздохнул он. — Мальчишки моего возраста дрались за роли бандитов, а я хотел быть шерифом. Когда мне было лет тринадцать, вышел фильм по «Острову сокровищ», и в нашей школе объявилось две дюжины Сильверов, а я, Смоллетт, остался против них в одиночку. — Были драки? — усмехнулась Вальдес, вспомнив, как от злости наваляла по первое число мальчугану, который не хотел брать ее в игру. Конечно, если б все его приятели тогда впряглись за него, то отметелили бы ее как пить дать, но они, трусы, предпочли сгрудиться в сторонке и наблюдать, как их предводителя колотят. Потом Герде, конечно, влетело по первое число от тетушки, но никакая трепка не смогла омрачить ее триумф. Кальдмеер коротко пожал плечами и снова улыбнулся — страдальчески и почти виновато, — отчего Герда, на секунду потерявшись в пространстве, вновь чуть не съехала в кювет. — Бывали, конечно. И всем доставалось — и мне, и им. Но я был не в обиде. Думал даже стать полицейским, но… — Хорошо, что не стал, — успокоила его Герда. «Иначе я бы начала оказывать сопротивление при задержании, и тогда не знаю, кто из нас остался бы валяться с вышибленными мозгами», — подумала она. — Иначе растоптали бы к чертям все ваши детские идеалы, — сказала она вслух. Он хотел еще что-то сказать, но в этот момент сзади завозился проснувшийся Руперт, и они оба, не сговариваясь, замолкли. Увидев мельком в зеркале заднего вида, как парень осоловело крутит головой, с явным трудом осознавая, где находится, Герда заметила вполголоса: — Покормить бы ребенка. Кальдмеер, погруженный в свои мысли, ничего не ответил, но Вальдес решила, что он с ней согласен. В придорожной пиццерии, куда они заехали, было хоть шаром покати. Старый вентилятор в углу бесполезно гонял жаркий воздух, а хозяин, обмахивая взмокшее лицо газетой, бессмысленным взглядом смотрел в экран гудящего телевизора. Показывали новости, почему-то на немецком. Похоже, все сегодня хотело вызвать у Герды тоску по той ее родине, которую она никогда не видела. — Мне очень не хотелось бы оставаться вам должным, — проговорил Кальдмеер, пока Герда делала заказ; он сам изъявил желание пойти с ней, пока Руперт остался сторожить машину. Вальдес посмотрела на своего спутника, как на круглого идиота. — Вы теперь вознамерились не есть и не пить, что ли? Отдадите свой долг при случае. Она не забыла послать улыбку хозяину, у которого забирала чек, и услышала в ответ произнесенное с ужасным акцентом «подождите здесь». Делать нечего, пришлось устроиться на пластиковых стульях за покрытым редкими пятнами столом — других развлечений, кроме телевизора, здесь не предполагалось, но Кальдмееру, к удивлению Герды, и этого было достаточно: он уставился в экран без особого интереса, но при этом явно понимал, о чем идет речь. Понаблюдав немного за ним и убедившись в своем предположении, Вальдес решила блеснуть проницательностью: — Знаете немецкий? — Да, — признал он неохотно. — Я вырос в Миннесоте, но первые годы своей жизни провел с семьей в Германии. — Ого, — внимательнее оглядев своего спутника и прикинув, что ему, должно быть, уже перевалило за пятьдесят, Герда поинтересовалась, — да вы, должно быть, и Гитлера помните? С совершенно непроницаемым видом он ответил: — Помню. — И в гитлерюгенде были? — казалось бы, стоило понять, что эта тема ему малоприятна, и свернуть ее, пока он не напустил на себя свой любимый отрешенный видок, но Герду, охваченную любопытством, было уже не остановить. — Нет, — покачал головой Кальдмеер. — Война закончилась, когда мне было восемь лет, а туда принимали с десяти. — Охренеть, — протянула Герда, почти восхищаясь тем, что человек напротив нее помнит то, о чем она могла только читать в учебниках истории. — Но вас же этому всему учили, да? Ходить строем, кричать «зиг хайль»? Рассмеявшись, она сложила два пальца и поднесла их к губам, а затем вскинула руку в пародии на приветствие, но наткнулась на взгляд Кальдмеера — и ее будто ледяной водой окатили. — Старший брат меня учил, — сказал он совершенно спокойно, но Герда про себя порадовалась, что у него под рукой нет, например, ножа. — Он погиб, когда открыли второй фронт. Отца забрали еще раньше. Он пропал без вести. Слава Богу или еще кому-то наверху, в этот момент им вынесли пиццу, и Герда, подхватив ее, выскочила на улицу так стремительно, будто кто-то целился ей в спину. Альмейда всегда говорил, что если ее когда-нибудь пристрелят, то, вероятнее всего, за длинный язык, но у Кальдмеера не было оружия, и это почему-то было особенно несправедливо. — Что-то случилось? — спросил Руперт, встретившись с ней взглядом. — А где мистер Кальдмеер? — Сейчас выйдет, — бросила ему Герда и, понимая, что чувства голода как не бывало, принялась ковырять обертку только что купленных «Лаки Страйк». Руперта она, впрочем, не убедила — он принялся за еду, только увидев, что его спутник появился в дверях пиццерии и неторопливо направляется к ним. Чем сильнее сокращалось расстрояние между ними, тем более неуютно становилось Герде; в итоге, когда Кальдмеер как ни в чем не бывало открыл дверь и опустился на сиденье рядом с ней, на ее лице, наверное, можно было кипятить чай. «И чего расклеилась, — мысленно выругала она сама себя, — подумаешь, нежный какой… нечаянно мозоль отдавила… да какое мне дело…». Помогло плохо, и она, решив прекратить сеанс добровольного самобичевания, завела мотор. Следующие пару часов они провели в молчании. Герда обратила все свое внимание на дорогу, но все равно продолжала боковым зрением наблюдать за Кальдмеером — он как будто вновь отключился от всего, оперся локтем о дверь, подпер ладонью щеку и остановившимся взглядом смотрел куда-то вперед. Впрочем, изредка он все же шевелился — Герда чувствовала, что ее спутник мимолетно поглядывает на нее, и, успев вовремя повернуть голову и встретиться с ним глазами, поняла, что он явно чего-то ждет. Извинений? Да черта с два! Она подумала так и заговорила: — Послушайте, это глупо получилось… — Я вовсе не держу зла, — заговорил он, как ей показалось, с некоторым облегчением. — Вы же не могли этого знать, в конце концов. Я лишь… некстати вспомнил про то, как тяжело иногда было держать все в секрете. Вы же понимаете, что подростки… — Понимаю, — кивнула она, радуясь тому, что разговор все-таки возобновился. — Они бы вам жизни не дали, это ясное дело. — Да, — подтвердил Кальдмеер, едва заметно морщась, — и приходилось чувствовать некоторую неловкость за то, что наши родственники воевали друг против друга. — И впрямь неловко, — протянула Вальдес, судорожно придумывая, что бы еще такое сказать, чтобы свернуть тему и снова не облажаться. — Ну, я не думаю, что ваши папаша и брат были плохими людьми. Просто, как это бывает, вписались не за тех, да? Воодушевленная собственной мыслью, она протянула Кальдмееру «Сникерс» в знак примирения, и он, поколебавшись немного, принялся разворачивать обертку.