Восходящая звезда

Юнона видела, как изумрудная точка на радаре, символизирующая "Альтебарский Стремтельный" , удалялась, и как её окружили четыре другие точки, обозначавшие хаоситские корабли. Сражаясь, "Стремительный" добывал "Свету Благочестия" драгоценное время, так как все «Иконоборцы» оказались связаны боем, и клипер Юноны теперь никто не преследовал. Крошечный клипер остался один на вражеской территории в бескрайней черноте открытого космоса. Помощи было ждать неоткуда. Однако благодаря героическому сопротивлению "Альтебарского стремительного" «Свет Благочестия» вырвался на оперативный простор, и капитан Эклипс могла в полной мере пользоваться манёвренностью своего судна.Если бы удалось остаться незамеченными, у Юноны и её экипажа оставался шанс вернуться в родной порт. Капитан понимала, что, сохраняя текущий курс, она подвергала бы корабль большой опасности: "Свет Благочестия" шёл именно туда, где сошлись линейные флоты Империума и Хаоса. Она решила вернуться к изначальному плану операции: достичь одной из газовых туманностей и через неё скрытно пробираться к своим.        Моторный отсек в тот момент превратился в сущий ад: безжалостное ядерное пламя продолжало медленно но верно пробивать брешь в кожухах плазменных двигателей. Защитное поле отражало большую часть тепловой энергии, но из-за того, что силовые установки были форсированы, эта система защиты не справлялась и малая доля энергии методом излучения переходила на стенки камеры. Керамит был не только термоустойчив, но и обладал низкой теплопроводностью, благодаря чему разрушительный жар длительное время не мог добраться до кожухов двигателей. Однако со временем пал и этот рубеж обороны. Оставалась внешняя жидкостная система охлаждения, однако после утечки, произошедшей в главной трубе подачи охладителя, она не функционировала в полном объёме несмотря на успешно проведённый ремонт. Но главное, жидкость, охлаждавшая кожух, заканчивалась. Иоаким был вынужден прибегать к хитрости, разбавляя новый охладитель вторичным, который уже раз был нагрет, но ещё отчасти сохранил свойства. Радикальным решением проблемы была их полная остановка, однако и капитан Эклипс, и техножрец Иоаким стремились максимально отсрочить момент, когда это необходимо будет сделать. Машины пришлось застопорить. Теперь двигатели «Света Благочестия» окончательно и непоправимо вышли из строя. Последний уцелевший имперский клипер оказался в ситуации, схожей с той, в которой до этого находился «Альтебарский Стремительный» с той лишь разницей, что «Свет Благочестия» мог отчасти регулировать направление своего движения вперёд, он мог даже затормозить, но после торможения он бы уже не смог набрать скорость. Юнона почувствовала, как палуба под её ногами, до этого еле ощутимо вибрировавшая, стала неподвижной, будто похолодев и омертвев. Сердце клипера остановилось. Если до этого в руках капитана был полный контроль над манёврами судна, то теперь он был уподоблен колёсному транспорту без тормозов, по инерции катящемуся с горы. Капитан Эклипс В то же время, по инерции корабль продолжал нестись приблизительно в нужную сторону.       В этот момент в душе Юноны зажглась отчаянная безумная надежда: Вдруг удача будет на её стороне, вдруг чудом проскочим!? Однако радость быстро сменилась отчаянием.       В пылевых облаках показались силуэты вражеских кораблей больших классов. Их было много, но никто не понимал, сколько именно. Время шло, и из мглы показывались всё новые и новые. Операторы вокс-радаров насчитали девятнадцать тяжёлых кораблей.Их вытянутые металлические корпуса словно шипы гигантской ограды преградили клиперу путь к своим. Экипаж Юноны за тот день прошёл через многое, но это было уже слишком. Против её утлого суденышка был целый линейный флот.        В сторону клипера продвигался настоящий гигант, хаоситский линкор класса "Разоритель". Еретики берегли эти могучие и древние суда как зеницу ока, и в случае очевидного поражения стремились спасти их, пусть и ценой потери более мелких судов. Этот багровый линкор явно вышел из тяжёлого боя: борта были усеяны чёрными следами от попаданий. Однако, даже пострадавший и потерявший часть своей мощи, этот стальной гигант был для лишившегося своего оружия клипера абсолютно неодолимым противником. Спасением могло стать лишь бегство, однако маршевые двигатели "Света Благочестия" не функционировали, и ускориться он не мог, а спасительная газовая туманность была ещё очень не близко. Хаоситский корабль шёл курсом, перпендикулярным направлению движения имперского судёнышка, и при сохранении обоими судами их курсов линкор должен был пройти за кормой клипера. В душе Юноны теплилась надежда на то, что отступающий "Разоритель" не станет тратить время и маневрировать ради уничтожения столь ничтожной цели, однако эти надежды были жестоко разбиты, когда линкор медленно повернул нос, чтобы выйти клиперу на траверз (направление, перпендикулярное корпусу судна).       Хаоситы знали о потере "Опустошителя", и именно это событие стало для них последним гвоздём в крышке гроба. Они были полностью разбиты и спасали важнейшие суда для продолжения войны. Капитан хаоситского линкора в бессильной ярости проклинал лоялистов, покидая поле боя, но тут воля Тёмных Богов предоставила ему объект для вымещения его злости. Более того, капитан догадался, что крошечный имперский клипер, летевший с той стороны, где никаких имперских судов быть не должно, и был одним из судов, уничтоживших хаоситский авианосец, а также крейсер. Злое сердце хаосита полностью захлестнула жажда мести за понесённое поражение. Кровь ударила в голову, и он немедленно приказал навести на врага своё самое разрушительное оружие: сверхтяжёлый носовой ленс-излучатель. Этот гигантский лазер мощностью в 174 гигавата мог одним залпом разбить корабль таких габаритов, как "Свет Благочестия". На тот манёвр не ушло много времени: необходимо было только примерно направить нос линкора в сторону противника, а далее системы доводки пушки сделали всё сами.       Юнона видела манёвр вражеского линкора и поняла, что он намерен атаковать "Свет Благочестия". Манёвры уклонения не могли помочь против ленс-оружия, которому не требовалось брать упреждения, а до газо-пылевого облака, способного укрыть клипер от вражеских радаров, дойти "Свет Благочестия" добраться не успевал. Прогоревшие маршевые двигатели клипера не могли дать дополнительной тяги, чтобы ускориться.       Разум Юноны лихорадочно метался в поисках хоть какого-то выхода из ситуации, и не находил его. Манёвр, который начала Юнона, мог бы показаться безумием, но в реальности это был единственно правильный в сложившейся ситуации ход. "Свет Благочестия", выжимая всё из своих маневровых двигателей, развернулся к вражескому линкору носом и двинулся прямо на него. Гражданский шкипер, оказавшись в аналогичной ситуации, естественно попытался бы сбежать от противника, подставив ему тем самым корму или борт. Но Юнона хорошо знала ТТХ главного орудия этого линкора, и понимала, что ей без тяги двигателей, которые вышли из строя, не уйти из зоны поражения. Шансы, что лазерное оружие промажет, катастрофически малы. Попадание сверхтяжёлого ленс-орудия в эти участки корабля мгновенно дестабилизировало бы энергетическое ядро (находившееся ближе к кормовой части судна), гарантированно уничтожив весь корабль. Однако при попадании в носовую часть судна был шанс, что силовой щит судна, его самая толстая носовая броня и примерно половина корпуса смогут поглотить энергию залпа и не допустить губительный огонь до реактора, тем самым дав шанс на спасение хотя-бы части экипажа. Она открыла общий канал связи и максимально твёрдым и уверенным голосом произнесла: -Первому, второму, третьему, четвёртому и пятому отсекам: покинуть корабль, повторяю, покинуть корабль! Всем в отсках 1, 2, 3, 4, 5 проследовать к спасательным капсулам. Отдельно спасательных капсул на клипере не было, но были штурмовые шлюпки (с помощью которых совершались абордажные действия). Они же, в случае необходимости, могли быть применены и для эвакуации экипажа: запаса кислорода ( если расходовать экономно и применить кислородные генераторы) могло хватить на 48 часов: этого должно было хватить для подхода подкреплений. Поскольку хаоситы бежали с поля боя, Юнона надеялась, что для охоты за этими шаттлами времени они не найдут.       Корабли сходились на встречных курсах. Капитан Эклипс в мониторе видела, что нос её судна смотрит точно в тёмное жерло наведённого на её корабль огромного орудия. От напряжения дыхание перехватило, руки мелко дрожали, на лбу выступили капли пота, а на глазах - слёзы. Всё естество Юноны буквально кричало о том, что необходимо отвернуть, выскочить из кресла и пытаться спастись, в общем, сделать что угодно, лишь бы не оказаться подальше от страшного жерла, грозящего мгновенным испепелением, но она до крови сжала ручки управления и застыла, ведя корабль на встречу неминуемой, но необходимой смерти. Взгляд капитана Эклипс сфокусировался на тёмной глазнице ленс-излучателя: она ждала, что из неё вырвется алый, ослепительно яркий свет, и всё вокруг зальёт море огня.       Вокруг неё сидели члены её экипажа. Они сознавали близость роковой минуты и угрюмо молчали, сосредоточенно всматриваясь в приборы и ожидая, когда Император решит их судьбу. Тактика Империалис содержит строки: "Воин всегда должен быть готов к смерти. Но быть готовым - не значит искать гибели. Бороться за жизнь до последнего, понимая, что смерть всегда может оказаться рядом. К этому воин должен быть готов". Отправляясь на это задание, Юнона, как и любой другой доброволец, не могла не думать о возможной гибели, и молясь Императору перед боем, она не просила у Него сохранить ей жизнь. Она молила лишь о том, чтобы ей было позволено выполнить задание. Отдать жизнь ради спасения Отечества, выполнить боевую задачу и умереть достойно во флоте считалось высшей честью. Для проходящих подготовку и патриотическое воспитание с раннего детства потомственных имперских флотских офицеров идея долга перед Родиной определяла всю жизнь, а мысль о смерти в бою была естественной. Они верили, что после самопожертвования попадут к Золотому Трону. Тем не менее, не бояться было невозможно. 117 тонн взрывчатки проникли внутрь и детонировали. Взрыв невероятной силы разорвал на две части корабль. Переднюю секцию смяло, превратив в бесформенную груду медленно плывущего по космосу в разные стороны искорёженного раскалённого металла. Однако верхнюю часть кормы судна, оставшуюся более-менее целой, взрывом с огромной силой отбросило вперед. Воздействие сверхмощного лазерного луча разогрело корабль до такой степени, что прометиевое топливо внутри баков перешло в газообразное состояние, а затем самовоспламенилось. Люди в близких к точке попадания отсеках были буквально испепелены. Внутри разрушенных залов клипера тысячи литров топлива и сотни килограмм снарядов плавились при экстремальной температуре. Цитадель выдержала удар, и те, кто находились в рубке, пережили залп благодаря тому, что находились далеко от точки попадании, но для них кошмар только начинался. Казалось, в корабль с грохотом вонзаются чудовищные зубы, сдваливая его и вырывая куски металла. От страшного удара судно трехнуло столь сильно, что некоторые из тех, кто не был пристёгнут, были подброшены до потолка. Помещение Главного поста стало деформироваться прямо на глазах находившихся внутри офицеров. С хлёстким металлическим лязгоньем шляпки заклёпок начало срывать, и они, свистя словно пули, летели и ударялись в противоположные стены. Стены и крыша помещения со страшным металлическим скрежетом стали оседать. Часть прикреплённых к ним блоков оборудования сорвало с креплений и с силой швырнуло вперёд. Прямо посередине зала возникла глубокая трещина, из которой вырвалась тугая волна горячего воздуха. Взрывом Юнону вместе с креслом и отбросило на другой конец комнаты. Основной свет мгновенно погас (сработали аварийные предохранители). Завыли сирены и зажглись автономные аварийные лампы. Как только в помещение ворвался огонь и резко выросла температура, разрушились термочуствительные головки на спринклерах (разбрызгивателях) автоматической противопожарной системы. Пенообразующий состав под давлением начал распыляться по всему залу. С яростным шипением струи соприкоснулись с пламенем. На какое-то время это сбило огонь и прекратило рост температуры, давая находившимся в рубке людям время покинуть её. Юнона очнулась в углу рубки, лёжа вниз головой посреди каких-то обломков, прижатая а полу упавшим на неё сверху креслом. Тяжёлая конструкция буквально вжимала девушку в металлический пол. Вокруг в красном свете аварийных ламп вперемешку лежали живые и мёртвые. Юнона попробовала оттолкнуться ногой от стены и проползти хоть немного вперёд, но как только она попыталась это сделать, в пояс ей врезался туго затянутый поясной ремень. Капитан Эклипс, отчаянно изогнув руку, попыталась расстегнуть его, но не могла. Ладони Юноны были покрыты порезами (когда капитанское кресло сорвало с места, оно в полёте разбило один из индикационных экранов, и капитана Эклипс посекло осколками) и плохо слушались, из множества порезов сочилась кровь. Измазанные в ней пальцы соскальзывали с карабина ремня, и у Юноны никак не получалось расстегнуть его: что-то в механизме заело. К горлу подступил холодный и липкий ком, на лбу выступили капли пота. Девушка рвала на себя рукоять злосчастной застёжки, пытаясь высвободиться, но она не поддавалась. Уже несколько раз рука капитана срывалась, она обломила все ногти, но не оставляла попыток расстегнуть карабин. - Неужели она так и сгорит, заваленная обломками? Топливо продолжало вырываться из разбитых трубопроводов, подпитывая пламя и вызывая взрывы. Огненный шар вырвался из трещины в полу мостика, на миг заполнив всё помещение. яПо иронии судьбв, Юнону от мгновенной смерти спасло именно то, что она всё ещё не смогла расстегнуть ремень и всё ещё лежала в углу, далеко от места второго взрыва. Кресло, лежавшее на девушке сверху, также приняло на себя часть удара. На тех, кто был ближе, огонь обрушился всей своей мощью, и они в момент превратились в живые факелы. Всё вокруг было охвачено огнём. За считанные секунды рубка превратилась в крематорий. Расплавленная изоляция горящих кабелей капала с потолка огненным дождём и обжигала людей. Выжившие метались по комнате, пытаясь выбраться из пламени и дыма. Надежды ни на одну из противопожарных систем уже не было: после второго взрыва труба, питавшая спринклеры пенным составом, обрушилась, и жидкость из неё полилась на пол. Попытки залить весь творящийся вокруг огненный ад струёй ручного огнетушителя были заранее обречены на провал. Вентиляция остановилась, и рубку быстро заполнял токсичный дым. Однако Юноне этот взрыв дал шанс: ударная волна сдвинула обломки, прижимавшие капитана Эклипс к полу. Она наконец смогла расстегнуть ремень. Выпав из кресла, Юнона поняла, что её правая нога всё ещё зажата в обломках. В этот момент обшивка кресла уже горела. Капитан Эклипс, видя неумолимо пожиравшее окружающий мусор пламя, отчаяно стала тянуть ногу на себя и, наконец, освободилась. Однако в этот момент огонь уже успел перекинуться с обшивки кресла на одежду капитана. Огонь охватил её ноги и спину. Синтетические брюки расплавились и прилипли к ногам. Скинуть горящую одежду не получалось. Юнона принялась кататься по полу, пытаясь сбить пламя. Сумев, наконец, потушить свою одежду, Юнона постаралась оценить ситуацию. Видимо, из-за того, что она была завалена обломками, при эвакуации её не заметили. В горящей рубке, Юнона, по-видимому, осталась единственной живой. Удушливый дым, ожоги и травмы от ударов начали сказываться на её состоянии: мысли путались, в глазах темнело, но, собрав все силы в кулак, капитан попыталась подняться на ноги. Однако как только девушка попробовала распрямить правую ногу, её пронзила страшная боль. Юнона со стоном упала на пол. Судя по всему, кости её ступня были сломана или раздроблены. Но Юнона понимала, что если не будет двигаться, то сгорит заживо. Она не была готова сдаться. В голове девушки проносились мысли: - Пусть это будет через неделю, каким угодно образом, но только не здесь и не сейчас. Капитан Эклипс мысленно сказала себе: - Либо ты будешь двигаться вперед, либо останешься здесь и погибнешь. Встать Юнона не могла, но она ещё могла ползти. Несмотря на жестокие повреждения, она из последних сил начала медленно передвигать руки, толкая изувеченное тело вперёд. В считанных метрах от неё красноватые языки пламени вырывались из груд искорёженного железа. Металлический пол раскалился, каждое прикосновение к нему вызывало нестерпимую боль, но капитан продвигалась вперёд сантиметр за сантиметром. Она видела, как кожа свисает лохмотьями с рук. Было невероятно, немыслимо жарко. Раскалённый воздух жёг лёгкие, дым разъедал глаза и снижал видимость до нескольких метров. Ослепшая и обгорелая, капитан Эклипс ползла через дым, на ощупь пытаясь найти выход. Вдруг она почувствовала касание. Кто-то схватил Юнону за руку и потащил её вперёд к выходу из рубки … *** В момент первого взрыва оператор вокс-передатчика Николя Скотт была выброшена со своего места, пролетела несколько метров, ударилась о соседний терминал и упал на пол. Она была прижата металлическим листом, бывшим некогда фрагментом обшивки потолка. Радистка чувствовала, как люди бежали прямо по ней, спеша покинуть горящее помещение. Всё, что она в тот момент могла сделать, это закрыть рукой лицо, чтобы защитить глаза. Затем, лейтенант Скотт последним усилием выбралась из-под обломков. Она оглядывалась, пытаясь найти путь сквозь горящую разрушенную рубку и хотя бы понять, в какой её части радистка в тот момент находилась. Однако узнать что-либо в окружавшей Николя объятой огнём груде искореженного металла было невозможно. Рукав кителя девушки был разорван, и она оторвал от него большой кусок, закрыв им нос и рот. Эта импровизированная повязка хоть немного защищала от едкого дыма. Так как дым и горячий воздух концентрировался вверху помещения, лейтенант Скотт, хотя и не имела травм, тоже продвигалась по комнате ползком. Она устремилась в единственную часть рубки, куда огонь ещё не добрался: в то самое место, куда упала труба противопожарной системы. Лужа вытекшей жидкости образовала зону, где не было пожара, и, что особенно важно, она находилась весьма близко к двери, ведущей в коридор. Это, как казалось Николя, был наиболее безопасный путь к выходу из горящего мостика. Воздух становился горячим как в печке. Жар опалял лицо девушки. Из-за дыма лейтенант Скотт с трудом различала крупные объекты на расстоянии вытянутой руки. В какой-то момент она увидела перед собой неясный чёрный силуэт. Он двигался. Сквозь удушливую пелену Николя поползла к пострадавшему. Вокруг трещало пламя. Лежавший перед ней человек обгорел до полной неузнаваемости. Он был абсолютно чёрным. От одежды остались лишь обгорелые лохмотья, волосы сгорели, лицо - изуродовано, но металлические аквилы на погонах всё ещё были целы. Радистка поняла, что перед ней на раскалённом полу лежал капитан корабля. Пострадавшая была в полубессознательном состоянии, но продолжала упорно ползти вперёд. Капитан, видимо, ничего не видела и ползла на ощупь, беспомощно шаря перед собой почерневшими руками, с которых лохмотьями свисала сгоревшая кожа. Николя попыталась окликнуть Юнону, но лишь закашлялась удушливым дымом. Тогда лейтенант Скотт схватила капитана за руку. Та закричала от боли, но потом повернулась в сторону другого человека. Окутанные дымом, они вдвоём стали пробираться к выходу. Полоска огня была достаточно узкой, он она преграждала Николя и Юноне путь к спасению. Однако лейтенант Скотт вспомнила, что во время противопожарных учений им показывали, что справа от входа около терминала № 12 висел огнетушитель. На её счастье, удерживавшие балон крепления выдержали все рывки, и он находился на своём месте. Николя сняла первичное средство пожаротушения с крепления, сорвала пломбу, выдернула чеку и направила пистолетный распылитель на край возгорания. Струя аммофоса с шипением осела на пламя. Огонь ненадолго удалось сбить Выбравшись из рубки, с рёвом поглощаемой пламенем, лейтенант Скотт попыталась закрыть дверь. Та поддавалась с огромным трудом, а из-за деформации дверной рамы плотно закрыть её было невозможно, но всё же эта дверь была хоть каким-то экраном, сдерживавшим поступление раскаленного воздуха и дыма в коридор, в котором оказались девушки. Однако, добравшись до его конца, они остановились в замешательстве.. Из-за взрыва прямо в проход упала огромная металлическая балка, бывшая когда-то частью каркаса потолка рубки. Эта балка и рухнувшие вместе с ней металлоконструкции потолочных перекрытий полностью перекрыли проход, отрезав путь к единственному выходу. Девушки оказались в ловушке: сзади был огонь, спереди – непреодолимый завал. Пламя, двигаясь по проводке, словно по фитилям, подбиралось всё ближе. Лейтенант Скотт хотела упасть на раскалённый пол и разрыдаться, но потом. Будь она одна, наверное, это бы и случилось. Однако взгляд измученной радистки остановился на капитане Эклипс, беспомощно лежащей рядом с ней и лишь иногда дёргавшей своими изувеченными конечностями. В том, что умрёт капитан, Скотт видела какую-то ужасную несправедливость: эта девушка провела их сквозь огонь и воду, уничтожила гигантский корабль, а теперь может вот так запросто сгореть, и она, лейтенант Скотт, ничего не сделает, чтобы помешать этому? Нет! Нельзя так! Эта мысль предала лейтенанту сил: -Нет, не дамся! Вопреки любой злой воле, мы будем бороться, мы выполним свой долг, а там уж будь, что будет. Завал было не сдвинуть никакими силам. Всё, что оставалось – пытаться позвать на помощь. Крики не могли проникнуть сквозь закрытые двери шлюза, но можно было стучать в переборку. Николя обнаружила длинную металлическую трубку, просунула её сквозь завал и начала стучать в дверь шлюза. Три коротких – три длинных – три коротких. Пламя вокруг разгорался лишь сильнее. Уже вся рубка оказалась во власти бушующего огня. Благодаря закрытой двери узкий фрагмент коридора, ведущий на лестницу, на котором и находились заблокированные члены экипажа, не был затронут пламенем, но из-за близости пожара металлические стены были горячими, как сковорода. Температура быстро росла, изоляция кабелей на глазах плавилась и стекала по стенкам. От жара остатки одежды на Юноне вновь загорелась, но Николя сбила пламя из огнетушителя (он был порошковым, и из него можно было в самом крайнем случае тушить огонь на человеке. По идее, конечно, сбивать пламя на человеке огнетушителем не рекомендуется, лучше делать это, накрыв пострадавшего плотной тканью, но в том обрубке коридора её просто не было). В то же время, внизу, под рубкой аварийные партии и трюмно-пожарный дивизион занимались борьбой за живучесть и спасением уцелевших. По боевому расписанию командование принял старший помощник, находившийся не в рубке, а на первом посту. Оттуда он начал координировать работу аварийных партий. Одна из этих партий была послана и на мостик, однако деформировавшаяся лестница мешала продвижению пожарных подразделений к очагу возгорания. В тот момент, когда усилия радистки стали казаться безнадёжными, и она уже из последних сил двигала прутом, герметическая дверь шлюза раздвинулась, и на другой стороне, наконец, появились несколько фигур в защитных теплоотражающих костюмах: трюмно-пожарный дивизион. Однако появление спасателей вселяло в Николя надежду. Балка, упавшая в дверной проём всё ещё была непреодолимым препятствием, однако пожарная команда начала заливать сквозь щели в завале из брандспойта пенный состав, стремясь защитить выживших. Один из спасателей достал пневматический домкрат и подсунул его под балку. Подушка, расширяясь начата поднимать завал вверх, но он не поддавался. Балка была завязана арматурой с плитами обшивки потолка, и даже пневматический домкрат не мог справиться с такой тяжестью. Лейтенант Скотт видела, как балка закачалась, но не двинулась с места. Сквозь завал спасатели просунули ей два индивидуальных кислородных баллона и три сварочных карандаша. Николя нацепила на себя маску и вдохнула спасительный воздух. Затем она надела дыхательную маску и на Юнону, которая к тому моменту уже почти не подавала признаков жизни. Затем лейтенант Скотт достала из футляра первый сварочный карандаш и зажгла его имевшейся в комплекте термической спичкой. Металлический стержень зашипел, и от него в разные стороны полетели белые искры. Николя коснулась сварочным карандашом одного из металлических прутов. Раскалённый стержень вгрызся в арматуру. Из последних сил лейтенант Скотт пережигала один за другим железные элементы каркаса. Пожарные с противоположной стороны завала также начали разрезать обломки, не дающие им поднять балку. Наконец, через несколько минут напряжённой работы балку удалось освободить от удерживающих её конструкций. Боец трюмно-пожарного дивизиона вновь запустил пневматический домкрат, и завал наконец поддался. Балка приподнялась на несколько десятков сантиметров, и образовалась узкая щель, сквозь которую можно было попробовать проползти. Лейтенанту испытывала огромное искушение немедленно броситься к долгожданному спасению, но она понимала, что капитан была в бессознательном состоянии и самостоятельно пролезть уже не могла. Лейтенант подползла к Юноне и, схватив ту за чудом не сгоревший поясной ремень, потянула её к выходу. Капитан волочилась, уже ни на что не реагируя, но Николя верила, что её командир ещё была жива. Видя, что с другой стороны находилась раненая, не способная двигаться самостоятельно, спасатель просунул трос с петлёй на конце. Лейтенант обвязала эту верёвку вокруг торса пострадавшей. Когда Юнону поволокли, она начала тихо стонать: каждое движение отдавалось острой болью во всём её изувеченном теле. Но выбора у спасателей не было: любое промедление грозило смертью в огне. Пожарные потянули Юнону вперёд, а Николя подталкивала её сзади, следя за тем, чтобы руки или ноги капитана не зацепились за обломки. Как только спасатели смогли дотянуться до капитана Эклипс, они аккуратно извлекли её наружу. Настала очередь лейтенанта Скотт. Она влезла в щель и стала продвигаться вперёд. Но в этот момент палуба закачалась: видимо, в изуродованный корпус клипера ударился какой-то другой обломок или шальной снаряд. Сотрясение дестабилизировало завал, и он начал проседать. Раздался скрежет. Лейтенант видела, как огромная металлическая балка словно в замедленном кино двигалась на неё. Металлическая балка медленно приближалась, словно в замедленном кино. Скотт видела, как этот многотонный кусок металла неумолимой тёмной стеной надвигается на неё. Всё случилось за считанные секунды: балка опустилась и придавила девушку. Порой адреналин делает с человеком странные вещи: после аварии *** На Юнону было страшно смотреть. Она была чёрной, как уголь. Ни одного волоска не осталось: волосы, брови и ресницы сгорели. На месте губ вспучились два красных волдыря. От одежды остался только кожаный ремень с бляхой. Стоял тошнотно-приторный запах обгорелой плоти. Фельдшер, заканчивавший перевязку очередного раненого, бросил взгляд на новую пострадавшую. Его халат и перчатки были вымазаны в крови Капитана Эклипс уложили тут же на накрытый полиэтиленом матрас. От боли Юнона теряла сознание. Она временами приходила в себя, бредила, иногда осознавала окружающую обстановку, потом снова уходила в забытье. Капитан дрожала как в лихорадке, её бил озноб. Порой она произносила -холодно - пить Помочь своему капитану фельдшер мало чем мог: она обгорела почти полностью Последнее, что запомнила капитан Эклипс в один из коротких периодов, когда её сознание прояснялось, был момент, когда её носилки обступили какие-то люди Корабельный священник уцелел в ходе боя, и теперь исповедовал и причащал наиболее тяжёлых раненых. Как только в зал на носилках в зал внесли Юнону и лейтенанта Скотт, он понял, что им это тоже потребуется. Николя была первой на очереди, так священник хотел успеть отпустить ей грехи, пока она была ещё в сознании, несмотря на явно смертельную рану Он подошёл к измученной девушке, лежавшей в неестественной позе на окровавленном матрасе, встал на колени, наклонился и ласково приказал: - Кайся в своих грехах. Девушка, откашливая алую пену, с трудом выговорила: - Каюсь! Священник накрыл её епитрахилью, и опустил её в рот ложечку причастья. Он - Любимый Бог-Император Человечества, прости своему слуге её грехи! Пациентка была безнадёжна. Её грудная клетка была промята, а сломанные рёбра проткнули оба лёгких. Открытый пневмоторакс (скопление воздуха или газов в плевральной полости, вызванное тем, что плевральная полость сообщается с внешней средой) привёл к тому, что лёгкие пострадавшей спались, а весь процесс дыхания остановился. Дополнительной проблемой было то, что травма грудной клетки сопровождалась гемотораксом (скоплением крови в плевральной полости, вызванным кровотечением из сосудов лёгких). Массивное (40% объёма циркулирующей крови) внутреннее кровотечение привело к нарушению кровоснабжения головного мозга. Мозг был ещё жив (и представлял ценность) лишь пока пострадавшая находилась в стазис-камере. *** В момент, когда корабельные пушки ещё не умолкли над Белефоном, на мостике "Кровавого Ястреба" две фигуры стояли у панорамного окна и смотрели на звёзды. Под ними раскинулся Порт Моу со всеми его бесчисленными огнями. Тысячи челноков и малых посыльных судов непрерывно непрерывно двигались, образуя "взвесь", напоминавшую носимый океанскими волнами фосфорилирующий планктон. Словно фиолетовые светлячки сновали туда-сюда юркие легкие транспорты, перевозившие людей и материалы с базы на корабли, стоящие во внешнем рейде. С проворством дельфинов на встречу своим целям устремлялись лёгкие суда: катера, клиперы и эскадренные миноносцы. И иногда с величием китов мимо медленно проплывали линейные корабли. Двум военачальникам казалось, что в этом потрясающем зрелище, слилась вся суть Империума: внешне абсолютно хаотическое движение тысяч больших и маленьких кораблей, в реальности были нерушимо связаны общей целью и общей волей. Вместе они образовывали систему, точную, как отлаженный часовой механизм, и все устремления этой системы в данный момент были направлены на то, чтобы в молчаливом монументальном спокойствии и безмолвии этой необозримой космической крепости подготовить один стремительный, словно молния, удар. Они трудились, приближая решительный час генерального сражения, когда стальные громады судов выйдут из доков и единым мечём, звенящим тысячами орудий и сверкающим искрами сотен плазменных двигателей, устремятся к Белефону, чтобы сразиться во славу Императора и раз и на всегда повергнуть Хаос и зло. Две фигуры стояли рядом: один из них был высоким и широкоплечим. Его безупречная выправка и уверенная, полная спокойствия и чувства собственного достоинства поза выдавали в нём человека, привыкшего повелевать и встречать повиновение. Это был сам лорд-адмирал Корнелиус фон Рейвенсбург. Второй человек был выше этого величественного полководца, но на его фоне этот второй человек казался худым, невзирая даже на то, что он был облачён в доспехи. Порой кто-то из них, отрываясь от собственных мыслей и созерцания небесных светил, произносил короткую фразу, после чего возвращался к прежней задумчивости:       -Господин Лорд-Адмирал, я могу порадовать вас известием, что новые суда уже покинули Мир-Кузницу Металлика и, по нашим расчётам, будут здесь через три дня. Однако фабрикатор Камбрий обеспокоен, успеем ли мы укомплектовать их до решающего момента.        Адмирал, на несколько секунд задумавшись, ответил:       - Я очень ценю вашу помощь, мисс Таллет: корабли постройки мира-кузницы Восс - крайне ценная боевая единица. Как старый космоплаватель понимаю, что "Фальшионы" - необычные суда, и я осознаю, сколько трудов вам стоило переправить их с "Восса" сюда. Поэтому я разделяю вашу обеспокоенность и обеспокоенность фабрикатора Камбрия относительно их комплектования личным составом. И я смею заверить, что для распределения на "Фальшионы" мои подчинённые отобрали лучших из лучших.       Кэтрин Таллет, техножрец-доминус мира-кузницы Металика и куратор предстоящей операции, склонила закрытую дыхательной маской голову:       - Я со своей стороны также выражаю вам от лица Мира-Кузницы Металика нашу бесконечную благодарность за предоставляемую помощь. В столь мрачный час единство - важнейший залог победы. Не сочтите за дерзость, но мне всё-же хотелось бы уточнить, сможет ли Спайр возглавить особый отряд? Аналитики Мира-Кузницы проанализировали его тактику в ряде последних сражений и пришли к выводу, что его коэффициент боевой эффективности очень высок, а специфика боёв, в которых он ранее участвовал, позволила ему приобрести богатый боевой опыт, который может оказаться неоценимо полезен в предстоящей операции.       Лорд-адмирал покачал головой:        - Спайр - безусловно талантливый офицер, и я бы с готовностью одобрил предложенную кандидатуру, если бы не определённые проблемы в его прошлом. Лорд-инквизитор Хорст выразил обеспокоенность относительно того, что столь важная должность, как пост руководителя флотилии, которая будет сопровождать "Ольстерс" на пути к его цели, будет доверена человеку, происходящему с планеты, на которой вспыхнул мятеж. Он считает, что кандидатура капитана Спайра нуждается в дополнительной проверке, а, к сожалению, это процесс весьма длительный. Поэтому я вынужден отклонить кандидатуру капитана Спайра на должность командира флотилии сопровождения, однако, к счастью, у меня имеется достойная альтернатива: я провёл предварительные консультации с Администратумом сегментума Соларис относительно перевода капитана Аркадии Ливингстон, командира лёгкого крейсера "Крылья Харкона" (класс Неустрашимый) из Сегментума Соларис на Белефон. Они осознают всю сложность нашего положения и выразили принципиальное согласие. Как вы знаете, капитан Ливингстон родом с Харкона, она - уроженица одной из знатнейших флотских династий и имеет богатый опыт как в защите конвоев, так и высадках на планеты. Вы сами называли её операцию на Ардаане 4 "примером выдающегося мастерства управления лёгким флотским соединением". Как вы относитесь к её кандидатуре?       Кэтрин взяла небольшую паузу, а потом сказала:       - Если лорд-инквизитор считает, что капитан Спайр ещё не может принять участье в операции на Белефоне, мы, конечно, полностью примем его мнение. В этом случае Аркадия Ливингстон действительно, по моему мнению, является лучшим кандидатом. Мне потребуется дополнительно проконсультироваться с фабрикатором Камбрием по данному вопросу, однако я всё же просила бы вас провезти переговоры относительно задействования капитана Ливингстон в данной операции. Арк -Механикус "Ольстерс", безусловно, мощный корабль, однако и груз у нас необычный . Зенитный лазер "Кулак Долга" является ключевым элементом всей операции на Белефоне. Успех компании зависит от безотказности данного орудия, а без этих деталей, я опасаюсь, оно вскоре может выйти из строя. И если не возражаете, позвольте мне спросить вас о ещё одном человеке: капитане Юноне Эклипс. Специалисты "Металики" проанализировали её тактику и результативность последних боёв. По их оценкам она добилась немалых успехов в применении торпедного оружия, да и в целом подаёт большие надежды. После изучения её личного дела у меня сложилось впечатление, что она сможет извлечь максимум пользы из новый сверхскоростных торпед и тем самым поможет нам собрать полезные данные относительно этого специфического оружия.       После этих слов лорд-адмирал впервые оторвал взгляд от окна и повернулся к своей собеседнице:       Я понимаю вашу озабоченность судьбой капитана Эклипс. Как вы уже знаете, мне недавно сообщили об успешном уничтожении "Опустошителя". Корабль капитана Эклипс на данный момент, по моим сведениям, ещё не обнаружен. Однако, не беспокойтесь: я смог договориться с нашим общим знакомым, и по последнему сообщению его корабль уже прибыл в район. Он - лучший в своём деле. Уж он сможет позаботиться о том, чтобы для капитана Эклипс всё закончилось благополучно... ***        Эта история началась давным давно, за полторы сотни лет до Готической войны в мире-улье Армиган-сертис на планете Офридии. Он работал младшим херургионом в одном из госпиталей Центрального города этого города-улья, т.е. в относительно обеспеченном районе. На талан и усердие молодого медика ещё на этапе подготовки обратил внимание один из старших специалистов. Он и устроил подающего надежды врача в клинику, в которой практиковал сам, для того чтобы тот ассистировал при операциях. Пожилой врач надеялся передать своему молодому талантливому коллеге больницу, которой сам заведовал, и потому делился с молодым коллегой всеми профессиональными навыкам, которые знал сам. Видя в своём ученике явный талант, и понимал, что у него самого не хватит знаний, чтобы обучить его всем премудростям врачевания. Потому он стал везти переговоры с Амбро фон Берхофом. Этот человек был живой легендой, лучшим херургионом планеты. Сам губернатор признавал в нём светило медицины и лечился только у этого врача. Он, как считалось, достиг предела понимания, доступного обычному хирургеону. Всё, что шло дальше, находились уже в ведении Адептус Механикус билологис. И знаменитый врач фон Берхоф дал своё согласие.       Это было, несомненно, блестящей карьерой для медика: статус ученика самого Амбро фон Берхофа не только давал возможность изучать самые передовые технологии медицины, доступные херургиону, но и обеспечивали ценные связи при дворе . В возрасте 27 лет этот молодой медик впервые произвёл инъекцию второму заместителю губернатора (сам губернатор допускал к своему телу лишь лично Амбро фон Берхофа). Тем не менее, это было явным карьерным ростом. В принципе, при дворе талантливый медик мог жить достаточно комфортной жизнью, имея ограниченную практику среди чиновников, страдавших в основном от хронических заболеваний, свойственных немолодым людям, ведущим далеко не умеренный образ жизни. Однако молодой херургион, хотя уже знал очень много, хотел быть не только практикующим врачом       Но явилась чума. Она всегда наносила удар неожиданно и поражала всех. Недаром в саму генетическую память рода человеческого с незапамятных времён вошёл образ тёмного жнеца-скелета, орудующего гигантской косой и сносящего ею людские головы словно спелые колосья хлеба. И хотя этот образ породила биологически совсем не та болезнь, что буйствовала в сорок первом тысячелетии, одна общая черта была у обеих этих инфекций: чудовищная смертоносность и полное бессилие современной им медицины.       Новой чумы боялись во-истину панически. Никто не знал, с чего именно начинается болезнь, но зато все прекрасно представляли, что чума способна сделать с человеком, так и с целой планетой. Бердники и религиозные фанатики считали, что Чума - проклятье Тёмных Богов. И действительно, болезнь порой проявляла во-истину сверхъестественные способности: людей поражало одновременное появление Чумы сразу в разных местах и молниеносное её распространение. В этих местах грязь была частью жизни, а улицы больше походили на канализацию. Болезни, естественно тоже были, а появление в этих краях врача было во-истину экстраординарным явлением. Никто в этих районах не обращал внимание, на такую мелочь, как блошиный укус. А между тем, в контейнерах, упавших с пролетавшего корабля, были именно блохи... не простые блохи. Корабль, доставивший их, нёс в керамических контейнерах смертоносный груз, доставленный из самого Ока Ужаса и распространявшийся одним и тем же способом уже почти на десятке населённых миров.       Чумой болели не только люди: звери-млекопитающие также были подвержены заражению, но благодаря пептидам, включённым в иммунную систему некоторых видов, они сопротивлялись инфекции несколько дольше людей. В то же время, содержание грибкового возбудителя в их крови было высоким на столько, что была возможна передача как гемоконтактным (через кровь) так и трансмиссивным путём (через укусы кровососущего членистоногого (насекомого или клеща)). В качестве этого переносчика и использовались блохи, которым давали кусать заражённых Чумой крыс и свиней. После этого чумных блох, погружали в стазис и доставляли на следующую планету, которую культисты намеревались заразить. Непосредственно перед применением биологическое оружие извлекали из стазиса и погружали в контейнеры из специального хрупкого керамического материала. Двигаясь при заходе на посадку на низкой высоте и на низкой скорости, корабль-носитель сбросил их на город или хотя-бы рядом с ним. Выброс возбудителя произошёл именно в то время, когда весеннее солнце разогрело воздух до 25 градусов. Это были во-истину райские условия для распространения возбудителя. Началось лавинообразное заражение.       Заражённые блохи принимались жить своей жизнью, заражая либо сразу людей, либо животных вроде крыс, от которых, в свою очередь заражались другие блохи. Они эффективно переносили возбудителя непосредственно от источника инфекции к восприимчивому организму. Так зараза проникала сперва в канализации и технические тоннели города, перекидываясь с крыс на смотрителей канализации, а от них проникая на в нижние уровни миров-ульев.       Когда весть о вспышке дошла до губернатора, и он издал первый декрет о начале карантина, инфекция уже распространилась. Чёрный жнец начал своё шествие. В этом ему помогало само устройство города-улья, а именно - чудовищная скученность населения.       Губернатор вскоре прервал все внешние контакты, уединился в своём дворце, принимая кого-либо только находясь внутри изолированной стеклянной капсулы с системой воздушной фильтрации, принял массу иммуностимулирующих препаратов в ожидании, когда прибудет его корабль. В конечном итоге, он дождался его подхода здоровым и последовал совету, столь древнему, сколь и само человечество: "cito, longe, tarde" - "быстро, далеко, надолго" - то есть покинуть заражённую местность, а в данном контексте, и планету вообще, не взяв с собой никого, кроме своих ближайших приближённых. Юный медик в это число не входил.        Осознание опасности среди остальной элиты произошло быстро. Опасаясь, что вскоре начнётся блокада планеты, те, у кого были деньги или корабль, постарались немедленно покинуть её. Те, кто не мог бежать с планеты, стремился выбраться по крайней мере из города, где риск заражения был наиболее высоким. Правительство было парализовано. Элита самоустранилась от ответственности, в то же время бедные люди были предоставлены сами себе и стали маслом для огня эпидемии.        Вспыхивая и протекая мгновенно, чума уносила жизни подобно адскому пламени. Люди умирали везде. Умирало так много, что не успевали не только хоронить, но даже считать трупы. Врачи помочь не могли. Тогда религиозные люди болезни стали отнеслись как к божественному наказанию. Спасти от такого, казалось могло лишь чудо. Надеясь на защиту благодати Императора, люди шли в храмы, чтобы каяться, вспомнить свои проступки, просить прощение у обиженных, молиться и ждать, пока болезнь схлынет. Однако церковные стены не могли защитить от проклятой заразы. Соборы Эклезиархиии превращались в гигантские некрополи.       В то время, как болезнь пожинала свой страшный урожай, под ударом заразы начали разрушаться традиционные социальные связи и традиционные отношения: сосед пошёл против соседа. Ущерб от социальной катастрофы вполне мог сравняться с ущербом от эпидемии. Торговцы боялись входить в атмосферу заражённой планеты: некогда буйно кипевшая торговля полностью сошла на нет. Город медленно погибал: встал общественный транспорт, погас свет, прекратил работать водопровод.       Поскольку все почти состоятельные люди покинули город, беднота оказалась предоставлена самой себе. Люди чувствовали себя преданными, покинутыми церковью и властями, и начались бунты и восстания. Обезумевшие люди стали сбиваться в банды и шайки, которые захватывали различные объекты, которые можно было укрепить, поскольку от чумы нельзя было спастись, но можно было загородиться. Они создавали импровизированные крепости, в которые они стаскивали еду и воду, которую считали чистой. Там они надеялись дождаться, пока моровое поветрие пройдёт. Одновременно возникли банды и другого сорта: те, кто нападали на подобные опорные базы в надежде утолить голод. Они подглядывали, выискивали, вынюхивали чужие тайники с провизией. Люди дрались за еду как настоящие волки.        Чума не приходила одна. К её жертвам прибавлялись многочисленные жертвы других болезней: разрушение основ социального быта, прекращение подвоза продовольствия, выход из строя водопроводов и канализаций вёл к появлению сопутствующих болезней: дизентерия, тиф, холера. Разразились несколько эпидемий одновременно.       В это время за дело взялся военный комендант одного из городских гарнизонов СПО. Он не считал, что имеет достаточно ресурсов для того, чтобы попытаться взять ситуацию в городе под контроль, но хотел сохранить в этом океане анархии хотя-бы маленький островок порядка, который мог бы стать оплотом для возвращения планеты. Он укрепил свою заставу и находящиеся на ней военные склады. Обнесённая железобетонной стеной и охраняемая профессиональными солдатами, эта территория оказалась неприступна для многочисленных бандитов и мародёров. Но инфекция вместе с блохами преодолела стены, и солдаты его гарнизона начали болеть.       У него был целый склад медикаментов и разного оборудования для госпиталей, но его полевые санитары умели бороться лишь со стандартными инфекционными заболеваниями. Для поиска способа вылечить идеальную инфекцию нужен был кто-то с научным, исследовательским опытом. И он знал, кто ему нужен: Амбро фон Берхоф.       В итоге, он спланировал дерзкую операцию по похищению врача, находившегося в то время в губернаторском дворце и работавшего под охраной дворцовой стражи. В одну из ночей ударный отряд СПО на двух "валькириях" высадился на крышу дворца, проник в находившуюся там импровизированную лабораторию и буквально похитил и фон Берхофа, и весь его персонал.       Молодой херургион, таким образом, также попал на военную базу. Для него произошедшее тоже по-своему было шоком: посреди ночи к ним в здание ворвались какие-то вооружённые люди в химзащите и под дулом лаганов заставили их одеть защитные костюмы, после чего, ничего не объясняя, а лишь подгоняя прикладами, загнали медиков в воздушные транспорты и куда-то повезли.       Вид мёртвого города с высоты птичьего полёта оставлял мрачное впечатление: если раньше холодную ночную тьму отгоняли мириады созданных человеком искусственных огней, то теперь она безраздельно завладела опустевшей столицей. Массивы блоков стандартной конструкции буквально утонули в ней, слившись в единую тёмную массу. Мрак будто кислота съедал, растворял все чёткие контуры, скрывая все следы человеческого присутствия и лишь самые высокие здания, поднимавшиеся над основной застройкой, выступали из единого тёмного марева, словно обсидиановые могильные обелиски.       В какой-то момент воздушный транспорт поравнялся с охваченным пожаром высотным зданием. Огонь шёл по зданию снизу вверх, уже охватив его примерно наполовину. Под напором чудовищной температуры наружная стеклянная облицовка разрушилась, и теперь пламя свободно вырывалось из обнажившихся металлоконструкций. Небоскрёб горел, отбрасывая на соседние здания гигантские оранжевые отблески и выбрасывая в воздух множество горящих обломков, словно огромная римская свеча. Никто не бросался тушить его: пожарные либо умерли, либо разбежались. Но       Их подвели к обшарпанному бараку, все окна и двери которого были заколочены и заклеены несколькими слоями какой-то плёнки. Они сразу по прилёту обратили внимание на два отдельно стоящих здания, почему-то обнесённых со всех сторон колючей проволокой. Вокруг самих здании никого не было, но примерно в километре от единственного входа в медчасть него было устроено пулемётное гнездо. Установленные в нём тяжёлые болтеры были направлены на единственный вход в здание. На сером бетоне стен импровизированного госпиталя были грубо намалеваны красные кресты. Снаружи под небольшим навесом были беспорядочно свалены носилки, ящики из-под медикаментов, какие-то вёдра и прочий хлам. Вход в здание был загорожен армейским брезентовым прорезиненным плащом, политым сверху какой-то асептической жидкостью. Как профессиональный врач он как никто понимал, на сколько это опасно. На несколько секунд он замер перед преградой, осознавая, что дальше, за одеялом - смерть. Но затем он своею рукой отрыл себе путь внутрь и шагнул в преисподнею.        Больные с багровыми лицами и тёмными глазами были свалены на койках, матрасах или просто на полу. Двигаясь по коридорам госпиталя в неудобном защитном костюме ему порой приходилось буквально перешагивать через лежащих в проходе, как ещё красных от жара, так и уже ставших синюшными трупами. Некоторые их них надрывно безостановочно кашляли. На поздних стадиях болезни у некоторых инфицированных зараза буквально разъедала лёгкие, и их начинало заливать кровью из открывшихся язв. Такие, прежде чем захлебнуться жидкостями, заполнявшими их дыхательную систему, несколько часов безостановочно харкали кровью, которая в бараке теперь была повсюду: на матрацах, на полу, на стенах. У некоторых болезнь била по пищеварению, следствием чего становились понос и рвота, сперва обычные, на поздних стадиях - с кровью. Так что некоторые из уже отошедших в мир иной лежали буквально в лужах собственных рвотно-каловых масс. Сквозь дыхательный аппарат запаха не чувствовалось, но даже закалённый многоопытный врач фон Берхоф почувствовал, как к его горлу подступает ком. Не надо иметь медицинского образования, чтобы понимать, что все выделяемые больным физиологические жидкости чрезвычайно заразны, но здесь их даже не пытались убирать и порой они покрывали все горизонтальные поверхности в несколько слоёв.       Солдаты не хотели браться ин за какую работу, связанную с общением с больными. Для этого у них были так называемые Мортисы: санитары, дезинфекторы и могильщики в одном лице. Это были местные гражданские или провинившиеся в чём-то солдаты, которых согнали в соседний с госпиталем барак и под дулом тяжёлых болтеров заставили заниматься работой, за которую солдаты браться боялись. К ним относились как к неприкасаемым: никто из военных не подходил к мортисам, когда их партия шла, чтобы длинными шестами с крючьями подцепить очередной труп, погрузить его на телегу, на которой раньше возили бочки с топливом, довезти таким образом тело до стены гарнизона и скинуть его вниз. Они же подносили больным чумой еду и воду. И то и другое солдаты приносили на границу карантинной зоны, после чего мортисы принимали груз и затаскивали его внутрь. Амбро фон Берхофа обрабатывал по 40 больных в день, обследовал их, колол антибиотики. Он приходил на последний писк аппаратов мониторинга жизнеобеспечения и видел предсмертное дыхание; и он же звал Мортсов, которые забирали трупы. Состав больных в госпитале как правило полностью обновлялся каждые три дня: предыдущая "смена" в полном составе оказывалась на кладбище, роль которого играл ров гарнизона. Тела скапливались быстрее, чем их хоронили, и трупы сбрасывали со стены, поливали сверху соляркой и поджигали. Когда огонь прогорал, из груды пепла скалились обугленные черепа. Таким же способом от тел избавлялись многие: было ясно, что трупы - источник болезней, и что от них надо избавляться. Хоронить было негде и некому, так что тела начали массово предавать огню. Погребальные костры полыхали по всему городу, густой чёрный дым и сладковатый смрад горящей плоти стали столь обычным явлением, что измученные выжившие перестали обращать на них внимание.        Однако затем на планету пришло избавление. Чума ушла столь же быстро, как и началась.       Посвятил в инквизиторы Мизерекордиса сам легендарный Торквемада Кортес. Абсолютно преданный и абсолютно беспощадный, Торквемада Кортес был истинным воином Ордо Малеус. Он никогда не терял желания сразиться на поле брани с теми, кто имел дело с демонами, дабы сокрушить их своим молотом и разобрать на атомы в крепости Инквизиции Немезис Тессера. Его карающая длань неустанно разила еретиков и демонов везде, где бы они не заявляли о себе. Кортеса угнетала лишь мысль о том, что в тот момент, когда он предстанет перед Золотым Троном, еретики всё ещё будут отравлять святые творения Императора своим богохульным дыханием, и потому он хотел жить как можно дольше. Жизнь Торквемады принадлежала Императору, и с этим бесценным ресурсом нужно было обращаться бережно, ведь приносить пользу инквизитор может лишь пока жив. В то же время, уклоняться от опасностей он не был намерен: Кортес исполнял свои обязанности с невиданным рвением, вселяя леденящий страх в сердца нечестивцев одним видом своего Молота Демонов и песочных часов. В то же время, он принял меры безопасности: завербовал целый штат учёных и хранителей знаний, потенциально способных исцелять инквизитора от ран и поддерживать его боеспособность на протяжении целых столетий. Того, кого впоследствии стали называть Мизерекордис, он завербовал на Офридии во время её очищения от скверны Повелителя Чумы. Лорд-инквизитор оценил как ум молодого медика, так и крепость его веры и готовность бороться за жизнь умирающих. После жёсткой проверки Кортес завербовал этого человека сперва как учёного, помогавшего аколиту одного из младших инквизиторов, входивших в конклав сектора Формоза. Повышения медик получил лишь после того, как вытащил своего хозяина-аколита буквально с того света. Этот путь занял целые десятилетия        В свою очередь молодой медик принял возможность стать частью Инквизиции с надеждой, что ресурсы этой всемогущей организации позволят найти защиту от болезней Повелителя Чумы. Наконец он получил всё, о чём мечтал с начала службы в Инквизиции, и решительно принялся за дело изучения и искоренения нурглитской заразы. Но, выполняя эту глобальную задачу, он не прекратил заниматься тем, с чего началась его карьера: спасать людей, важных для него, Империума и Инквизиции. Многие инквизиторы полагают, что одна жизнь не имеет смысла в галактическом масштабе, и потому не имеет смысла добиваться выживания конкретного человека, однако этот инквизитор был другого мнения. «Даже слабейший может изменить ход истории» Система состоит из людей, и не все в ней равнозначны: есть ключевые фигуры, и потеря одного такого человека, возможно, обойдётся Империуму дороже потери целой населённой планеты. Потому инквизитор иногда оставлял дела и летел на своём корабле вызволять слуг Императора из беды. За это он и получил своё прозвище: "Мизерекордис". Чаще всего он сам определял цели для подобных операций, но в данном случае его попросили. О том, кого он должен был спасти, он знал лишь общие сведения: капитан Готического линейного флота, девушка Шляпа, перчатки, промасленная одежда, пропитанный воском плащ, маска с длинным клювом, связка чеснока на поясе – такой образ возникает при слове «Чумной доктор». Похожие образы появлялись на улицах и в Тёмном Будущем, однако Мизерекордис, инквизитор Ордо-Сепультурум, «чумной доктор 41 тысячелетия», создал для себя более совершенную защиту. Он работал со смертельными патогенами и стремился обезопасить себя от риска заражения. Его герметичный керамитовый доспех уровня А с изолирующей дыхательной системой был создан им же самим для контакта с самыми смертоносными болезнями в галактике, высокопатогенными вирусами, не имеющими лекарства и быстро приводящими к смерти. Стандартом был "выжигатель жизни" - легендарный искусственный вирус, проникающий через большинство фильтров и вызывающий сверхскоростное гниение любой органики.       В истории человечества был период, когда об эпидемиях благодаря развитию медицинских технологий стали забывать, однако пандемии стали посещать Империум с пугающей регулярностью. Инфекционные заболевания опустошали целые планеты и уносили столько жизней, что в сравнении с ними даже крупные войны казались детскими забавами. Всё новые штаммы смертоносных инфекций атаковали людей, демонстрируя полную беспомощность медицины и бессилие религиозных институтов, и самой страшной заразой была "чума" - семейство смертельно-опасных высокопатогенных микроорганизмов грибкового типа, которые постоянно мутировали, видоизменяясь, приобретая новые поражающие свойства и устойчивость к медицинским препаратам. Эти злобные убийцы могли скрываться в воздухе, которым люди дышали, в воде, которую они пили, смертоносные микроорганизмы жили незаметно внутри растений, животных, насекомых. Этот невидимый враг постоянно грозил поставить человечество на колени, и именно с ним Ордо Сепультурум вели нескончаемую войну.       Эта внушающая ужас любому смертному инфекция за тысячелетия своей истории уже во-истину обрела статус легенды. Согласно некоторым древним хроникам, хранящимся в архивах Инквизиции, впервые инфекция, которую можно связать с тем, что в 41 тысячелетии стало известно как "Чума", пришла в материальную вселенную во времена Ереси Хоруса вместе с флотом адских проклятых кораблей, во главе которых шёл печально известный линкор "Терминус Эст", флагман самого Мортариона, примарха Гвардии Смерти. С их прогнивших, покрытых гноем и слизью бортов болезнь перешла на планеты, на которые чумные десантники производили высадки. За тысячелетия, полные хаоса и буйства ереси, прошедшие со времён Великого Прелательства, зараза расползлась по галактике и начала существовать независимо от своих изначальных носителей. Вероятно, изначальный штамм мутировал, потеряв былую смертоносность, поскольку он был порождён Отцом Болезней и Повелителем Разложения для разрушения сверхстойких организмов Адептус Астартес , а теперь его основными жертвами были простые люди. Для их убийства столь моищные способности к разрушению тканей были даже вредны: больные умирали быстрее, чем успевали распространить инфекцию. Поэтому более поздние штаммы стали менее смертельными, но они сохранили и развили способности выживать где угодно. Этот извращённый генетический шедевр Нургла был рождён для боя с имунной системой Космодесанта, и столь же поразительно стойко он сопротивлялся любому лечению. Есть поговорка, что у каждого военного врача есть персональное кладбище бывших пациентов. Однако агент Золотого Трона по своим возможностям и положению сильно отличался от простого врача. Судовой врач имперского флота в некоторых случаях оказывался даже в худшем положении, чем его сухопутные коллеги. В ходе боя эвакуация раненых с корабля фактически невозможна, и им приходилось оставаться на их судне до окончания сражения, так как боевой корабль не мог остановиться для стыковки с госпитальным судном. Мало на каком имперском корабле при их многотысячных экипажах настоящих врачей и фельдшеров было больше нескольких десятков. конечно, им помогали санитары, набираемые из матросов, прошедших курс основ медицинских знаний, но эти бойцы, помогавшие в лазарете лишь во время боя и в остальное время исполнявшие какие-то другие обязанности, могли лишь делать перевязки и давать раненым препараты, назначенные врачом. Поэтому часто на одного медика приходились десятки раненых, и врачам приходилось метаться от одного пациента к другому. Потому медики не имели возможности в деталях разбираться в характере ранений, они вынуждены были ограничиваться поверхностным осмотром и первой помощью, откладывая серьёзные операции на более благоприятное время. В эскадрах медикаментов обычно хватало, но при длительных походах кончались и они, и тогда врачи стирали и кипятили старые бинты. Иногда доходило до того, что врачи при необходимости переливали раненым свою собственную кровь (поскольку их, всё же, обычно было несколько, нужная группа и резус, как правило, находились). Даже палуба при попадании снарядов в броневой пояс или при повороте судна уходила у медиков из-под ног. Однако один из лучших специалистов Ордо Сепультурум находился в несравненно лучших условиях: он летел на помощь лишь тогда, когда существовала угроза здоровью и жизни одному из высокопоставленных или значимых по иным причинам слуг Императора. Гордясь своей лояльностью и оставаясь вне политики, отвечая перед самим Имератором, Инквизиция охватывает сетями своих агентов всю галактику. Главной задачей Святой имперской инквизиции является защита человечества от угроз. И эта деятельность заключается не только в безостановочном поиске и сожжении еретиков, ксеносов и мутантов (хотя это, безусловно, важная часть работы).Инквизиция должна идентифицировать и уничтожать все потенциальные угрозы Империуму и Человечеству, и ликвидация невероятного спектра возможных угроз требует от Инквизиции абсолютной гибкости. В то время, как Империум стонал в оковах бюрократизма, Инквизиция свободна от оков .Эффективность и оперативность действий Инквизиции обеспечивалась тем, что у неё нет ограничения полномочий, они не скованы догмами и бюрократией. Каждый инквизитор обладал всем могуществом этой организации. Сила инквизитора – разум, он должен оперировать вне общепринятых устоев, он смотрел на мир глазами, не затуманенными догмами или высокомерием. Даже иерархия в Инквизиции размыта. Порой решить всё мог один человек, а главную роль в Инквизиции играл авторитет и влияние.Мандат Инквизиции позволял привлекать при необходимости ресурсы других имперских структур. Инквизиция – направляющая рука, а не сила сама по себе.       Инквизитор был волен исполнять миссию по защите Человечества так, как считает нужным. Единомышленники собирались вместе, составляя Ордосы. Сила этих структур изменялась в зависимости от значимости угроз, с которой они борется. Ордо Минорис – меньшие ветви инквизиции. Членство в ордосе – заявленный интерес конкретного инквизитора к определённой области исследований. Ордо Сепультурум, в котором состоял Мизерекордис, изучал чумные болезни . Добродетель в настоящем может перевесить зло прошлого Имея перед собой две задачи, он вынужден был использовать два прямо противоположных подхода: глобальная цель предполагала крайне масштабные исследования с проведением массовых экспериментов на заражённых людях. Непонимание природы и механизма протекания болезни, которой противостояли Ордо Сепультурум, а также неэффективность фактически всех стандартных препаратов, вынуждали инквизитора идти на риск, применяя на пациентах экспериментальные, не опробованные должным образом методы лечения. Потери среди пациентов, являвшихся таким образом подопытными, были неизбежны. Инквизитор, в отличие от многих своих коллег, в определённом плане считал отдельную человеческую жизнь ценностью. Он оплакивал своих невольных жертв, испытывая страшные муки совести из-за совершённых им злодеяний, но убеждал себя, что он не мог поступать иначе. Каждый раз, давая человеку препарат, от которого тот, возможно, умрёт, Мезерекордис вспоминал Офридию и своё бессилие перед неизвестной заразой, отбиравшей жизни его пациентов одного за другим. Он понимал, что без применения этих рискованных методов победить болезнь не удастся, и тот, на ком инквизитор в данный момент испытывает свои средства, без такой медицинской помощи наверняка умрёт. И это заставляло Мизерекордиса снова и снова повторять эксперименты в очередных выявленных очагах заражения.       Чума была болезнью более опасной, чем любая другая. Это был резистентный (способный сопротивляться медикаментам) супермикроб, мутантная зараза, пожирающая людей заживо изнутри. Это была болезнь грибковой природы, споры которой были крайне вирулентные, они легко распространялись по воздуху, могли жить в воде и сохраняться в почве. Попадания лишь одной споры было достаточно для заражения. При этом возбудитель мог длительное время сохраняться на поверхности предметов, с которыми контактировал заражённый человек. Особенно острой проблема была в мирах-ульях, где здоровье людей и так было подорвано загрязнённым, почти токсичным воздухом (в некоторых мирах-ульях уровень загрязнения атмосферы был столь высок, что дыхание даже в жилых зонах было эквивалентно курению нескольких пачек сигарет в день), недоеданием и непосильным трудом. Для столь ослабленных людей любая случайная спора была условно патогенной, и у неё было много возможностей проникнуть в организмы, не способные ей в должной степени сопротивляться. А из-за чудовищной плотности населения эпидемии охватывали города-ульи столь же быстро, как лесной пожар охватывает хвойный лес в жаркое лето сухостой.       Смертоносный убийца постоянно мутировал, чтобы защищать себя. Почти все средства, которым с ним боролись, переставали действовать. Резистентность этого микроорганизма росла за счёт его способности захватывать ДНК других микробов и получать всё большую устойчивость. У этого грибка было много генов, которые он мог активировать, чтобы защищаться от опасных для него воздействий. "Чума" менялась быстрее, чем была способна реагировать медицина.       Одной из главных сложностей борьбы с "чумой" было то, что первичные симптомы болезни у разных пациентов могли различаться. Эта инфекция вызывалась грибковым возбудителем, который, попадая в организм, мог поражать почти любую часть тела. Первой отказывала слабейшая система организма. Резкое повышение температуры тела, лихорадка, озноб, затруднённое дыхание, кашель, сыпь в виде кровоточащих нарывов, омертвение конечностей, фотофобия (боязнь света) - всё это могло быть первым признаком Чумы, а могло указывать и на десятки других инфекционных болезней. Зараза могла вяло протекать неделями, а могла обрушиться на человека и убить его за считанные дни. Эта сложная комбинация начальных симптомов могла поставить в тупик любого обычного врача. Часто в начале "чумных" эпидемий первых заражённых кидали в общие больничные бараки, принимая смертельную инфекцию за грипп или иное респираторное заболевание.        В запущенной стадии симптомы "чумы" становились уже более определёнными: болезнь вызывала воспаление оболочек головного и спинного мозга, после чего инфекция распространялась по всему телу больного и вызывала распад и отказ внутренних органов, что приводило к гибели пациента. Зараза буквально сжирала своих жертв заживо изнутри.       Чума наносила удар внезапно: возникала пара случаев, а уже через пару дней больницы были уже переполнены людьми с симптомами неизвестной таинственной болезни. Источником К тому моменту, когда медики начнут бить тревогу, загадочная и смертоносная эпидемия могла тихо охватить целые регионы. В отчаянной попытке остановить распространение инфекции правительства объявляли карантин районов а порой и целых городов, обрекая миллионы людей на смерть от заразы. Безумный страх перед смертоносным микробом распространялся как степной пожар. Безысходность порой провоцировала людей, оказавшихся в карантинной зоне, на мятежи, попытки прорыва оцепления Хуже всего было с теми, кто не был явно заражён, но вступил в контакт с источником инфекции. Когда пациент изначально уже был смертельно болен, у инквизитора было моральное оправдание для любых действий, так как хуже в подобной ситуации сделать было уже невозможно. Однако в его практике были ситуации, когда не все, оказавшиеся в карантине, уже имели симптомы болезни, однако из-за риска того, что болезнь может протекать в скрытой форме, в карантин поместили всех. Конечно, Мизерекордис старался внутри карантинной зоны создать отдельный изолятор для тех, у кого уже проявились симптомы или наоборот для тех, кто ещё был внешне здоров (изолировать старались тех, кого было меньше). Однако в некоторых ситуациях, когда людей в карантине оказывалось слишком много (порой из-за чумы в карантине оказывались целые города с многомиллионным населением) полную изоляцию больных от здоровых организовать было крайне сложно. Всегда находились одинокие люди, за которыми никто не присматривал и, соответственно, не сообщал об их болезни и смерти. Такие заражённые, умерев в безвестности в своих жилых блоках, могли по несколько суток разлагаться необнаруженными, выделяя возбудитель болезни. Некоторые больные первое время скрывали симптомы, испытывая отчаянную надежду, что, возможно, они больны не той-самой смертельной чумой, а чем-то другим и боясь, что если они сообщат о том, что больны, их просто ликвидируют (этот страх не был безоснователен, поскольку многие инквизиторы считали что самым надёжным методом борьбы с болезнью является физическое истребление больных). Пропаганда и разъяснение населению основ медицинских знаний и гигиены были одной из первых мер, принимаемых Мизерекордисом в местности, где была выявлена инфекция, однако перебороть страх имперских граждан перед зловещей инквизицией было очень непросто. В общем, в ситуации, когда фактически невозможно было полностью отделить больных от здоровых, был вариант попытаться предотвратить передачу инфекции тем, кто ещё не был болен, медикаментозными средствами. Однако из за крайне частых мутаций чумы, с которой боролся Мизерекордис, каждый раз приходилось уж после начла распространения заразы модифицировать рецептуру защитных препаратов под новый штамм. Счёт шёл порой не на дни, а на часы, ведь препарат давал шанс предотвратить заражение, но был бесполезен, если человек уже болен. Однако при столь стремительной разработке нового лекарства порой происходили трагедии: на одной из планет произошёл инцидент, при котором после применения этого средства у трети «привитых» остановилось дыхание. Все попытки спасти их оказались безуспешны. Вскрытие показало, что у части жителей планеты была не выявленная ранее генетическая мутация иммунной системы, из-за реакции которой на введение иммуностимулирующего препарата и произошло несчастье. По несчастливой случайности при проведении контрольных анализов ни один из людей с такой мутацией к врачам не попал (поскольку в сравнении с общей численностью населения их было немного, и все особи с отклонением были локализованы далеко от места первых, наиболее массовых контрольных проб), и Мизерекордис, разрабатывая защитное средство, не знал о возможности существовании такого дефекта. В итоге среди этих пациентов начался мор: у них возникала Гиперцитокинемия ("цитокиновый шторм") - потенциально летальная реакция иммунной системы, суть которой состоит в неконтролируемой и не несущей защитной функции активации цитокинами иммунных клеток в очаге воспаления и высвобождении последними новой порции цитокинов, вследствие наличия прямой связи между этими процессами. Порочный круг вызывает разрушение тканей очага воспаления, одновременно реакция распространяется на соседние ткани и по мере развития приобретает системный характер, охватывая весь организм в целом. В итоге ткани лёгких пациентов быстро разрушались, и больные захлёбывались собственной кровью. Введение препарата сразу же прекратили, но к тому моменту много людей уже умерло.       С другой стороны, не делать ничего порой было ещё хуже, чем давать людям непроверенные лекарства. Не раз случалось так, что к тому моменту как "Кадуцей" достигал планеты, где вспыхнула эпидемия, в зоне карантина заражение уже было повальным, и никакие иммуностимулирующие препараты помочь уже не могли. Оставалось применять методы и лекарства, причиняющие пациентам мучительные страдания, однако альтернативной им была лишь смерть. Особенностью грибка, вызывавшего "чуму" было то, что его клетки очень походили на клетки самого человека, и препараты, убивающие возбудитель, были токсичны для клеток человека. Очень не многие препараты в принципе хоть как-то действовали на грибок: терапию начинали с мощного синтетического противогрибкового препарата - флуконазола. Однако даже он помогал лишь в редких случаях: к этому препарату "чума" выработала устойчивость. Последним средством было опасное экспериментальное лекарство: амфотерицин-В. За крайне болезненную процедуру введения, высокую токсичность и огромное количество побочных эффектов его прозвали "амфокошмаром". В случае, если у человека был поражён мозг, инъекцию приходилось делать прямо в череп при помощи специальной иглы. "Уколы" делали через день. Несколько часов после укола пациентов бил сильный озноб, их рвало и тошнило. Они фактически не могли питаться, и питательный раствор им вводили внутривенно. Муки, вызываемые болезнью и лекарством, истощали человека буквально за пару дней, а терапия продолжалась несколько недель. Переживали это единицы. Но тем не менее, были выжившие, при том, что без лечения смертность была стопроцентной.       Однако у некоторых людей Чума порой развивалась по не совсем обычным сценариям, и в этом случае оказывались бессильны все традиционные лекарства. Таких пациентов Мизерекордис направлял в "Зону применения спец. методик". Как правило, это было небольшое здание, отделённое от главного корпуса укреплённой больницы. Те, немногие, кто вышли из этих стен своими ногами, говорили, что там хуже, чем в аду, поскольку болезнь была не так мучительна, как методы её лечения. Над больными, находившимися в безвыходном положении, Мизерекордис ставил эксперименты, которые другие называли варварскими. Но сам инквизитор толковал эти кровавые процедуры как последнее средство для безнадёжных больных. Порой некоторых всё же удавалось даже такими способами вырвать из лап смерти. Преодолеть защитные механизмы Чумы было очень непросто, но Мизерекордис не прекращал попыток. Этот труд инквизитора являлся его одержимостью. Однако и враг был далеко не простой: Чуме были не страшны почти никакие лекарства. Во многих случаях он мог сказать: - Доктор, вы уверены, что это поможет? - Мне и самому очень интересно! Огромный багаж знаний и умений, полученный за годы службы мог помочь инквизитору в поисках возможных источников средств, однако проверка всех возможных мер требовала времени и самых разнообразных ресурсов. Простейшей из возможных мер являлся поиск новых источников антибиотиков, причём эффективными могли быть лишь узконаправленные вещества, воздействующие на слабости конкретного штамма, так как к средствам широкого профиля Чума выработала стопроцентную сопротивляемость. Проблема была в том, что инквизитор не знал, с каким штаммом он столкнётся в следующий раз, потому заранее он стремился накопить как можно больше анти грибковых препаратов, и уже столкнувшись с конкретным заражением, подбирать их к конкретному образцу. Однако это было лишь временной мерой: любой, даже самый сильный, антибиотик рано или поздно становился бесполезным против Чумы. У этого дьявольского грибка было несколько защитных механизмов, включая модификацию мембраны, становящейся непроницаемой для антибиотиков и выработку "химического оружия" - особых ферментов, которые вступали в реакцию с препаратом и разрушали его.       Больше шансов на успех имела комбинированная терапия, когда пациенту давалась целая комбинация лекарств, по-разному воздействующая на инфекцию. Такая терапия вполне могла убить даже Чуму, но проблема была в том, что ударная доза препаратов не редко заодно убивала и пациента.       В качестве экзотических, но потенциально перспективных мер, рассматривалось применение генетически модифицированных вирусов, поражающих клетки возбудителя. Они работали, однако проблемой была их узкая специализация: их надо вырабатывать отдельно к каждому штамму Чумы, а это долго, и к тому моменту как работы будут завершены, эпидемия как правило заканчивалась естественно (вымиранием всех заражённых). К тому же к вирусам клетки Чумы, как и к антибиотикам, могли вырабатывать устойчивость.       Польза могла быть не только от самих бактериофагов, но и от белковых , при помощи которых они проникали сквозь стенки возбудителя. Сочетая их с антисептиками в малых концентрациях можно было повысить проницаемость клеточной стенки и буквально растворить болезнетворные организмы. Однако недаром Чума считалась супермикробом: в ответ на применение подобных препаратов она "облачилась в броню": у некоторых штаммов появилась мощная внешняя мембрана,не позволявшая белку проникнуть внутрь клетки. Антисептик и служил "тараном", позволявшим пробивать внешнюю защиту клеток возбудителя, однако он был токсичен для человека, и важно было не переусердствовать с дозой.       Потенциальной панацеей могли стать пептиды (семейство веществ, молекулы которых построены из двух и более остатков аминокислот, соединённых в цепь пептидными (амидными) связями —C(O)NH—), которые, как известно из общей биологии, эффективно участвовали в иммунной системе ряда живых организмов. Это было очень хитрое оружие: если антибиотики били по какой-то одной слабости клетки возбудителя, пептид встраивался в неё и постепенно разрушал. Это фактически исключало резистентность, однако выработать пептиды, способные устойчиво существовать в человеческом организме, было очень сложно.       Это была реальная война с созданием средств обороны и нападения, пусть и шедшая на клеточном уровне. А на войне неизбежны потери. Это было отнюдь не легко. Инквизитор не раз слышал в свой адрес проклятья убитых горем родственников, кому он предлагал свои средства как последний шанс спасти их близких, однако чуда не случалось. В тот момент им были чужды все логические доводы: инквизитор дал им надежду на спасение их близких, но не сдержал обещания. В практике инквизитора были даже открытые восстания, возникавшие в результате смерти группы больных. Обезумевшие от страха и горя люди винили в их смерти медиков или даже обвиняли врачей в самом появлении болезни. Нередко в таких случаях беснующиеся толпы бросались на штурм госпиталей, желая "вызволить" лежавших там больных и и устроить расправу над врачами. Мизерекордис понимал состояние, в котором в тот момент находились вышедшие из повиновения местные, но своих людей он никому бы не позволил трогать: больницы всегда располагались в укреплённых зданиях, охраняемыми солдатами Инквизиции с тяжёлым вооружением и боевыми турелями, и если восставшие не поддавались на уговоры разойтись и шли на приступ, их убивали. В такие моменты Мизерекордис порой был близок к отчаянию, размышляя о том, насколько оправдано приносимое его деятельностью горе, но затем жёсткая логика вновь брала вверх: смертоносную чуму можно было остановить лишь суровыми мерами. И он экспериментировал снова и снова, стремясь выявить уязвимость вируса и повысить эффективность препаратов.       Борясь с тьмой в течение многих столетий, Инквизитор с мрачным упорством вёл борьбу с заразой, некогда сгубившей его родной мир. За это время он перепробовал почти всё, что только можно было представить и реализовал самые безумные идеи откровенных садистов от медицины в отчаянной попыткой найти то, что хоть как-то действовало и при этом, желательно, само не убивало пациента.       Порой доходило до крайностей. Если в результате мятежа меры по контролю над болезнью боле не работали, зону могли подвергнуть "тотальной дезинфекции". "Кадуцей" был не госпитальным судном, а мощным боевым кораблём, способный в любой момент обрушить смерть с небес на головы мятежников. Его Нова-орудие при помощи гравиметрических катушек разгоняло по стволу калибром 50 м. снаряд, заряженный капсулированной плазмой, и выстреливал им со скоростью света. Это оружие было мощней, чем ядерное, и стирало с лица земли целые города. В пламени "нового солнца" погибало всё живое, даже бактерии. В отчаянной ситуации, когда все попытки сдержать инфекцию проваливались, и её распространение становилось неизбежным, Мизерекордис был готов обратиться к ultima ratio regum. Его огромный корабль нёс на борту циклотронные торпеды и мог уничтожить целый мир одной опустошительной атакой. Воспламенение всей атмосферы планеты обеспечивало тотальное уничтожение всего живого и неживого. Инфекция погибала, как и все возможные переносчики. Однако на Белефон он летел не за этим. Иногда случалось так, что страдал такой человек, что самое высокое начальство издавало приказ:       - Слово "невозможно" исключить. Сделать так, чтобы пациент жил. Но даже самое высокое начальство никаким приказом не могло отменить законы природы. Тогда в дело и вступал инквизитор с его новейшим оборудованием, на столько превосходившим по технологическому развитию обычную медицину, что непосвященные порой воспринимали исцеление с его помощью почти как сотворение мистического чуда. В данный омент, чтобы сотворить такое чудо, "Кадуцей" шёл на полной скорости к Белефону, рассекая пространство. Состояние Юноны было критическим. В том, что ему досталось, весьма трудно было распознать живого человека. комбинированная травма обширные глубокие термические ожоги кожных покровов, ожоги дыхательных путей, перелом ноги Была неизбежна ожоговая болезнь. Юнона находилась в состоянии, безусловно опасном для жизни. Простой имперский врач сразу сказал бы, что рана смертельная, но Мизерикордис потому и был членом Ордо Сепулькурум, что его способности и знания намного выходили за пределы обычной медицины. У него были ресурсы, позволявшие бороться за жизнь капитана. Капитан Эклипс была молода, и при наиболее интенсивном лечении у неё были шансы. инфузионная терапия Больше всего Мизерикордис опасался, что, посчитав ожоги капитана смертельными, судовые врачи не станут в условиях обилия других раненых оказывать помощь безнадёжной, по их мнению, больной, ограничившись уколом обезболивающего (когда анестезии не хватало тем, кого надеялись спасти, на смертельно раненых и его не тратили). Когда инквизитор услышал, какая первая помощь была оказана Юноне, он облегчённо выдохнул: охлаждение обожжённой ткани путём наложения асептических повязок, смоченных физиологическим раствором, в целом, было правильным вариантом оказания первой помощи. Благодаря этому, излишнее тепло, скопившееся в пострадавших тканях и действовавшее на ещё здоровые, было отведено, и увеличение глубины и площади поражения тканей прекратилось. Чтобы охладить обожжённую кожу, санитары имперской гвардии, не избалованные обилием медикаментов наложили на поражённые участки тела Юноны повязки, смоченные физ. раствором, однако у Ордо Сепультурум имелось более эффективное средство. Инквизитор подозвал голосовой командой санитарного сенвитора и указал на Юнону. Киборг направил на пострадавшую подсоединённый к шлангу пульверизатор, конструктивно схожий с распылителями для краски с тем лишь отличием, что в ёмкости для распыления был специальный противоожоговый гель. Прозрачное студенистое вещество равномерно тонким слоем покрывало обгоревшую плоть. Этот состав, помимо остужения обожжённых тканей, выполнял также роль обезболивающего (за счёт содержания анилокаина) и антибактериального препарата. В тот момент, когда сервитор покрывал тело Юноны противоожоговым гелем, Мизерикордис приступил к решению другой проблемы. Жизнь девушки всё ещё висела на волоске. Главной угрозой в текущий момент был ожоговый шок, и здесь счёт шёл даже не на минуты, а на секунды. Из этого состояния капитана необходимо было срочно вывезти, во-первых, начав подавать раствор, возмещающий потерю в объёме циркулирующей крови. Капсула, в которой находилась Юнона, вкатили в шлюз операционной: в этом помещении поддерживалась абсолютная стерильность, которую нарушали лишь микроорганизмы, находившиеся на и в самой больной. Сам Мизерекордис вошёл в шлюз вслед за капсулой и машинально проверил дисплей состояния своей брони: индикатор показал полную герметичность. после этого инквизитор набрал комбинацию на пульте системы очистки. Шлюз представлял собой прямоугольную затянутую изнутри высокопрочным химически-инертным полимером металлическую камеру, с обеих сторон которой имелись герметические двери, устроенные таким образом, что обе одновременно открыть было нельзя. В шлюзе находились клапаны, откачивающие загрязнённый воздух и закачивающая фильтрованный. Вместе с фильтрованным воздухом внутрь закачивался и стерилянт, в роли которого выступала смесь оксида этилена с метил-бромидом. Далее в течение тридцати секунд вакуум-насосы то закачивали внутрь стерилянт, то, напротив, создавали полный вакуум, после чего, наконец, сигнал сообщил о том, что стерилизация закончена и вход во внутреннее пространство операционной безопасен. Принцип асептики предполагает исключение контакта пациента с поверхностями контаминированными (покрытыми загрязняющими агентами) условно-патогенной или даже патогенной микрофлорой.       Внутренняя дверь шлюза с глухим механическим жужжанием открылась, и капитана Эклипс внутри герметичной капсулы закатили внутрь. Там всё уже было готово к операции: четыре ассистента заняли позиции вокруг операционного стола, блестящие медицинской сталью и керамитом инструменты были разложены ровными рядами на нескольких передвижных столиках, осветительные плафоны заливали зал мерным холодно-белые светом. Целые сутки врачи не отходили от операционного стола. Надлежало выполнить некрэктомию (хирургическое вмешательство с целью удаления нежизнеспособных тканей) Правая нога была отдельной проблемой: её необходимо было собирать буквально по кусочкам. Видимо, было не обойтись без суставного протезирования. Но в данный момент это было второстепенной проблемой.       Наконец, всё было сделано. Изувеченное тело капитана сняли с операционного стола и переложили в стерильную капсулу, в которой вё доставили в асептическую палату с ламинарным потоком воздуха, в которой можно было обеспечить необходимую в тот момент для Юноны стирильную среду. Герметичный стерильный бокс позволял обеспечить снижение риска развития постоперационных инфекционных осложнений. Далее раненую переложили на флюидизирующую кровать. Эта установка обеспечивала ускоренное заживление благодаря созданию при помощи микросфер, поддерживаемых подаваемым снизу потоком оксигена, среды, близкой по плотности к жидкости. Давление на тело больной распределялось наиболее комфортно, что позволяло в перспективе избежать пролёживания трансплантированной ткани. Термоэлемент кровати нагревал подаваемый снизу оксиген, что обеспечивало подсушивание кожи и скорое образование сухого струпа (это позволяло уменьшить потерю белка с ожоговой поверхности). Установка имела встроенную систему дегидротации, позволявшую автоматически удалять и обеззараживать жидкости, выделяемые телом пострадавшей.       Все эти многочисленные составляли необходимые основы гнотобиологического метода лечения: помещение больной в абактериальную среду давало возможность значительно снизить риск осложнений. Послетого, как Юнону переложили на асептическую кровать, началось её подключение к установкам систем жизнеобеспечения. Сразу несколько систем организма пострадавшей ( дыхание, пищеварение, кровообращение) получили критические повреждения и не могли больше выполнять свои функции. Чтобы Юнона жила, задачи этих систем на себя должны были взять аппараты. Дыхательные пути были обожжены и не могли нормально пропускать воздух. Потому решено было ввезти пострадавшей эндотрахеальную трубку, которая обеспечила бы проходимость дыхательных путей. Почки пострадавшей фактически не работали, так что без искусственного очищения крови было не обойтись. Питание также предстояло проводить искусственно       Мизерекордис контролировал свою физиологию и мог при необходимости посредством введения доз специально синтезированных гормонов неделями обеспечивать свою работоспособность. За счёт этого, бывало, он совершал до нескольких десятков операций, прерываясь лишь на дезинфекцию. Пить и есть ему также было не обязательно: он мог внутривенно вводить необходимый питательный раствор. К сожалению, потом наступала расплата в виде изматывающей усталости. Если повезло, он сам доходил до своего кабинета, где стоял модуль восстановления. Если не очень везло, инквизитора туда заносили. Дежурные уже наизусть выучили, что делать с их предводителем, если они вдруг нашли его валяющимся где-нибудь посреди коридора. На правой руке костюма Мизерекордиса был дисплей, на котором отображались основные показатели владельца, и в случае если у инквизитора начинались проблемы со здоровьем, костюм сам автоматически вызывал подмогу. Дальнейший алгоритм действий был вполне очевиден: нужно было просто доволочь инквизитора до его "чудо-кресла", водрузить его туда, вставить несколько кабелей и шлангов в специальные разъёмы на его костюме (все разъёмы были разными, чтобы нерадивые техники их бы уж точно не перепутали), нажать "авто восстановление", и можно идти по своим делам.       В этот раз обошлось: операция была одна, пусть и довольно долгая даже по меркам Мизерекордиса, но всё же он сам добрался до кабинета, прошёл стерилизацию, вошёл внутрь и буквально упал в своё кресло. Прямо против него была стенка, где за бронированным стеклом в прозрачных цилиндрических боксах лежала его коллекция. Мизерекордис в самом начале своей врачебной карьеры мечтал иметь человеческий череп. Иметь череп , этот атрибут священного и древнего ремесла медицины, - это была давняя аристократическая традиция медиков планеты, откуда инквизитор был родом. Оно и понятно, череп - вещь в хозяйстве безусловно полезная: он может использоваться как наглядное пособие по анатомии, украсит фактически любой интерьер, череп хорош как подсвечник, пепельница, пресс-папье и имеет ещё множество полезных функций. Однако достать его было весьма трудно: Мизерекордису приходилось довольствоваться фаянсовой моделью. Она смотрелась, конечно, тоже неплохо, и на ней все отдельные кости были подписаны, однако оригинал заменить, она, конечно, не могла. Зато когда Мизерекордис уже стал инквизитором, он наконец смог дать волю увлечению и реализовать свою фактически детскую мечту. Правда, одним черепом он не ограничился, собрав коллекцию уже под три сотни, которая теперь и украшала стены в его кабинете. Мизерекордис по статусу должен был бороться с мутантами но в то же время любил их изучать, а черепами - пополнять свою коллекцию, так что они там были на любой вкус и голову: Юнона пришла в себя от страшной, сдавливающей всё тело боли. Она ничего не видела, не могли пошевелить ни руками, ни ногами. Однако тело она чувствовала: вернее, она чувствовала острую боль во всём теле. Нормально дышать она не могла, однако в рот Юноне была введена эндотрахеальная трубка. Когда по трубку воздух подавался пострадавшей в лёгкие, капитан Эклипс испытывала сильную боль, будто ей в дыхательные пути вонзалось множество раскалённых игл. Было чувство, будто её лёгкие нанизали на кочергу. Врагу такого не пожелаешь. Из установленных баллонов через автоматическую капельницу в тело Юноны вводили «сукразоль» - сложный состав на основе сахорозы, игравший роль питательного вещества для биоткани. Он был необходим при использовании некоторых методов ускоренной регенерации тканей. Успокойтесь, капитан Эклипс. В данный момент вы в безопасности. Вы находитесь на госпитальном судне, в абактериальном изоляторе. Вы сильно обгорели. Вы получили 87% внешних и 13% внутренних ожогов. Правая пятка была сломана, правая ступня фактически сгорела. К сожалению, жизнеспособных кожных покровов на вашем теле осталось немного, и мы были вынуждены были провезти некрэктомию (хирургическое вмешательство с целью удаления нежизнеспособных тканей) и свободную аутодермопластику перфорированными кожными лоскутами (метод лечения ожоговых ран, основанный на пересадке кожи со здорового участка тела пациента на поражённый). Поскольку не обгоревшей кожи было мало, мы использовали расщеплённый перфорированный трансплантат, чтобы обеспечить необходимую площадь замещения дермы на поражённой поверхности тела. Часть клеток для пересадок кожи пришлось выращивать искусственно. На ваше счастье, донорские лоскуты успешно прижились, и процесс адаптации уже прошёл. В данный момент вы находитесь на этапе регенерации: идёт восстановление сети сосудов, питающей аутотрансплонтат. Иными словами, ваша кожа начала восстанавливаться. Этот процесс может продолжаться от двух, до трёх месяцев. В целом прогноз для вас благоприятен. Поскольку процесс восстановления ещё идёт, каждый день вам будет проводиться перевязка. Также вам показано промывание ран перекисью водорода для обеспечения доступа оксигена к прооперированной поверхности. Вы находитесь на курсе антибиотико- и витаминотерапии. Впоследствии вам будет произведён курс реабилитации по восстановлению подвижности поражённых суставов. У меня для вас хорошая новость. Лорд-адмирал Рейвенсбург очень высоко оценил то, как вы сражались. Вы были представлены к награде. Эту награду он вручит вам лично, когда вы пребудете в Порт-Моу. Один весьма влиятельный человек, мой друг, был очень впечатлён результативностью ваших действий в бою при Белефоне. Он очень просил меня обеспечить ваше скорейшее возвращение в строй, поскольку по его ходатайству вас уже определили капитаном на эсминец класса «Фальшион». Через четыре месяца флот будет проводить крупную операцию Говорить (как и дышать самостоятельно) Юнона в тот момент не могла. Слышала, тем не менее, она могла хорошо. Самым большим страхом Юноны было то, что её спишут из флота. Теперь она знала, что её не только оставили в составе действующей армии, но и уже выделили корабль. - Что с моим экипажем? Что произошло? Меня вытащил? Что с ней? Мизерикордис ответил:        - Мы подняли ваш экипаж из эвакуационных капсул и из обломков корабля. А вот по поводу лейтенанта Скотт инквизитор не знал, что сказать. Николя Скотт, оператор вокс-передатчика, вытащившая Юнону из пожара, лежала теперь в стазисе на борту «Кадуцея», и спасти её не было ни малейшего шанса. От торса фактически ничего не осталось, голова не получила повреждений, однако помощь прибыла слишком поздно. Лейтенант Скотт семь минут пролежала с остановившимся сердцем, и её мозг пострадал от кислородного голодания. Реанимационные процедуры дали некоторый результат: мозг не умер окончательно. Это давало шанс использовать его в каком-то биомеханическом устройстве. Она находилась внутри круглой комнаты внутри цилиндра, состоящего из квадратных стеклоблоков (стеклянных кубов)