Отец

Зритель. Мои ладони упирались о холодный кафель. Это были такие мелкие белые плиточки на стенах, идеально отражавшие мерцающий свет энергосберегающих ламп туалета. Челюсть сомкнулась, зубы скрипнули, я едва мог сдержать свой голос. Он входил в меня так, как я всегда любил. Его заботливые пальцы ласкали мои соски, ласкали мой член, и время от времени проникали в мой рот. Я был на седьмом небе от удовольствия. В ушах звенела его трясущаяся пряжка от джинсов, и бляха ремня. Так же я слышал хлюпающие звуки плоти, его сдавленные стоны, скрип новых кед, собственный пульс, и мой внутренний голос, что проклинал меня во всех красках. - Я сейчас… - Прошептал я перед тем как кончить. Мой отец сразу же прижался ко мне, обвил своими руками, целовал меня в висок. На миг это показалось родительской заботой и любовью, а не прощанием на всякий случай. Я оттолкнул его, отверг заботливые руки, и без слов покинул мужской туалет. Мне всё ещё было обидно, и я злился на весь свет за то, что он сотворил с моей семьёй. В тот день когда прозвучал этот диагноз, всё обрело для моего отца смысл. Ну а я этот смысл потерял. Сигареты стали лучшими друзьями, а интернет лучшим убийцей времени. Химиотерапия была для него тропкой ада. Он страдал из-за этого, ну а мы с мамой страдали из-за его мучений. И вся та иллюзия, которую мой отец день за днём накладывал на своё тело, чтобы не казаться больным не могла нас обмануть. За модной шляпой я видел лысую голову, а за тёмными очками красные глаза. И я ненавидел это всем сердцем, искренне и бесповоротно. И вот ощутив ауру моего скопившегося гнева на себе, папа решил сделать мне сюрприз. Он поехал на базу, где у него были знакомые, и одолжил у них парочку винтовок. Как в детстве, мы поехали за город, где раньше стреляли по банкам. Место то почти не изменилось, только железная пристройка у холма проржавела и поросла мхом, но в остальном вид был тем же. Я заимел смелость держать у себя во рту сигарету при отце. Они с мамой лояльно относились к моей новой привычке, даже несмотря на отвратительные предупреждающие этикетки на них. - Хочешь выглядеть круто как в кино? – Спросил он меня. – Надень мои очки! - Я итак крут, папа. – Заявил я, целясь в одну из банок. С выстрелом меня чуть не отбросило отдачей. Что не удивительно, ведь я не стрелял уже очень давно. - Это тебе не старая модель с глушителем для малолетних. – Пояснил мой отец. – Расставь ноги шире, а руки держи ровнее. – Советовал он. Однако, как я ни старался вспомнить все его солдатские замашки, никак не мог встать в нужную позу. Мне понадобилась его помощь, чтобы заново понять, как обращаться с оружием. Лёгкий ветер не смог испортить чистое летнее небо. Облака показались на горизонте лишь под вечер. Мы использовали все патроны, и в уме у меня возродились старые радостные воспоминания из детства. Небо продолжало темнеть. До города пришлось бы ехать наугад впотьмах. Так что мы остались в машине на передних сидениях. Перед нами разворачивался чарующий пейзаж из изящных холмов, пышных деревьев и лениво плывущих к нам навстречу облаков. Отец, достав старый плед, укрыл нас обоих. Я сидел смирно, и ничего не предпринимал. Мне было впервые за долгое время спокойно. По-настоящему спокойно. Его мягкая рука опустилась на моё колено. И под симфонию стрекочущих сверчков, он приблизился ко мне, и захотел поцеловать. Только вот на этот раз я не ответил отцу взаимностью. Я отпрянул от него. - Извини. – Сказал я. – Но давай не будем сегодня? От тебя пахнет больницей, и этой химией. Покой резко сменился нежеланными воспоминаниями. Тревога, что таилась во мне, снова дала о себе знать. Я сжал что есть мочи этот плед в своих руках. Подо мной всё скрипело это проклятое сидение, на котором я так часто ездил с ним рядом. В ноздри опять врезался противный запах химии. Отец всё же поцеловал меня, не в силах побороть в себе желание обладать мной. Я взбесился. Стрельбище не могло унять ту бурю, которая возникала всякий раз при мысли о смерти моего отца. Мне пришлось выйти наружу, чтобы сдержать свой гнев под контролем. Отец понимал мои чувства, ему всегда удавалось читать язык моего тела, и угадывать то, что было у меня на сердце. Поэтому он не пошёл за мной. Он позволил мне одному прогуляться вдоль дороги, после чего вернуться, но на этот раз уже на заднее сидение. - И вот такие ты хочешь оставить себе воспоминания, сын? – Спросил он. - Я хочу домой. – Шёпотом ответил я. - Всё будет хорошо. – Еле слышно добавил отец, а затем ловко проскользнул ко мне. Фары сияли, давая нам двоим хоть немного света в эту мрачную ночь. Я отшатнулся, хотел было выйти из машины, но папа запер двери. - Я сказал, что не хочу. – Предупредил я. - Дело не в том, чего ты хочешь, а чего не хочешь. Дело в том, что тебе это необходимо. – Любезно сообщил мне отец. Я опешил от его заявления. Инстинкты подсказывали, что лучше выбраться через окно, но его как всегда заклинило. Логично я предположил, что он умственно помешался из-за опухоли в мозгу. Ведь много читал о побочных эффектах такого типа рака, но никогда не думал, что столкнусь с ними здесь и сейчас. Он без тени страха рванул ко мне. Его руки обвили мою шею, и уже не были такими нежными и любящими, как я привык. Воздух разом вышел из лёгких, и я начал задыхаться от его крепких тисков. Затем он с силой ударил меня головой о верхнюю часть машины. Боль растеклась по мне словно доза кофеина. Это ободрило меня, влило некую энергию, доселе мною не испытанную. Но что ещё больше меня пугало, так это то, что мне понравилось такое обращение со мной. В глубине души я ощущал себя куском дерьма, и чем ужаснее со мной поступали, тем счастливее мне становилось на душе. Отец откинул меня обратно на сидение, после чего голыми руками разорвал мою рубашку. Это была по-настоящему животная страсть, которую я мог наблюдать лишь в кино до этого момента. Что-то притянуло меня к нему, и я сам начал целовать своего больного отца в губы. Не пойму точно понравилось ли ему эта инициатива или нет, но после этого, я получил от него пару смачных пощёчин по лицу. И мне хотелось ещё. От удушения моя эрекция только крепла, я плыл в экстазе из боли и наслаждения. Голос внутри померк. Я уже ничего не слышал. И мой мозг провалился куда-то на неопределённое время. А когда я пришёл в сознание, то обнаружил себя абсолютно голым, всё на том же заднем сидении качающегося жигули. Отец трахал меня без зазрения совести. И судя по следам на чехле, и светлеющем небе, он это делал уже довольно долго. Мне в принципе на этот факт было начхать. Лежащий на дне ниже упасть уже не сможет. Бродяга. Балкон их квартирки был уютнее, чем сама гостиная. Я решил покурить, а заодно полюбоваться на вид из двенадцатого этажа. Ко мне подтянулся Борис со своим Мальборо. - Огня не найдётся? – Иронично спросил он с сигаретой в зубах. Мне лично было лень шарить по карманам, так что я тупо подставил ему свою дымящуюся дозу никотина. – Сигаретный поцелуй. – Тихо прокомментировал он, и втянул побольше воздуха. – Ты такой романтичный. - Я скорее бунтарь, чем романтик. Так что если хочешь стать моей второй половинкой, придётся пройтись со мной маршем в гей-параде на девятое мая по всему кремлю! – Борис откровенно рассмеялся на мою шутку. Он даже по-братски толкнул меня по плечу, и дерзко без моего разрешения обменялся со мною сигаретами. – Чё за хуйню ты куришь? – Втянувшись, спросил я. Мой старый друг мне не ответил. Мы просто продолжили любоваться видом из балкона. – Значит девятый на двенадцатый? - Это ты о чём? - Я про этажи. Раньше я помню вы жили на девятом. Под ногами у меня был синий махровый ковёр, за спиной пластиковые окна и дверь в гостиную. А цветы, торчащие тут и там говорили о заботливой хозяйке дома. Ещё под ногами путался толстый кот, который то и дело выпрашивал еды. Я бы пнул его пару раз, да вот слишком уважаю и люблю эту братию. Близнецы пригласили меня к себе в новый дом. Их мать развелась, и они снова оказались в Москве. Отца я видеть больше не мог. Не только из-за того, что он сделал со мной. Его поступки частично оправдывает опухоль на пол головы. Я не мог видеть его ещё потому что он медленно умирал. Все в семье это понимали, но никто не желал об этом говорить. Я бы посоветовал маме отправить папу в хоспис, однако она из тех родственников что верует в химиотерапию больше всех. Мама может умереть за ним следующей, если он откинется раньше, чем она сделает для него всё возможное, чтобы он выжил. Поэтому я не мешал ей. Частично меня радовали мучения отца, я наслаждался, когда его настигала агония от химии. Но с другой стороны, он же мой отец, и человек которого я когда-то любил всем сердцем. Доброй моей половине было невыносимо такое наблюдать. Я страдал. И поэтому сбежал. К нам заглянула Снежана, её не смущал запах сигарет, она с улыбкой позвала нас на обед. Кухня была ещё уродливее гостиной. Облупленные стены, пол частично покрытый линолеумом, ободранный дверной косяк. Тут всё было так, словно до них тут жила стая бомжей и обезьян. На столе стояло по тарелке супа. На второе она приготовила вкусные бутерброды с дешёвой икрой. И конечно же на десерт нам подали чай и по конфетке. Я ощутил себя в этот момент пятилетним дитём. - Как назовёшь малыша? – Спросил я у неё. - Саня? Жека? Да как угодно, главное, чтобы под ногами не путался. - Мы планируем отомстить папаше. – Добавил Борис. - Так и? Я здесь причём? - Дим, тебя они не знают, так что… - Так вы позвали меня сюда только чтобы уговорить на участие в какой-то авантюре? Опять? И что потом меня ожидает? Вы снова кинете меня? – Возмущаясь расспрашивал я. Даже аппетит пропал, ложка в руке не лежала. Чувство одиночества сдавило мою грудь сильнее, чем когда-либо. - Дим, просто выслушай. Мне жаль, что тогда так всё получилось. Мы были детьми… - Да пошёл ты! – Резко встав, заявил я. – Тебе никогда не было дело до меня! Так что можешь сделать мне одно простое одолжение? Хотя бы сейчас, блять не притворяйся, что я твой братан! Подростковый максимализм снова взыграл на струнах моих эмоций. Я весь такой обиженный на пафосе свалил из кухни. Хотел было хлопнуть дверью, да только вот она была заперта. Все мои дерзкие чаяния на крутой и стильный уход обратились прахом. Я пару раз дёрнул за ручку, и мне ничего другого не оставалось, кроме как окликнуть хозяина дома. - Борь? Ты не отопрёшь мне дверь? – В следующий миг из коридора раздался звон ключей. Он как всегда был в своём репертуаре, утешая надежды на то, что игра всё ещё в его пользу. Ключ вошёл в отверстие и повернувшись несколько раз отворил для меня дверь из обители эгоизма и лицемерия. Только я вышел за порог, как внезапно Борис схватил меня за руку. Я оглянулся с выражением на лице «Ты чё совсем охренел?». На что получил от него только наглую улыбку. - Тебе здесь всегда будут рады. Неважно поможешь ты в деле, или нет. – Сказал он, после чего запер дверь. И ведь знал же, что этот поход в гости добром не окончится. Оказавшись в лифте, я развернул записку, которую он вручил мне. В ней был только адрес, время и нужная им вещь. Мне тут же приспичило её сжечь, и свалить куда подальше. Только вот загвоздка заключалась в том, что мне некуда было идти. Город огромен, бомжей итак всегда хватало. Но я считал себя выше для того, чтобы тусоваться с ними, или с отпетыми наркоманами. В итоге записка оказалась в моём заднем кармане, ибо зажигалка отказывалась работать. С таким везением, я точно не собирался подаваться в профессиональные воры. Курить хотелось, как трахаться, так что первым же делом я поспешил в магазин за новой пачкой сигарет и за зажигалкой. - Восемнадцать есть? – Спросила полная продавщица в ларьке на какой-то богом забытой остановке. - Есть. – Ответил я. - Паспорт. – Требовала она. - Да нет у меня с собой документов, женщина. Продайте мне сигареты, ну? И вот так я оказался ни с чем. Она отказалась мне продавать то, чего я желал. Друзьям как всегда было от меня что-то нужно. А к родокам у меня не было желания возвращаться. Посему в итоге я просто взял и сев на первую же прибывшую электричку, уехал неизвестно куда. Передо мной проносились улицы, звучали ритмичные рельсы, и люди толпились кругом. Прошёл где-то час с того момента как я сел у окна. Электричка остановилась на конечной, где-то в ебенях, и вскоре должна была вновь отправиться по кругу. Я задремал. - Эй пацан! Пацан! – Дёргал меня кто-то за плечо. Я тут же очнулся, недоумевая от такой неслыханной грубости. Надо мной стояла женщина, а вагон был опять битком набит пассажирами. – Уступи место бабушке! – Требовала она. Я оглянулся вокруг, и правда, везде сидели только одни старики. На небе смеркалось, и улицы, мелькающие за окном, были мне совсем не знакомы. Повинуясь общественным нормам я с отсидевшей задницей еле кое-как поднялся на свои две ноги. Мне пришлось изрядно попотеть, чтобы протиснуться к выходу. Надоело мотаться почём зря. Так что я был только счастлив свежему городскому воздуху. На мою безмерную радость там, куда я приземлился, мне продали сигареты. На них я потратил последние деньги, так что оставался выбор между блужданием впотьмах до дома, и звонку тем, кто мог меня отсюда забрать. Телефон всё ещё был жив на одной единице заряда, так что я сразу набрал нужный мне номер. Гудки, казалось, шли вечность, прежде чем кто-то соизволил взять трубку на том проводе. - Алло? - Забери меня отсюда. – Попросил я. Друг. Я не ожидал увидеть то, как Борис подъезжает ко мне на какой-то голубой иномарке. Я всё ещё курил, опираясь о столб старой остановки. Он опустил стекло, чтобы получше меня разглядеть в свете фонарей. - Садись. – Сказал он. - У тебя есть машина? – Удивился я. - Она не моя. - Ну хоть права-то имеются? - Нет. – Без тени вины, отвечал Борис. Я сразу дал понять ему, что не желаю возвращаться к родителям. Отцу с каждым днём становилось всё хуже. Однако к моему удивлению мой друг меня не послушал. Узнавая родные улочки, я сразу же просёк его план, и судорожно начал пытаться выбраться из машины. - Ты не можешь так просто взять и выбросить меня к этим… к этим… - Он твой отец, Дима. Не делай того, о чём потом будешь жалеть. Все мне говорили о достойном прощании, об утекающем времени. Но как по мне, уж лучше запомнить его живым, а не умирающим. Когда машина остановилась напротив моего дома, я не желал из неё выходить. Борис открыл мне дверь, и взял за руку. Он был мил сейчас, и мне не хотелось его расстраивать. - Хорошо. – Согласился я. – Но ты пойдёшь со мной. Ты должен увидеть то, в каком пиздеце я живу. – На что друг кивнул мне, одобряя сей ультиматум. Мы зашли в подъезд, поднялись на лифте, и как только мы завернули за угол в коридор, я застал свою мать, которую выпроваживал мой отец. - Видеть тебя больше не желаю! – Кричал он ей вслед. - Что происходит? – Обеспокоенно спросил я, подходя к ней ближе. - Реакция на лекарства обострилась. Он в бешенстве. – Отвечала она. - И что теперь будет? – Спросил я. - Не знаю. Позвоню тёте Маше, может она за ним приглядит, пока я поживу у мамы. – Сказала она. Тётя Маша была сестрой моего отца. Она иногда оставалась у нас, когда ему было совсем плохо. В тот момент, когда моя мама вытащила телефон из сумки, я её остановил. - Подожди, может я для начала попробую успокоить его? – Предложил я, хотя совсем не рвался этим заниматься. - Хорошо, давай. – Неуверенно согласившись, мама открыла дверь для меня. И пока я находился внутри, они с моим другом Борисом начали разговаривать. Я не особо переживал за отца, меня больше волновало, не сморозит ли мой друг при ней какую-нибудь глупость. Ведь он мог запросто соврать маме о том, что мы встречаемся, и тайно решили сбежать вместе куда-нибудь в Европу. Ведь ради собственной игры на многое готов был пойти. При мысли об этом щёки сами собой налились краской. Я едва не упустил отца, притаившегося в прихожей среди висевших зимней вещей. Его лицо зарылось в мою куртку, и он тихо плакал. Моя рука легонько дотронулась до него. После чего, он сразу же обернулся ко мне лицом. И снова я ощутил его любящие руки, обвивающие моё худое тело. И снова я был готов забыться в отцовых поцелуях. Если бы не его болезнь, разрушающая всё на своём пути. О как бы я был счастлив отдаться страсти. Его нежность резко сменилась жестокостью. В глазах горело нечто немыслимое, когда он повалил меня на пол. С грохотом рухнула вешалка вместе с зимними куртками. Нас обоих накрыло ими словно одеялом. Отец отбросил в сторону вещи, после чего принялся меня душить. На звуки разборок сразу же примчали моя мать и мой друг Борис. Они увидели всё воочию, и сразу же бросились помогать. Сильные руки парня, оттянули моего папу в сторону. Я с кашлем попытался сесть на пол. Мама прильнула ко мне. Я сквозь её блузку ощущал тот бешенный пульс, который она испытывала. - Ты цел? Ты не ранен? – Начав осматривать меня, спрашивала она. - Я в порядке. В порядке. – Откашливаясь отвечал я. - Боже да что ж ты делаешь? – С громким возмущением спрашивала она отца. – Это же твой сын! Как ты мог? В ответ мой папа, пребывая в крепком заключении рук Бориса, мог лишь издавать неразборчивые стоны и извиваться в них подобно проспиртованному алкашу. Его лицо и вся кожа покраснели. Ноги отказывались крепко стоять на полу. В этот миг я окончательно понял, что ему уже никогда не стать обратно самим собой. Что тот человек, которого я любил – умер давным-давно. И слёзы сами собой хлынули из моих глаз. - Ему нужно успокоительное. – Сказал я. – Пойду принесу. Через полчаса я и Борис курили в подъезде на лестничном пролёте. Моя мама подошла к нам. Её рука легла на моё плечо, после чего она взяла у меня изо рта сигарету, и сама затянулась. По её красным глазам, я понял, что она тоже плакала. - Тебе лучше не появляться дома какое-то время. – Сказала она. - С отцом всё будет в порядке? – Спросил я. - Куда уж там. – С ироничной усмешкой отвечала она. – Я позвонила тёте Маше, она согласилась приютить тебя на несколько дней. - Нет, я лучше поживу у Борьки. Ты же не против? - Без проблем. – Ответил он как всегда хлопая меня по плечу. Шея всё ещё горела от папиных рук. Я невольно коснулся своих синяков, а затем ещё раз затянулся сигаретой. На улице была почти полночь. Автобусы не ездили. Мама не хотела возвращаться туда, однако она была единственной, кто мог сейчас приглядеть за ним. - Тебе больно? – Спросил Борис, когда мы остались наедине. - Бывало и хуже. - Например, когда тебя избили четверо старшеклассников? – Предположил он. - О я никогда не забуду этот должок. Ты мне за всё заплатишь. – Потушив свой окурок о лестничную ступеньку, предупреждал я. Мы поднялись на ноги, посмеялись, а затем Борька обнял меня, в знак своего искреннего сочувствия.