Тридцать шесть ответов Вивека (и не только)

Он умирает, кашляя крупными клочьями пепла — отплёвываясь поднявшейся к самому небу пылью. Он умирает, вздрогнув единожды и застыв, словно животное с перебитым хребтом, что после первого — самого страшного, необоримо-губительного удара — тут же смирилось с горькой судьбой. Он умирает — самый прекрасный, самый волшебный город во всём Тамриэле. Вивек. Твой дом. Ты жил им, дышал им, жадно и без оглядки впитывая его и кожей, и кончиками твоих беспокойных пальцев. Этот город вошёл в тебя резко и зло, словно неосторожный любовник, и каждый миг удовольствия переплетал с отчаянно-сладкой болью. Тёмные воды его каналов струились по венам вместо крови; ты пил этот город залпом, слово суджамму, и он обжигал твоё горло — горло столь непривычного к данмерским угощениям чужеземца. Тебе было всё равно: ты пил свой Вивек и захлёбывался восторгом и счастьем, даже когда от боли слёзы застилали глаза, мешая смотреть вперёд… И что с того? Ты ведь и правда был тогда счастлив. Нужна ли иная, свободная от Вивека жизнь? Тебе не раз предлагали уехать — в Балмору, в Нарсис, в очередное уютненькой поместье где-нибудь в сердце земель Хлаалу, — но всякий раз ты отказывался, отделываясь от неудобных вопросов какой-нибудь остроумно-бесстыжей шуткой. О некоторых вещах стоит и помолчать, так ты считал? В твоей жизни было немало мужчин и женщин, — и тусклых случайных связей, и незабвенно-блистательных, молниями взрезавших ночной небосвод возлюбленных… — но никому из них не удавалось вдохнуть в тебя то лихорадочное, бурлящее пролитыми чернилами и вином вдохновение, что заставляет забыть обо всём: о сне, и еде, и даже о хитроумных интригах приёмного Дома… забыть и писать-писать-писать-писать-и-писать, пока не вычерпаешь себя до дна, и даже перо не вывалится само из обессилевших, онемевших пальцев. Никому — кроме Города-Бога. Ты был влюблён в этот город и прожил в нём большую часть своей совсем уж не долгой по меретическим меркам жизни... Да сколько её там было, той жизни? Полвека поэзии? А сколько ещё ты мог бы успеть? Парадоксально верный отдельным заветам Вивека-Бога, ты брался подсчитывать только счастливые часы: немало их было, этих часов, наполненных радостью и ликованием. И даже когда Вивек-Бог рухнул с небес на землю, и рухнуть с небес на землю грозила холодная, неуступчиво-твёрдая Баар Дау, ты не сбежал, ты не покинул свою любовь. Нет, ты остался ей верен, и оставался в Вивеке, когда обещанье божественной кары — немая угроза, застывшая в ожидании верного часа, — сбросило с треском ошмётки былой покорности, а весь Вварденфелл – вздрогнул. Ты не обманываешь себя: ты знаешь, что мёртв, пусть даже жизнь твоя каким-то жестоким в своём отчаяньи чудом всё ещё теплится в изувеченном грешном теле. Ты умираешь и смотришь в огромные золотые глаза живого — живого ли?.. — бога, а город горит рассветом, и пепел витает в воздухе, собираясь в густые тяжёлые облака. «Веди своё войско, Вивек, покоритель пыли!» – думаешь ты, утопая в жидкой хлаальской желти божественных глаз. Эти слова растворяются в воздухе — невысказанные, помертвелые. Другие твои слова, наверное, будут жить?.. Тебе не дано это знать. Ты смотришь в глаза Вивеку и ждёшь свою смерть.

Вам нечего больше сказать друг другу.