Тридцать шесть ответов Вивека (и не только)

Хладную Гавань нельзя забыть. Можно стереть себе память, можно безжалостно искалечить скуумой свой разум, но даже подобные жертвы не в силах ослабить хватку этого места. Когда ты входишь в Гавань, ты и её впускаешь в себя; она навеки заковывает в панцирь из прочного чёрного льда твоё маленькое испуганное сердце, и только слепящая милость Снорукава способна избавить тебя от её власти. Хладную Гавань нельзя забыть, да и сбежать из неё – невозможно. Частица домена Молага Бала впивается в душу так крепко, что любая попытка избавиться от неё или убьёт тебя, или же обречёт на новые муки — к вящей радости Князя Насилия. Насилие над собой угодно Молагу Балу ничуть не меньше, чем умерщвлённые и осквернённые ради него — во славу его! — несчастные. Из Гавани невозможно сбежать, ибо её осколки носят в своих сердцах все бывшие “гости”, и каждая крупица страданий, ими испытанных, подпитывает могущество Князя-поработителя. Гавань, однажды увиденная, навеки отпечатывается на внутренней стороне век; Гавань по-своему гостеприимна, и нынче у Молага Бала “гостит” Маннимарко – отчаянный некромант, возжелавший стать богом. Вивеку смешны честолюбивые замыслы несостоявшегося владыки даэдра: не потому, что несчастный посмел позариться на божественное — ему осуждать подобное было бы высшей формой лицемерия! — но потому, как грубо и безыскусно этот альтмерский чародей решил подойти к задаче. Что для него – сила бога? Могущество, не вместимое в смертное тело? Могущество, украденное у властелинов Забвения? Нет, Маннимарко не понимает, что изменение, позволяющее достигнуть апофеоза, должно быть не количественным, но качественным — у Маннимарко попросту не хватает фантазии, чтобы понять, что значит быть богом на самом деле! Поэтому в домене Молага Бала он, накрепко привязанный к алтарю, только и может, что упиваться бессильной злобой и извиваться, словно червяк, насаженный на рыболовный крючок. Таков нынче скорбный удел неудачливого богоборца! Слуги Владыки Насилия любят свою работу — насколько любовь вообще ведома этим созданиям. Они изобретательны, неумолимы, и никакое тело, даже бессмертное, не в силах было бы выдержать муки, что уготованы для Маннимарко. А вот душа… О, пытать души намного, намного проще! Хрупкие акведуки из смертного мяса слишком легко ломаются, слишком быстро освобождают жертву от боли. Но души, не так давно отделённые от плоти, всё ещё помнят, каково это — страдать от телесных мук, всё ещё отзываются на простые, прямолинейные пытки... И пытки, которые убили бы всякого смертного в первые десять минут, тянутся здесь часами. Время блуждает по петлям осклизлых кишок, и вьётся полосками содранной кожи, и застывает в вязкой, зловонной каше раздавленных гениталий и выскобленных глаз — в воплощении высшей формы бессилия! Время глумливо скалится меру, что дерзновенно посмел наложить руки на Амулет Королей, а пыточных дел мастера дробят Маннимарко суставы и вырывают ногти с ошмётками кожи... И всё повторяется — снова, и снова, и снова. Лезвие даэдрического клинка режет доспехи, мантию и рубашку, словно бумагу, и сухие когтистые пальцы счищают “обертку” резко, единым движением. С мясом даэдра-палач ведёт себя куда осторожнее: он делает маленький, аккуратный надрез, и остриё клинка рыбкой ныряет под кожу бледного жёлтого живота. Нож погружается по рукоять и плавно скользит к грудине, взрезая податливо-мягкую плоть. Палач опускает клинок, впивается пальцами в розово-влажные края свежей раны — и раскрывает мятежного некроманта, словно бы сгнившую изнутри раковину-жемчужницу: сизая, блеклая требуха, алое мясо, сгустки багровой крови... Вивек давно уже не обращает внимание на крики: в Гавани привыкаешь к ним слишком быстро. В Гавани привыкаешь ко многому, но вот к самой Гавани привыкнуть попросту невозможно. И разве удивительно, что Маннимарко неоднократно пытался устроить себе побег? Кажется, пару раз ему помогали и смертные… но впустую: Хладную Гавань нельзя забыть, да и сбежать из неё – невозможно. Однако нынче его величество Короля червей ожидает новая, ни на что не похожая пытка. Царственным жестом Вивек отпускает всех палачей и остаётся с пленником наедине: сами собой у некроманта срастаются искалеченные руки, и распускается петля из кишок, затянутая вокруг бледной цыплячьей шеи, и заполняются выскобленные глазницы. Маннимарко моргает — щёки его пятнают подсохшие струйки крови и слизи — и, чуть опомнившись, тут же когтит Вивека сердитым совиным взглядом. – Чего ты хочешь? – визгливо тявкает червь-король, извиваясь на алтаре. – Насладиться моими страданиями?! Ты, жалкое, трусливое существо, довольствующееся объедками с чужого стола, способное только цепляться за крохи... Вивек смеётся, смеётся заливисто, громко и звонко, и Маннимарко давится неизречённой фразой и кашляет; тонкая струйка слюны стекает у него по подбородку. – Пытки ли притупили твой разум, или ты и правда настолько глуп? – интересуется, отсмеявшись, Вивек. – Или ты надеешься, что сумеешь отвлечься от боли этими примитивными оскорблениями? Какая упоительная наивность! – Зачем ты сюда явился, кретин? – не сдаётся строптивый пленник. – Хочешь ко мне присоединиться? Или же поддразнить ложной надеждой? – Я и правда пришёл тебя освободить, – пожимает плечами Вивек. – Наблюдать за твоим копошением на Тамриэле будет куда веселее, чем просто держать тебя здесь, и Молаг Бал со мной согласен. Но если тебе больше по вкусу и дальше познавать свой внутренний мир, я не стану тебе мешать, Червивый король. Прощай. Вивек не успевает даже изобразить отступление: Маннимарко хрипит, как дворовая псина с перебитым хребтом, и почти что выплёвывает отчаянно-жалкое, еле слышное “пожалуйста”. – О, неужели король всё же готов смирить свою гордыню? – Пожалуйста… И Вивек исполняет обещанное: распутывает сплетения чар, удерживающих Маннимарко на алтаре, и помогает ему подняться. Впрочем, смирения и благодарности у Короля Червей хватает весьма ненадолго. – Грядущие поколения будут проклинать тебя за это решение, – заявляет он, торжествующе ухмыляясь. – Ты пожалеешь, глупец, о, ты воистину пожалеешь! – Меня проклянут, всё верно, – кивает Вивек. – Но это никак не будет связано с тобой, маленький чародей. Умерь свои амбиции. Умерь их и поскорее ползи в очередную нору — зализывать раны. Ползи, пока удача к тебе ещё благосклонна. У Маннимарко хватает ума послушаться, и Вивек провожает его торжествующим, мягким молчанием. “Мир никогда не склонится перед тобой, маленький чародей. Тебе никогда не стать богом, – думает он, улыбаясь, – но не из-за недостатка сил, а из-за недостатка воображения. И это станет тебе самой жестокой пыткой! Смотреть, как ты сам выворачиваешь себя наизнанку, будет куда веселее, чем поручать даэдрическим палачам выворачивать твои внутренности. Беги же и продолжай истязать себя, пытаясь достичь невозможного! Беги, жалкий червь, навеки клеймённый Хладной Гаванью! А мы полюбуемся, как рождённый ползать будет причудливо извиваться, пытаясь отрастить себе крылья. Ну разве не весело?..” Да, Молаг Бал сполна оценил эту шутку — ибо те, кто недооценивают самого Молага Бала, обречены до конца времён носить в своём сердце осколки Хладной гавани.