Тридцать шесть ответов Вивека (и не только)

Серджо советник поднимается засветло и начинает свой день с молитвы Вивеку. Как и положено благочестивому индорильцу, он почитает весь Трибунал, но ещё в юности этот мер осознал, что лишь одного из богов готов впустить в своё сердце. Именно с ним он привык беседовать в час нужды: у кого, как не у лорда Вивека, искать поддержки, когда ты жаждешь вытравить и из Дома, и из страны отжившее, устаревшее, помертвелое — не предавая их сути? Когда пытаешься примирить непримиримое — в мире вокруг и в себе самом? Боги Ресдайна не терпят стыдливого раболепия и не особенно любят, когда с ними торгуются, когда требуют от них того, что якобы причитается просителю по праву. Молитва должна быть не списком требований и жалоб, но поводом для понимания. И кто, как не Воин-Поэт, поймёт, каково это: отыгрывать роль и при этом отчаянно тщиться не изменить себе? Выжить, и сохранить рассудок — и всё же добиться желанных целей?.. Помолившись, серджо советник пьёт первое на сегодня зелье сопротивления ядам — натощак, чтобы вернее подействовало, — а потом тренируется, завтракает, снова тренируется, разбирает бумаги и жонглирует тысячей разнообразных дел… Позже он пьёт второе зелье сопротивления ядам, обедает с принцем Хелсетом, проигрывает принцу Хелсету в шахматы, заливает в горло две чашки танетского кофе, пьёт третье зелье сопротивления ядам, принимает деятельное участие в очередном бездеятельном заседании индорильского Совета, высиживает ужин с ностальгирующим грандмастером, часами готовым рассказывать о своих и чужих мёртвых родичах... К ночи серджо советник с трудом держится на ногах: третья неделя в Морнхолде даёт о себе знать. Зелья в его крови путают мысли и наливают тело свинцом — ещё десяток подобных дней, и у него, наверное, начнут лиловеть склеры. И пусть даже серджо советник прекрасно понимает, что долго он не продержится, разрядка ему жизненно необходима. Благо, сегодняшняя девочка — “Элиза”, бретонка, темноволосая и светлоглазая, с нежной молочной кожей, усыпанной крапинками веснушек... — не в первый раз приходит ему на выручку и знает, что от неё требуется: пьёт у него на глазах “Пустую луну”, чтобы точно не понести, не удивляется, что любовник не раздевается до конца; не спорит и не кокетничает. Он раздевает Элизу собственноручно, наслаждаясь этим дивно живописным контрастом её прохладной и бледной человеческой кожи и своих смуглых, горячих данмерских пальцев; тёмно-лиловый шёлк скользит по покатым плечам, по мраморно-белой груди, по изгибам широких бёдер — и падает на пол. Серджо советник кидает любовницу на постель и смело пятнает лиловым и рыжим гибкую шею и пышную грудь — следы от его поцелуев к утру, безусловно, сведёт особое зелье. Элиза молчит, часто дышит, чуть слышно постанывает — и выгибается, подаётся навстречу, когда он наконец проникает внутрь: один палец, второй, третий… Элиза закусывает губу: его движения резкие, властные — сладость, слегка окрашенная болью; перстень на безымянном пальце царапает нежное лоно, и, коротко всхлипнув, она полушёпотом молит: – Быстрее… Он подчиняется, подстраивается под ритм, с которым Элиза насаживается на его пальцы — и её взлёт на вершину Башни чувствует всем телом. И разве бывает зрелище прекраснее? Краска заливает Элизе лоб, и щёки, и грудь, усыпанную веснушками; на коже проступает испарина, лицо искажается, как от боли — верный признак того, что она не актёрствует. Только тогда он наконец позволяет себе раздеться; берёт её, разомлевшую, резко и властно, думая только лишь о своём удовольствии. Надолго его — предсказуемо — не хватает, но серджо советник давно уже вышел из того возраста, когда пристало стыдиться перед проститутками. Впрочем, как и положено благочестивому индорильцу, этот достойный мер чтит заветы своих богов: не подарить партнёру ответное наслаждение — или хотя бы не попытаться — граничит с кощунством. Секс должен быть не чередой требований и жалоб, но поводом для понимания. И это – лучшая из молитв, обращённых к лорду Вивеку.