Тридцать шесть ответов Вивека (и не только)

Что стало с ними со всеми после войны? Мир — изменился, окрасился пеплом и кровью, и меры Ресдайна изменились ему вослед. Проклятие Азуры? “Благословение Азуры! — учат свой народ АльмСиВи. — Дар, что позволит нам окончательно отмежеваться от альтмеров!” Айем этому “дару” сопротивляется — не может иначе; — Сэт с безразличием его принимает, а Векк… Векк, как и всегда, ищет свой, особенный путь; грохот грома, скрадывающий шаги и истинные намерения, опционален, но крайне желателен. Старый Ресдайн умирает, новый — рождается в муках, и Вивек для него — архитектор. Или скорее садовник? Из тех, что не подчиняют себе, ломая, каждый уголок сада, но позволяют смертному и живому расти сообразно их собственным устремлениям... И что у нас тут, в этом ресдайнском саду? Погас огонь хортатора Неревара, погасли тысячи славных кимерских огней, и кожа их осиротевшего народа отныне облачена в почётный, но горький траур. И Вивек скорбит вместе с ними… наполовину — и уж точно не по указке Азуры. Кого-то ветер перемен ранит — режет кожу, марает рыжей горячей кровью, — но Вивек приветствует его с радостью. Ему хорошо известно, сколь хрупкой порою становится смертная память — и у него будет вдоволь времени, чтобы разрушить её и воссоздать заново. Вивек начинает с собственного отца — великая честь для такого ничтожного мера! — и постепенно стирает из памяти своего народа всё неугодное, неудобное и попросту скучное, творя для Ресдайна новую-старую историю — и новую реальность. Ему, поэту, легко даётся ложь, что честнее и чище правды. Вивеку верят — верят не букве, но духу его учений, — и новый Ресдайн с готовностью принимает правила этой игры... Вера, одна из самых могущественных сил Нирна, открывает новым богам доселе закрытые двери. “Так что ты знаешь про меня? — спрашивает Вивек у всех смертных меров, клянущихся ему в преданности. — Чему ты веришь про меня, как разделяешь истинное и должное? Что ты хочешь от меня, ответов или вопросов? Что ты знаешь — и что надеешься узнать?” Вивек знает, что рабская верность немногого стоит: любовь должна быть свободным выбором, а иначе это и не любовь вовсе, а лишь пустая, отлитая из холодной и безголосой двемерской меди её оболочка. Подобная (не)любовь не способна служить защитой от горизонта. Мир за порогом смертности холоден, если застыть на месте, поэтому Векк бок о бок с Айем и Сэтом поднимается всё выше и выше: для тех, кто выжил в горниле Лорхана, не существует недостижимых ступеней. В воздухе дремлет дым оцепеневшей в кошмаре Красной горы, и каждый раз, причащаясь Сердца, Векк задаёт одни и те же вопросы: “Что ты знаешь про меня, Сэт? Чему ты веришь про меня, Айем? И что за дело до меня Великому Обманщику? Что ты знаешь?..” Вереницы дней и ночей, нанизанные на небесную нить, вьются в вечность, и Вивек, вслушиваясь в их шёпот, медленно, но верно переписывает свою и чужую память, тысячи жизней и тысячи смертей. Одно неизменно: только истинная любовь может послужить защитой от горизонта. Историю пишут победители, и Вивек напишет для данмеров историю со счастливым концом… если они останутся ему верны.

И конец этих слов — Баар Дау.