Жемчужина Московии

Люто тосковал Иоанн Васильевич. Старость! Много забот, ой как много – голова кружится, когда удумаешь! Разбойные ляхи не внушают ему больший трепет, чем неодолимая, жестокая пора. Бросило в зной, потом в холод. Холоп, и державный царь — умирая, становятся пищей червей и гадов земных. Ах, Господи... И ковыляющие шаги громче, отчетливее, тянется старуха черная с провалившимся ртом. Изнемогая, зажал уши руками, пронесся через горницы, сшибая по пути наставленные тут и там вышивальные станки с пяльцами, забилась о стену в тщетных поисках выхода. В желаниях видел кого-то юного, сильного, гордого. Цветущий ликом, очаровывающий делом. Чудилось, толпу прошивают молнии, и качаются деревья под яростным ураганом. Неужто — Митя, внук единственный, счастливая звезда Руси ? Нет, обожди, рано еще! Душа трещит в немой укор расшатанному здравию. Сколько же грешников было, прежде чем каждый из них сумел прозреть и взор свой к истине обратить. Улучив время на церковной службе, Маргарита шмыгнула к дальнему проходу. Знала, что расстроенный прошлым союзом, Иоанн Васильевич увлекся мыслей найти царицу за пределами Московии. С известной поры новая тяга: вступить в смиренный, христианский брак с Елизаветой Английской! Не то чтобы он договаривался впрямую : но в письмах их читалось нечто тайное. Как робкий юнец, ждущий ответа на записку у балкона. Они даже ругались, как не поладившие любовники. Играли друг с другом в кошки-мышки, притягивались своей отдаленностью, алчностью и рыжими волосами. Предложение в невесты королевской родственницы восприняла с бурей. Это шатнет ее детей, сделает уязвимыми. И Годунов одеяло на себе тащит. У тайного, черного крыльца ее ожидал молодой Захарьин. — Скорблю о смерти твоего отца, печальное известие! - Марго отличалась умением располагать к себе. Кувыркался в низком поклоне: — Благодарствую за доброту, о ясная государыня! Уж как тебе служить будем, матушка. За Дмитрия Ивановича жизнь отдадим. Лукавил, конечно, привык к созерцанию златого трона. Ах, направь только руку, и она коснется червленого бархата подлокотников. Увы, не сдюжить ему цены за венец Мономаха. Оттого и гнул шею, расстилался пред француженкой. Наследники деяний Ивана, рано покинувшего этот мир , сходились на честолюбии, и этот характер не укрывался ни за ласковым взором, ни за актерской степенностью. — Я исполнена радости иметь опору в столь честном и добром муже как ты, Федор Никитьевич. Укроти властелина, чтоб англов не было. Москву губить хотят! Боярин вскинул очи, как бы спрашивая, так и верно ли понял. Заметив легкое колебание , продолжала, добавив жара уговорам. Будет верным шевалье, надежным защитником, первым из Романовичей. Она полулежала в кресле и смотрела на фреску, сотворенную по ее воле. Так и чувствовался этот щекочущий ноздри, пьянящий аромат миндаля в южных садах родной Луары. Среди зарослей скакали белые единороги, летали райские пташки... На дворе снова завихрились белые мухи, а здесь господствует нежное лето. Улыбалась, играя с детьми. Забавляется резной лошадкой ее сын. Немного худенький, слабенький, четыре года... Уж он достоин властвовать над обоими королевствами! На Рождество помогал одаривать сирот и убогих. Ясно, затмит самого Шарлеманя! Его волосы забавно пушились, трудно было причесать. Держа на коленях самых любимых, начинала историю. — Страшную ? - облизываясь, вопрошала Элен. — О, далеко от сюда находился город, интересный, древний, обильный. В городе этом жила-была девочка, и звали ее Медичи... Уложили малюток. Старшая, бойкая, надула розоватые губки. Не хотелось, а обещали что-то красивое. Возможно ли синицу и журавля удержать ? — Ах, батюшки-святы! Горе великое, царевич пропал! - фрейлина зажала себе рот рукой и застыла с вытаращенными от ужаса глазами..Все ее пухлощекое лицо тряслось, будто жирный студень. Далее она говорить не могла — задохнулась под огненным взглядом. Подхватив край летника, Валуа огромными шагами бросилась в детскую. Тишину разрезал дикий визг у медвежьего сарая. Ловчие чуть не каждый год обновляли страшных обитателей того зверинца, царь очень любил ходить смотреть. Их нашли втроем. Рассказали, что какой-то отрок закрыл собой дофина. Одна рука храбреца, видимо, перебитая, висела как плеть, одежда болталась клочьями, открывая жуткие раны на истерзанном теле. Начавшая эту авантюру, глупо выманившая брата на откровенную смерть, Елена тряслась. Нечленораздельное звучало в ушах. Хуже иное — крошка, преемник владычества, бился в судорогах о землю, выгибался дугой, исходил пеной. Он задыхался, синело личико.