Жемчужина Московии

Он едва мог сдержать ликование. Аудиенция у короля Речи Посполитой имела столь грандиозный успех, что еще долго вельможные паны будут шептаться в коридорах. Был открыт до известного предела, рабски унижаться не престало истинному царевичу. Конечно, хитрый Сигизмунд понимает, ему нужна не просто власть — власть над сильной страной! Царствовать на задворках Европы — это никак не устраивает, однако пока не зазорно дружить. Хвалили благородные господа Острожский, Сапега. Его явное торжество омрачалось страданиями далекой родины. Встряхнуться бы ей, сбросить лень, учиться.…А теперь хрипит, терпя шаги по себе, давится за копейку. Испоганил холоп Бориска священное царство! Неосознанно, жаждал то, что залечит душевные раны. После представления королю Дмитрий поехал или, вернее, его повезли с глубоким трепетом в палаты сандомирского воеводы Ежи Мнишка. Главная зала, в два света и с хорами, на которых помешался оркестр, была обтянута золотою парчою с ярко-малиновым по ней рисунком; пол был в ней мраморный, светлого оттенка; глубокий потолок, уходивший куполом, поражал причудливой лепной работой. Были залы, обитые шелком, небольшие покои для отдыха женщин, устланные дорогими коврами, сверкавшие вделанными в стены бесчисленными зеркалами венецианского изделия. Но не чудесные богатства остановили, через холодную гладь увидел судьбу — шляхтянка, худенькая, маленькая, словно птичка или куколка. Острый носик, тонкие уста наполняли его жилы ядом самого высокой пробы. Дмитрий чувствовал, абсолютно, определенно и ясно, что эта надменная панночка, для него гораздо больше, чем хорошенькая девица; что она дорога ему, что он любит ее, любит больше всего на свете. Румянец залил его щеки, грудь дышала порывисто и нервно. Марине шел семнадцатый год, и этот апрель был на редкость теплым, снег уже растаял, удивительный новый аромат будоражил кровь и кружил голову. Утром, ответственно хлопоча, замирала от расцвеченного самыми невероятными фантазиями любопытства: о чудесном спасении азиатского принца говорила вся Речь! Теперь лишь откровенные злодеи утверждали, что дитя нашло покой в блаженстве вечном. Он не был правильно, идеально красив, но мог стать ярчайшей звездой. Живость, затаенная горячность служили достойным подспорьем. Кто не очарован лукавым блеском серых очей? Широкий в плечах, чрезвычайно узкий в талии, с большой родинкой. — Ваше Высочество… Марина тихо ахнула — господин, а не раб толпы связал ее невидимыми ремнями, ласкал до самых ступней, хотелось греховно коснуться, чтобы нутром ощутить, как пульсирует сила его легенды. О да, избран святой волей, встанет над всеми христианнейшими господарями Европы! А может и ее… Рисовалась власть, москальского царя, неограниченного владыки холопов. -- и перед нею явлились картины одна другой великолепнее, одна другой лучше. И еще Франция! Честолюбивая, представляла сидящею на троне, где ей, единственно, самое место. Фразы, остроты, комплименты, улыбки перекрещивались в едином вихре. Оба они были так юны, так полны энергии. близки друг к другу... Им ли не наслаждаться этим быстрым, увлекательным танцем, этими влюбленными звуками нежной флейты, не глядеть в глаза друг другу и читать в них первые строки зарождающейся страсти? Улицы пустынны и тихи. Луна, свидетель встреч, объятий, интриг, пряталась за тучей. — Мой храбрый королевич, несчастья делали победителем, а ревностные заботы о добре отчизны волнуют сердца! Царевич усмехнулся, деланно, актерски играя: — Следует хвалить дочернее почтение или ум высокородной пани? Краснея, не то от разгаданного своего желания, не то от откровенного поиска выгод, мяла в руках бахрому платка, накинутого на хрупкие плечики. Дмитрий, галантно, почти как рыцарь, склонился перед девушкой. Поднес ее руку к губам, тихо спросил: — Вы могли бы искренне ценить одного человека, чарующая Марина? Лаской, красавица благодарила русского и опустилась на холодный мрамор скамьи. Ей почему-то становилось страшно. Она предчувствовала, что ,наверное, это тот миг, и сейчас должно вершится что-то такое неизбежное и огромное своим значением. И эта уверенность заполняла ее. Дмитрий начинал мало-помалу соображать, исчезновение из зала, наверное, было всеми замечено, наверное, ее уже ищут, и их продолжительное отсутствие, прогулка вдвоем сейчас же возбудят сплетни и, во всяком случае, покажутся неприличными. Нужно как можно скорее вернуться в зал. Нужно показаться совсем спокойными, грубо притворяться, тщательно скрывать ото всех свою радость. Это притворство, это скрывание казались ему тяжкими. Разлучаться, уходить от панночки, оставлять ее, не глядеть на нее, говорить с другими – ах, Боже, да это ли возможно? Он знал, что сандомирские ляхи ему все кости перетрясут, хитрецы расчетливые. Дорога лежала на Восток, чужой этим торгашам, но и отступиться от мечты был не в силах. Решиться! Счастье, либо всему конец... После бала, дрожит и едва закрывает руками голову. С треском распахивая оконце, юноша жадно вдыхает: легче — по крайней мере, не так сильно стучит в висках, и думы, которые беспорядочно проносились, как ласточки в ясный день, начинают проясняться и течь более спокойно. Он не сразу понял донесение Молчанова: — Государь, тебе ответствует в послании сестра любезная, великая княжна Елена Иоанновна!