Жемчужина Московии

Удачи следовали одна за другой. В каждом городе несли дары, молились, тянули руки, желая прикоснуться к чуду земному. Дмитрий не отказывал, понимая, что им требуется верить во что-то, и, если его ангелом была ясная пани, то для сирот государевых —- он, истинный, восставший царевич. Крики народа продолжались. Женщины и дети бросали свои букеты сирени и ярких цветов. «Отец наш, день красный! Солнце небесное!» — раздавалось кругом с упоением. Басманова встретил ласково. Желал увидеться с мужем храбрым, деятельным, защищавшим его семейство. Этот воевода крепкий не удержал нахлынувших чувств, припадая к его руке. Тонкая нить вела их к дружбе. Отец и дед некогда служили грозному Иоанну — правда, жизнь свою окончили в застенке, однако не возникало сомнений в интересах Петра. Не считая Молчанова, самый ближний, доверенный человек. Прервал удивленные возгласы, жестом ободряя. — Ну, будет. Судьба милостива, жестокая кара падет на головы врагов наших … — хлопая его, улыбнулся Дмитрий. Густы ряды воинов, блещут парчовые знамена. Пляшут задорные искорки в очах. Клятва не есть милость ему, это только должное. Величав и радостен в этот час, однако не упускает момент покрасоваться. Отстранил старца с евангелием, давая знак, что хочет говорить сам: — Боже! Ты зришь глубину моего сердца. Если обнажаю меч неправедно и беззаконно, то сокруши громом. Когда же я прав и чист душою, дай силу неодолимую руке моей! «Настоящий, он, настоящий! — шепчут ратники, и вдруг могучий крик: «Здравствуй многие лета, царь православный!» озаряет луга и единится с «виватом» поляков. С чуть расстегнутыми кафтанами весело и шумно болтали и в то же время с явным любопытством и нетерпением посматривали в двери. Лицо наследника мгновенно преобразилось. Румянец залил его щеки. Глаза, широко открытые, сиявшие удалью, остановились не мигая на одной далекой точке. Видел роскошную женщину, чувственную и пылкую, какой может быть только лилия, выросшая на московской земле. Она была так же дика, как отвесный склон – ступил на него и полетел головой вниз. Кинулся к ней, обнял. Елена припала к нему на плечо, оглашая торжество рыданиями. — Ах, милый брат.…Это ты, ты! Жив.… Прости нас, опутал холоп Бориска. Долго мы, в слепоте греховной, противились власти твоей… Тихий весенний вечер уже наступил. Где-то там, далеко за лесом, догорает солнце, и на деревьях лежит отсвет. Чуток сыро. В этом запахе весны есть что-то возбуждающее нервы. Он разрывался между сандомирской панночкой и той, чей лик не помнил, но грезил с самого детства – своей матерью. Басманов метался по шатру. Голова его была, как в огне, грудь тяжело дышала. Изменил, как сговаривались. Рать не пошла бы против Дмитрия, ее можно было только гнать на него. Погнали бы, и дошло бы дело до боя — не стала бы биться. Ехал к расстриге самозваному, а узрел… Ему ли, видевшему племя Рюриково, не знать кровь державную? О, Вседержитель! Явил спасение невинного мученика! Он, бывало, не признававший ничьей воли, кроме собственной, привыкший хвале и лести, перерождался душою. Его самолюбие и честолюбие получили новое направление — ему хотелось удивить героическими подвигами. — Ай, да что на тебя нашло? – Элен усмехнулась своим хрипловатым, горьким тоном. Вокруг клубилась темнота, лишь в углу слабенько мерцал огонечек лампадки — нет, не лампадки, потому что иконы возле нее не было, а какого-то светильничка, нимало не рассеивающего тьму, а словно бы еще сильнее сгущающего ее. И она была частью этой тьмы. Вскинулась, пытаясь выскочить из постели и скрыться, но Петр нежно ухватил за косу и заставил снова лечь. Смотрел, как языки пламени буквы заглатывают, к телу пробираются, жаром обдавая. В строках его жизнь короткая, да развеется пеплом. За какие грехи напасть такая – ляшские кони топчут землю родную, а ведет их еретик, чернец, язва моровая. Разве не был сыном добрым, не чтил святыни? Вспоминает пережитое Федор, окидывает грустно стены дома-узилиша, и что-то больно клокочет в его груди. Уронил темную голову. Надежда — о, конечно, надежда тлела в сердце, однако безысходность рушила ее. Юноша зажмурился, ощутив на щеках забытое — влагу. Слезы.… Оплакивал он не свои детские мечты, не блистательную молодость, которая теперь стремительно неслась к адскому финалу, а семью и бедный народ, о радости которых так пекся — и ничего на сем поприще не достиг. И вот топот многих ног. Идут! Потные, раскрасневшиеся, бородатые. Годунов твердо оперся руками о подоконник, взирая на убийц, неумолимо приближавшихся к нему. — Не посмеете… — шевелил онемевшими губами. С ног повалили и наступили на раскрытые ладони, персты ломая, веревку затягивая. О, зачем батюшка принял корону? Счастья лишает, отсекает орел двуглавый крыльями хорошее, что давалось, лапами топчет и когтями рвет… Яркая весна заливала Кремль горячим светом, распускались почки сирени в садах дворцовых, разливая вокруг себя благоухание. Но не могли эти лучи помочь Федору.