Жемчужина Московии

Она снова могла давать распоряжения. Убрус на ней нынче из самого тонкого белого шелка и не скреплен под подбородком, а, развевается за плечами. В гостиную комнату приволокли две дюжины свечей, царское место обили ковром и обложили куницыным мехом, челядь облачилась в нарядные кафтаны. Старшая царевна молча, внимательно выслушивала все, что ей говорили, но, взглянув на нее, можно было сразу заметить, что она думает о чем-то постороннем, своем. Растерянная, не знала, что делать – бояре прямо высказали: нужно, чтобы она, Маргарита, признала своим сыном какого-то совершенно неведомого ей безбожника, назвавшегося этим именем. Нужно солгать принародно… Грех, страшный грех! Долго молилась она, чтобы разума лишиться. Воспоминания цвета крови, облаченные в искусную пытку, до сих пор не оставляли женщину. Они накапливались в голове, становились все тяжелее, ломая душу. Кому как не ей помнить личико в гробу. Вот скатывается слеза, наверное, последняя, ибо сил на истерику уже не просто не остаётся, и, лишь дыхание сбивчивое и неровное, хриплое. Она слишком хорошо знает мир, дабы уверовать в чудо. Спали в чьем-то тереме. Опасаясь потревожить гостью, в все улеглись чуть ли не засветло, и тишина воцарилась поистине священная. Шепчет свою тайну, обращаясь к небесам: —Un grand péché que je vais commettre là. Brûle –moi, ta volonte! J'implore pardon, mon ange… Утром, еще более бледная и трепещущая, стояла, прислонившись к перилам крыльца. Дважды прибегал скороход с вестью о том, что государь на подъезде. Она чувствовала шорох, лязг оружия. Ее голова кружилась. Закрыла глаза и прижала руку к сердцу, — так оно сильно, даже больно, билось... И на целый миг казалось, что дурное, пережитое ими, лишь кошмар, уносимый чудным летом. Марго ахнула, оседая на землю: эти черты явились неслыханной удачей и проклятьем. Жестокая шутка! Тонула в чарующих, лукавых объятиях юноши. Взволнованный, шатаясь, он хотел говорить, сказать родной все, но мысли путались, язык не слушался. Удивил, становясь на колено. — Матушка, благослови… Прилив так быстро пришедшего, такого волшебного счастья на несколько мгновений отрешил их от действительности. Едва могли понять, где и что с ними. Первой очнулась Валуа. Исполняла, что требуется, охватив его шею: — Ми..тя…Митя! Дитя…Ты вернулся! Он взял ее холодные, дрожавшие руки, укрыл их поцелуями. Со всех сторон неслось ликование. — И так будет всегда! - из кареты вышла надменная, цветущая Элен. Под звон колоколов входили Рюриковичи в столицу. Впереди ехали поляки, блестя латами и шлемами, усыпанным драгоценными камнями нарядом, если они были в национальном платье; за ними литаврщики, после трубачи. Богато одетые слуги вели под уздцы шестерки коней, попарно запряженных в золотые колесницы. Мгновенно занялись все деревья и крыши. Холопы тянулись, истово бились лбом о землю, отовсюду раздался детский плач. Нежная улыбка не сходила с уст Маргариты, но изводилась от тревоги. Соврала, искушаясь честью, благами, титулом. И теперь играть, фальшивить до кончины одного из них. Чего ждать от нового союзника? Явно хорошо расположен, но откуда такая ласка? Взгляд нашел Дмитрия. Что-то быстрое, не то успокоение, не то радость, мелькнуло в его темных сапфирах. В сие дни говорили, что правда действительно есть, обещались хранить того, кто возлюблен Богом, и служить ему. Но долой уныние, настала эпоха любви и веселья! На Кремлевской площади яблоку негде упасть, так что воины едва могли очистить путь для духовника государева, когда он нес из алых палат в храм святыню Мономахову, Животворящий Крест, венец и бармы. Невзирая на тесноту беспримерную, все затихло, когда молодой царь вышел из дворца со всеми боярами, князьями, воеводами, чиновниками. Хозяин в одежде небесного цвета, придворные в златой — всем дозволялось видеть священное торжество Руси. Его немного утомляла религиозная пышность церемонии и греческая обрядовость, трясутся, словно худой какой-то. Ах, видела бы это прекрасная Марина, ей бы понравилось! Отринувший жребий, навязанный гонителем, мертвец, выбравшийся из тлена, храбро поймавший свою фортуну. Не утерпев, хватил скипетр и державу. Твердо решил искоренить все мракобесие, открыть школы, академии, университеты. Долго его народ блуждал в темноте, теперь же настало время зажечь свет и подняться как птица Феникс из пепла! Низвергнуть тьму, и тогда не только Речь Посполитая, а, может быть, весь мир покорится. Он дал бы выпустить себе по капле всю кровь, лишь бы пышнели города, украшались каменными зданиями и художествами без налогов, без работы невольной, а земледельцы во льготе, не знали голода. Расстегивая тяжелое, душащее ожерелье, вышел на улицу, и бабочки, что сидели на цветке, вспорхнули под его ногами, улетая прочь.