Жемчужина Московии

Остро воевода Бельский переживал это столкновение. Древний угодник цезарей, толковый исполнитель, не был хорошим воякой. Иные могут и в сотне ратников храбрость зажечь! Лавируя от Шуйского, имел «удачу» встретить крамольников. В ливень обратились свинцовые пули, но диким натиском чернь заняла холмы, где были установлены пушки. Громом : « Смерть ворам и кровопийцам! » — они неслись вперед, истребляя все на своем пути. Он поднял голову и сперва не мог понять, что представилось его глазам... Обращенные в развалины убогие крестьянские лачуги и небольшая рощица; какие-то жуткие предметы качались на березах... Березы гнулись и словно жалобно стонали под своей страшной ношей. С отвратительным криком носились над ней стаи ворон и галок. Ах, не уж то разбойные шайки всех изведут ? Слышал Богдан Яковлевич, орды плетьми да кнутами честят. Да только Господом заповедано, сын боярский сыном боярским и останется, а сын крестьянский сыном крестьянина. Нет, верно, государь что-нибудь обязательно удумает. Холодно, выпал снег, и, хотя солнце еще поминутно проглядывает, снег держится на кремлевской стене между зубцов. В толпе носились слухи : Дмитрий Иоаннович был околдован еретиками, устоит шатал, ныне муками телесными излечился, от ада воспряло сердце его, гниль латинянская и вышла. Кто в здравом уме на ляшке женится ? Так или иначе, ясно раскаяние, большой царский выход. Ежи Мнишек и Адам Вишневецкий находились в глубоком отчаянии — слава и власть?! Какое пустое слово, ничего не весят, ну почти ничего! Пробудились они, други, защитники русского короля от своего чудного сна. Легенда о принце, ускользнувшем от кровавой гибели, их творение, создание был юн, хорошо воспитан, с доблестью шляхтича… Ах, несчастные, ах, легковерные, москалям не нужен герой, они раболепствуют перед жестокой силой. Тираны приказывали зашивать подданных в мешки, а потом их на растерзание собакам. Больше всего хотели видеть свою куклу, отвечающую интересам панов, а вот он их — не очень. Уступить должен великие града, Новгород и Псков, со всеми уездами и пригородами, с людьми думными, дворянами, детьми боярскими и с духовенством, так, чтобы судить и рядить в них самовластно, определять наместников, раздавать вотчины и поместья шляхетскому сословию. Ужасом ценили нарядный шаг. Герольды, охрана, аристократы, ласково поддерживающие, и Дмитрий в русском платье, кошмарном балахоне. Где тот озорник, лицо которого светилось в искренней улыбке? Куда девался хлопец ярче весны? Зрили перед собой постаревшего на десяток лет, истощенного мужчину. Но что это, Ежи качнулся, родственник поднимался на ступени церки : двуличный предатель веры! Маргарита отставала лишь в одном движении. Невзирая на тесноту беспримерную, Архангельский собор умолк, встречая царя. Своей фигурой, являл единение твердости и смирения. Да, фортуна не ошиблась, сделав его властителем. Изящно и без страха нес корону. Так, истинно, одолевал плоть ради высшего блага жертвенный Муций! Она знала, какой ценой ее рыцарь достигнет утраченного. На бледных щеках лежала тень сосредоточенной грусти, очи стали как будто шире, глубже. Усердно молился пред иконой и клялся, что отдает себя и свое дело Пресвятой Богородице. Филарет растянулся в мерзкой улыбочке , но как и договаривались, осенил царские плечи крестом. — Хочешь ли благоволения Небесного? Блюди себя от скверны, и возвысит Господь десницу твою над всеми врагами, и будет Царство твое мирно и вечно в род и род! По шепоту народа их художественный спектакль удался. Кто осудит, поставлены в иные рамки, чем холопы, и многое дозволяется ввиду божественности целей. Так успокаивала себя Марго и не сознавала, не хотела сознавать, что эти слова громкие ложь страшная, и что сама она в былые юные дни, когда молчали ее кипучие страсти, когда девочкой любила танцы, а высокие каблучки шумно стучали по дорогому Лувру, сама бы с негодованием восстала. Знаток европейских казусов, она числила имена, точно так желавших сохранить престол. Хватит их такта, чтобы получить черни преданность? Эта волна разбивалась о берег недоверия, слишком разное толковали о ее новом «сыне», и где здесь был лукавый вымысел, а где правда, не сумели бы разобраться даже ангелы. — Навел ты на нас, батюшка, иноземцев! — вдруг выкрикнул какой-то лавочник, но ошалел от наглости и примолк. Толпа приняла вглубь удар, и снова сомкнулась за ним неодолимой живой стеной. Испытывалось чувство как перед наступающей грозой. И как черная туча несла в себе разрушение. Ах, пропали, увидеть бы Элен последний миг… Она не с того зарыдала отчаянно, беспомощно, втягивала носиком лекарств цветие — Дмитрий укрыл собой. Совсем иной его тон, ярый, низкий, хлесткий, давил булатом. — Доколе вы будете смуты заводить и причинять беды своей земле?! И так исстрадалась; что же, хотите довести Отечество, пытаясь свергнуть закон? Вы продолжаете второй год твердить, что я не праведен. Отвечайте, как могло статься, чтобы кто-нибудь, не будучи истинным царем, овладел таким могущественным государством без воли народа? Бог не допустил бы этого. Я жизнь свою ставил в опасность не ради своего яств и перин, а затем, чтобы избавить от края и неволи под гнетом гнусных изменников. Меня к стезе моей призвал Божий перст! И вот я вас спрашиваю: за что вы извести хотите?! Ей показалось, или он рявкнул ? Мужики да бабы вповалку, смелые на коленях отвешивали земной поклон. Валуа инициировала разговор, августейшие особы любили друг-друга, целовались. Утром дьяка к тюремную избу волокли, о том спросила. Лучше бы ей молчать, не отрешиться от дикого впечатления, произведенного на нее фразой. — Крысы здесь, матушка… Я вижу их, ощущаю хвосты.