Жемчужина Московии

Его жилище напоминало истинную крепость. Резиденция далекого гостя была надежно укрыта за высоким забором и крепкими воротами. Хотя привычно опасался тайных и явных интриг злопыхателей, которым не нравилось сближение с французской лилией, ныне все было по-другому. Властитель Генри, рассеянный, если это имеет цену, создал некрасивое положение, презрев условия договора. И эти русские не смолчали, выставив караул шевалье, а фактически пленили чужого посла. Их цезарь был в неописумой ярости… Тут Луи, прежде-то отменно владевший собой, а уж живучи в Азии, учившийся не показывать вовсе никаких чувств, чтобы, спаси о Нотр Дам, не разозлить кого-нибудь из варваров, которые все как один до крайности обидчивы, шарахнулся от испуга. Но сейчас на его лице невольно отразился священный ужас : в государствах Европы с конца минувшего века рассказывали историю об Иване Грозном, истерзал он дворян, зашивал в рогожу, бросал на яства хищникам. Жестокие нравы! — О ,брось… Новый монарх не только дикарь, но и благородный Валуа! Еще ребенком предан, унижен своми баронами, чертовы boyari. Но хорошо учился, и спасенному принцу помогали добрые люди. Необыкновенная история, воистину воля Божья… Ах, разве Московия с таким сюзереном не будет иной ? — всплакнула подруга жизни, тонкая, хрупкая Габриэль. Сам хранил молчание. Восхищенный искренней чистотой, горячими поцелуями покрыл ее беленькие ручки. Дома его называли «государственным умом», а такие таланты идут к цели долго, но верно. Август одержал славную победу, вассалы, кланяются и лижут сапоги, но до тех пор, пока имеет власть. И что станется, если Деметрий потеряет эту самую власть? Не сделают ли с ним тоже самое, что некогда случилось с Годуновыми? Не придут ли однажды к нему в комнаты с ножом или подушкой? И чего хочет Франция? Здесь все упиваются безумными мечтами. Расплата за мечты – какая она горькая! Как полынь… Из своего оконца поглядывала Марго на тайны Руси. В обычное время укрыто сборками зеленой камки,и мало кто знал, где скрыто потайное отверстие. С противоположной стороны ничего нельзя было разглядеть на щедро размалеванной узорчатыми травами стене. Тошно… Сердца окаменели, умы омрачились; не имели ни сострадания, ни предвидения: вблизи свирепствовало злодейство. В общем кружении быть стать выше своего звания: рабы господами, чернь вельможами. Не только простые простых, но и знатные знатных, и разумные разумных обольщали изменою, в домах и в самых битвах; говорили: мы блаженствуем; идите к нам от скорби к утехам! Вешали без устали, но долговременная теснота, зима сырая, употребление худой воды, недостаток в уксусе, в пряных зельях и в хлебном вине произвели цингу: ею заразились беднейшие и заразили иные. Несчастные пухли и гнили; живые смердели как трупы; задыхались от зловония и в келиях и в церквах. Умирало в день от двадцати до пятидесяти успевали копать могил; за одну платили два, три и пять рублей; клали в нее тридцать и сорок тел. Она видела как усердно работал государь, пытаясь сохранить цельность державы, и как мало просил у своих поданных — только верить. И вопреки всему шел на ругань с феодалами: — Коли не желаете, бояре, то готовьтесь к тому, что ваши головы снимут вместе с шапками. — почти ласково осведомил их Димитрий. Ах, как резок, так и до плохого не далеко. Увы, бездейсвовать и смотреть как летит в адскую яму земля, не его характер! Поджав губы и не удостоив взглядом молоденькую девушку, которая, тиская в руках вышитый платочек, с трепетом взирала на царицу, она опустилась в свое любимое кресло с удобными подлокотниками. Шум заставил улыбнуться, холопки платье волокли, дар чей-то. Спорили до хрипа, надет ли, Маргарита Федоровна не литовка какая-то. Алое, «вертюгад» — нижная воронкообразная юбка из плотной жесткой ткани, в которую вшивались металлические обручи. Сверху она покрывалась тафтой. Лиф на каркасе — «баскин», стягивавший грудь и талию. И вспомнились юные дни ее. Броситься в легкой пляске, коснуться длинной, упругой шеи… Их рай, их смерть. Эти чувства есть всюду в мире, как в целом, так и в ничтожных частях его, но, чтобы познать, нужно ощутить небесную искру, брошенную в душу каждого, превратить ее в яркое пламя. И никто не расскажет, как хороша была и чудесен Гиацинт Ля Моль! О боги, все счастье молодости запросилось и ворвалось в сердце. И она готова сейчас лечь на плаху, чтоб только шепнуть попросить у него прощения в вольных и невольных перед ним обидах, чтоб последний раз поплакать на груди его... Нет, нет, прочь! — Оставьте эту красоту себе… — подперлась ладонью и придала своему лицу выражение самой глубокой задумчивости. Величаво возвышался Кремль, озаренный луною ясной ночи, расстилалась широко и далеко, подымаясь на холмы и сбегая с них белыми церквами, золотыми главами и темными садами Золотые главы его церквей странно и фантастически рисовались в серебристо-голубом воздухе. Среди мрака являются чудовища, она хрипит, царапает ногтями. Вода кипит, пузырьми исходит , и душит ее перст судьбы, не иначе. Замерла, жмурясь от новой страшной мысли. Озеро! Это озеро, которое, как говорят, стало могилой для множества жертв, замученных в подвалах! Ничего толком не знала об этих людях, но одно имя сейчас вспыхнуло перед ее мысленным взором, было чертано огнем на ее совести. С чарующим личиком, невинно утопленный. Что было бы, взойди на престол младший из детей Иоанна ? Из одного лютого дела вырвали в иное. — Ну, что там еще? Боярышня отлепила ото рта ладонь, подрожала еще немножко губами и выдохнула с усилием: — Матушка, девка из прислужниц кончается! Убилась в одежке латинянской, рвет нутро.