Жемчужина Московии

Полумрак наполнял сад. Наступало молчание ночи, лишь изредка с вершины дерева все тише и тише доносился замирающий голосок какой-нибудь птички. Бесплотный образ принял форму: это она, диковинная чаровница. Хорошенькая голова была так же несколько закинута назад, как она всегда имела привычку. Феодора давилась злющими слезами : что-то изменилось в ее теле, а вернее, в душе, старые игры чудились теперь пресными, словно несоленое мясо, а она любила остроту, жар. Долго боролась, возмущалась собою, искала прибежища в рукоделии но, наконец, призналась. В нем таилось опасное, холодное безумие, силы эти грубо захватили ее, и заставили странно затрепетать ее тело. Она поняла, что значит со всей молодой силой и рвением желать кого-то. Девица ощущала себя тонкоствольной черемухой, подует ветер, и крона тотчас разметает по земле белый черемуший цвет. Что и говорить, есть здоровее, рынды вольные, отроки еще, да все же не кесарь то ли демон, то ли святой, прошедший от Литвы до Москвы, к трону русскому. Любит ли ее ? Нет, девочкой глупенькой считает, ведь худощавая, острая. Ей достался поцелуй, льнула и сама впилась в губы. Никогда еще не бушевало в груди темного, мрачного пламени! Очи распахнула, черные, живые, крестились с угрюмым взглядом синих царевых. Конечно, в смысле силы, ему ничего не стоило оттолкнуть от себя и прилюдно наказать распутную греховодницу, но для этого не хватало сил душевных — настоящие рыцари так не посупают. Кроме того, удерживала мужская гордость, казалось как будто немножко стыдно уронить честь дамы. Жестом указал сесть. — Государь изволил вытолкать меня из своей постели, — щипела Феодора, упрямо не двигаясь с места. — Не губи себя! Ты еще юна…— печально выдохнул Дмитрий. Казалось бы, что такое один взгляд? Движение ресниц, зрачка — а именно он определяет жизнь. Искра проскочила и мгновенно обратила чувства звериной лютостью. За расплату перетряхнет кости, утопит в горе и вытащит сердце. — Я буду царицей! — подпрыгнула, чуть смеясь. — Я буду его царицей! — Унесите, не голодна. — француженка едва кивула на разложенные яства. Всесильная Марго напугана. Интригантка, каких искать трудно, не одевала платье более раза, свои алмазы и жемчуга и в бане не оставляла. Ощущения говорили, есть заговор, а на окраинах державных и вовсе беспокойно. Новгородские и псковские вельможи хотят судить и рядить без Москвы, шляхта — денег, иные злодеи, подвижники в бурные времена гражданских обществ, - только корысти или чего важнейшего, убийств, испровержения законной власти ! Слушать цезаря, как не потерять рассудок ? Везде находил Брута, рой этот гадкий, липкий, смерти достойный такой мучительной и долгой, какой никто более не достоин. Уже и гости Европы интересовались, что здесь да как, редкой приставучестью отличались слуги Анри Наваррского, их совсем не удовлетворяли односложные ответы и они, проявляя удивительную осведомленность в политике, заявляли — не честен люд в вассальной клятве. Усталый, Дмитрий гаркнул на них : — Земля русская едина, неделима, будет и во веки вечные! Маргарита хватила флакончик с целительным настоем. Воздух стал легко серебристым. Густой пылающий нектар, ее сильнодействующее зелье, что распространилось до кончиков пальцев.Что же все бессовестны и низки, погрязли в двоемыслии, служат языком, а не благородством фамилии ? Нет, нет! Шалит их воображение, ад рисует. Э, одна дурная голова – плохо, а две совсем… Хворь Мнишек действительно была опасной. «Ах!» — прошелестела, чувствуя такую слабость, что еле могла двигать губами. И холодно было ей, так холодно, что сотрясала дрожь. В то же время она едва шевелила руками и ногами, даже дышать было трудно от тяжести наваленных на нее пуховых одеял. Смотрела на трепетанье свечей, недоумевая, зачем их зажгли : ходила лекарка, стоял белый день. И сквозь пламя она видела, что родное лицо склоняется над нею и знакомый голос, прерываясь, шепчет ее имя… — И о коварстве пана Адама не ведала ? Оскорбить умиляемых памятию царевича, именем младенца сесть на троне, в державе, где венценосец считался земным Богом. Что руку и сердце бродяге отдавала ? — Перед кончиной не лгут… — щеки Марины пылали. С детства она ездила верхом и ловко стреляла из лука – а ведь шляхтянок еще каких-нибудь два-три поколения назад тоже учили сражаться! Что-то детское, насупившееся было в ее движениях, и Димитрий все равно любовался. Ни одна женщина не смотрела на него так: словно могла вопрошать его душу. Есть что-то губительное, находящееся вне воли. На него стало находить оцепенение. Фантазии, одна за другой, сбиваясь и переплетаясь, роились в голове. Он слышал, как иступленно колотилось его сердце, как кровь стучала в висках. Но одна только мысль о том, что вскоре лишится ее, заставляла дыхание пресечься. Нет, лучше не думать, не размышлять, если и была виновата... Горькое, ужасное откинуто, все, что заставляло некогда замирать от счастья, вспомнилось. Хотел скорее умереть сам, чем жить без нее! Вшистко едно! Хрип звучал чуть слышно, словно дуновение свежего ветерка. Полячка блаженно закрыла глаза. Муж встревоженно стиснул ее пальцы, и она ответила едва ощутимым успокаивающим пожатием. Горячечный шепот его был похож на бред, а дивных слов, пожалуй, не слышала от него и в самое их золотое, блестящее время. Он говорил, что любовь они отведали из одного ковша, делая неторопливые аккуратные глотки, и ни догматы веры, ни злые люди не могут быть сильнее этого.