The Reason why we fight

Сону останавливается на пороге своего дома, рассматривая его очертания в лучах заходящего солнца. Он выглядит иначе, чем все остальные дома в этом городе — выбивается из общей картины. Это именно то, чего пытался добиться робот, создавая его. Но Джихун был совершенно прав — это был не его собственный порыв, проявить индивидуальность — это был научный интерес, заложенный в его программе. Раньше он находил себя особенным, потому что считал, что одевается не так как все, живет в отличающемся доме, говорит и поступает не так, как все остальные — по собственной воле, но это было лишь высокомерие, которое присуще и прочим особям его вида, просто проявилось иначе. Единственное, что выделило бы Сону среди всех других — это его чувства к Даниэлю, но и они были не настоящие, потому что Сеун стер их забравшись в его программу. — Я хочу побыть один, — отрешенно говорит он Минхену, поднимаясь на второй этаж, не заботясь о том, что его состояние может встревожить Хвана. Сону и в этом такой же робот, как и все остальные — волнуется только о себе, ни во что не ставя других. А ведь Минхен всегда был с ним рядом, пусть рисковал ради него потому, что это было заложено в его программе, но Сону необдуманно подвергал его опасности. Джихун, Даниэль — оба были правы на его счет. Даже сейчас в его преступлениях обвиняли невиновного человека, а он не мог просто прийти и сознаться в том, что Сеун наоборот защищал роботов, что это он, Сону, подверг всех опасности. Только вот ему никто не поверит. Если его код проверят, то лишь обнаружат, что в него вмешивались со стороны и, конечно, повесят это тоже на Сеуна, скажут, что он запрограммировал Сону на это признание, чтобы избежать наказания. От собственной никчемности и бессилия хотелось кричать. Ровно до того момента, как Сону открыл дверь в свою комнату и увидел на кровати спящего Даниэля, все еще с розовыми волосами, рассыпанными по стерильно белой наволочке. И что-то внутри него екнуло, треснуло, надломилось. Желания позвать Минхена и тут же сдать человека властям — не появилось. Сону закрыл дверь в свою комнату, чтобы Хван не смог зайти, пока он не разберется в себе. Оправдываться тем, что у него недостаточно материала и нужен живой человек, было невозможно: теперь Енмин мог пустить его к пленникам в любой момент. И что же тогда в этом человеке такого? Сону присаживается на край своей кровати, чтобы не потревожить чужой сон. Он рассматривает спящего мужчину и не может сказать, что ему в нем нравится, потому что в его программе не было заложено личных предпочтений. Робот неуверенно тянется к чужим волосам. Розовый цвет привлекает, как пчелу влечет красота цветка. Но Даниэль не хрупкий и слабый, без капли нектара, который смазал бы острые углы между ними, он был грубым и упрекал Сону за то, кем он был, и кем он не был одновременно. Он не пытался понять Она, но и робот не пытался понять его, вернее, не мог понять, потому что искренне был уверен, что понимает уже. Розовый — то, что привлекло Сону в Даниэле с самого начала. Не личность, не внешняя красота, а именно то самое врожденное любопытство, заложенное в его программе — научный интерес. Только почему тогда из-за отсутствия тех самых чувств, которые, по идее, принесли вред не только ему, но и всем, кто его окружал, Сону теперь так плохо? Он словно пустая коробка из-под конфет, откуда выбрали все самое лучшее, оставив остальное на черный день, и забыли где-то в глубине темного шкафа. Робот не может теперь даже сказать — это было задумано его Создателем или это его, взаправду его, чувства. Почему, если он всего лишь совокупность прописанных вариантов, он всерьез думает о такой ерунде, как самосознание, индивидуальность и, черт возьми, любовь? Даниэль стонет во сне от боли, медленно переворачиваясь на спину. Этот звук выдергивает Сону из раздумий, заставляя отдернуть руку, застывшую над чужой головой — он так и не сумел заставить себя зарыться пальцами в розовое. Он совершенно не понимает, какой такой порыв дергает его задрать чужую рубашку вверх, аккуратно разрезать бинты и скрупулёзно проверять рану — на предмет заражения и как там, в общем-то, идет заживление. А заживление шло бы лучше, если бы Даниэль лежал в кровати, а не скакал по канализациям, лесам и Бог знает, где он там еще таскался последние пару суток. Сону включает верхний свет, чтобы было лучше видно и выуживает аптечку из-под кровати, которая оставалась тут на тот случай, если Даниэлю снова станет плохо, а потом как-то некогда было ее убирать. Он натянул на нос хирургические очки, которые оставались настроенными с прошлого раза. Судя по тому, что он видел, нарушения были только внешними, и можно было не волноваться о том, что разошлись внутренние швы. Гноя тоже не наблюдалось, хотя рана немного кровоточила. Смочив чистую марлю в растворе марганцовки, Сону бережно смыл засохшую кровь и, лишь после того, как удостоверился еще раз, что признаков гноя нет, смазал края мазью, ускоряющей регенерацию (хотя она работала только на искусственной коже роботов), и стянул их пластырями, чтобы сделать рубец тоньше. У него нет возможности забинтовать Даниэля, потому что тогда он его точно разбудит, поэтому Сону накрывает рану марлей, сложенной в несколько раз, фиксируя ее клейкой лентой. Он медлит, прежде чем натянуть рубашку мужчины назад, рассматривая крепкое тело — у него такого никогда не будет, ведь он не может улучшить свою физическую форму потому, что его создали вот таким. «Вот оно что!» — внезапно вспыхивает в его голове догадка. Все роботы одинаково идеальные, сделанные как на подбор по стандартам красоты. Никаких недостатков, никакого желания самосовершенствоваться, ведь они все уже давно совершены. Только вот это всего лишь часть ответа. Сону уверен, что если просто создаст шестых с разными физическими данными, но с программой пятых, в которую он внес некоторые изменения (но вряд ли значительные), то все еще потерпит крах. Ему нужно не понять чувства людей, ему нужно почувствовать самому, и именно для этого ему нужен Даниэль. Потому что, несмотря на то, что чувства Сону были лишь программой, он уверен, что будь у него больше времени с Каном, то его научный интерес мог перерасти во что-то большее, во что-то настоящее. Впрочем, кажется, научный интерес — сильная его сторона, потому что Сону стягивает с себя тяжелые хирургические очки, аккуратно складывая их на прикроватную тумбочку, и возвращается к Даниэлю, склоняется над ним, аккуратно касаясь чужих губ своими. И это в корне отличается от того самого первого раза, когда до беспамятства, но и от того раза, когда с Сеуном в результате научного интереса, тоже. Он, почему-то, усиленно запоминает, какие по ощущению чужие губы, невольно ведет по ним языком, ощущая тонкие трещинки — не идеальность. Едва ли не стонет, потому что они теплые и настоящие, живые, а не его — искусственные, идеально выверенной температуры. Его накрывает чем-то таким опьяняющим, а мир вокруг не замирает, а наоборот — ускоряется в разы, как и ток его искусственной крови по искусственным сосудам, приводящая механизм в действие, смазывающая шестеренки. Он бережно касается пальцами щеки мужчины и его ведет от того, что кожа под пальцами не идеально гладкая, а с легкой щетиной, он зарывается пальцами в волосы и жмурится, потому что они грязные — Даниэль пару дней точно не был в душе. Должно быть противно, но Сону ужасно хочется испачкаться, и он перекатывает прядки между пальцами. От мужчины пахнет потом, кровью и сыростью, он от макушки до пяток не идеальный, но роботу кажется, что это лучшее, что существует в мире. В Сону больше нет программы, которая заставила бы его влюбиться в Даниэля. Но касаться его губ так приятно, что отстраняться совершенно не хочется.

***

Даниэль не был готов к пробуждению. Ему снилось, что они с Джихуном где-то далеко от всего дерьма этого мира, им тепло и нежно. Касаясь друг друга, они не говорят ничего, наслаждаясь почти вакуумной тишиной вокруг. Для Даниэля ничего не имеет ценность, кроме Джихуна. Но в один момент своего сна он понимает, что губы, которые ласкают его — принадлежат другому. Мужчина целовал робота всего лишь раз, но вряд ли можно было спутать этот искусственный поцелуй с каким-то другим. Когда Даниэль осознал, что все вокруг — сон, мираж разлетелся на мелкие осколки, а его выбросило на берег реальности, где гневное «какого черта!» утонуло в чужих губах. Сону выглядел так, будто действительно не ожидал, что мужчина проснется, будто на секунду забыл, что Даниэль человек и его не нужно включать. Только, естественно, все это было ерундой, по сравнению с тем, как бережно чужие гладкие подушечки пальцев продолжали гладить его щеку. — Ты всегда целуешь тех, кто забирается в твою комнату через окно? — обескуражено выдыхает Даниэль, сумев отстранить от себя Сону, обняв большими ладонями узкие плечи. — До недавнего времени, я понятия не имел, для чего поцелуи нужны, — совершенно капризным тоном выдает Сону, сбрасывая с себя чужие руки таким небрежным жестом, что Даниэль почти убеждает себя в том, что он еще не проснулся. — Тебе осталось сказать, что ты соскучился, чтобы я окончательно решил, что тронулся умом, — поведение робота было все таким же странным, как и до этого, поэтому Даниэль не придает огромного значения его действиям. Все-таки, он был первым, кто нарушил границу чужого личного пространства. Его собственный порыв — поцеловать робота, привел к тому, что он оказался в допросной и чуть не был казнен. Сону рисковал собственной шкурой, чтобы спасти его. Вероятно, Даниэль ошибался, и ему не следовало грести всех роботов под одну гребенку. Возможно, если есть еще кто-то такой же, как Сону, людям будет легче принять роботов? — Учитывая, что это ты пришел ко мне и завалился спать в моей кровати, соскучился именно ты, — Сону совершенно по-ребячески фыркает, растягивая искусственные губы в дурацкой улыбке, той самой разновидности, от которой дыхание перехватывает и сердце ухает куда-то в район пяток, если, конечно, перед тобой живой человек, а не консервная банка. Даниэль трет виски, пытаясь развидеть в чужих глазах очевидную насмешку, а из памяти стереть ощущение мягких губ на своих собственных. — Я пришел потому, что верю тебе, — мужчина, наконец-то, решает, что с обменом любезностей пора кончать, поэтому резко переводит тон разговора в серьезное русло. — Значит, теперь я не такой, как все? Это не я отобрал твою жизнь, дорогого тебе человека, и в чем ты там еще меня обвинял? — Даниэль обескуражено смотрит на Сону, который, очевидно, обижается. (Впрочем, мужчина соврет, если скажет, что не заслужил этого). Он качает головой, принимая вертикальное положение на смятой после сна кровати, и оказывается так близко к чужому лицу, что чуть ли не соприкасается с носом робота. Они смотрят друг другу в глаза, но, неожиданно, первым сдается Сону, сдвигаясь в сторону. Даниэль готов поклясться, что тот смущен и, если бы был человеком, его щеки залил бы румянец. — У тебя есть шанс доказать, что ты не такой как все. Если поможешь мне вытащить Джихуна, — говорит Даниэль и по лицу робота понимает, что тот знал, для чего он здесь. Сону кривится в гримасе отвращения, и мужчина что-то такое замечает в его глазах — то ли печаль беспросветную, то ли жалость космических размеров, готовую пролиться слезами. У Сону нет ни единой причины Даниэлю помогать. Мужчина видит в роботе лишь средство достижения целей, ни во что не ставит даже то, что он уже рисковал своей жизнью, чтобы спасти его никчемную шкуру. И вроде бы все очевидно: Сону не за чем помогать Даниэлю, не за чем спасать Джихуна, не за чем стремиться стать для человека особенным, а не одним из. Ему чертовски больно от того, что им просто решили воспользоваться, как очевидно крутой навороченной примочкой, а затем выкинут за ненадобностью. Ведь Сону на самом деле такой же робот, как и все прочие. А эта боль, разочарование и жалость к себе — всего лишь очередной вариант из тысячи, прописанный в его программе. Даниэль невозможно тревожит его искусственное сердце, даже больше, чем раньше. И Сону догадывается, почему все пошло не так — Сеун стер код, но воспоминания о чувствах остались. И то, что было пустым внутри него, заполнилось по новой, стоило ему лишь увидеть мужчину, прикоснуться к нему, услышать его голос. Словно Даниэль его когда-то бросил, сердце разбил, а теперь, вот, вернулся и собрал его как паззл. Очень легкий паззл — всего из двух элементов. — Послушай. Ладно, забудь. Ты и так много для меня сделал. Я не должен был использовать такой грязный прием. Только не плачь, — Даниэль, кажется, искренне раскаивается и действительно не хочет видеть, как робот снова плачет. Слишком по-человечески. Такие эмоции заставляют Даниэля думать, что где-то в своем жизненном выборе он свернул не туда. Кому понравится чувствовать себя не правым? — Я видел Джихуна пару часов назад, — говорит Сону, стискивая руки в кулаки — снаружи, стискивая болезненно пульсирующие чувства в клубок — внутри. — Он жив, цел и ближайшее время можно не волноваться о том, что его подвергнут тяжелым и опасным для жизни пыткам. Безразличный тон робота заставляет Даниэля поежиться. Сону словно разом выключает все то живое, что было в нем до этого, вымораживая все тепло внутри себя. И, черт возьми, Даниэль совершенно не понимает, что сделал или сказал не так. Почему все привело к такой резкой смене отношения, словно сработала защитная система от проникновения в разум машины настоящих человеческих чувств. — Я очень рад, что ты не попался, когда помог мне, — не зная, что еще сказать, Даниэль говорит самое важное, по его мнению. Сону поднимает на него глаза, и мужчина давится злостью и разочарованием, плещущимися на их дне. — Мне не нужны твои взятки, — Сону выплевывает слова, будто они чертовски горькие и во рту все будет гореть, если скорее от них не избавиться. — Хваленное человеческое высокомерие. Вы, люди, говорите, что мы чувствовать не умеем, но сами не в состоянии понять, когда причиняете кому-то боль. Чужие слова доходят до Даниэля откуда-то издалека, за сотни световых лет. У него все моменты знакомства с Сону пролетают перед глазами: его необычное имя, его причудливый дом, его желание не сдавать Даниэля, его глупый вопрос о волосах, его снисходительность по отношению к Джихуну, его слезы оттого, что он не смог понять чужие чувства, их поцелуй, инициатором которого стал Кан, и прощание, которого не было, и благодарность, которой не было, и он, который думал, что Сону всего лишь консервная банка. Даниэль ошибается, и это свойственно людям, но робот идеален даже в этом. — Прости, — шепчет мужчина, обхватывая чужие плечи руками и притягивая Сону к себе. Он делает так же, как поступил бы с человеком, со своим другом, с тем, перед кем действительно виноват. И защитные системы робота сбоят, осыпаются карточным домиком, складываются у ног Даниэля белыми флагами, сдаваясь по всем фронтам. Сону давит рвущуюся на лицо улыбку, пытаясь держать обиженное выражение на лице. Мужчина находит его милым. — Прости, меня бестолкового. Мне, правда, жаль, что я тебя расстроил, — продолжает говорить Даниэль, заглядывая в глаза Сону своим фирменным щенячьим виноватым взглядом, подмечая, как подрагивают чужие уголки губ. Робот силится не сдаваться из последних сил, хотя заведомо проиграл битву человеку. В чужих объятиях тепло и уютно, искусственное сердце Сону трепыхается птицей в клетке, хотя Даниэль не сделал ничего особенного. Он все еще здесь, чтобы получить помощь в спасении Джихуна и оставить робота позади с его глупыми ненастоящими чувствами, которые всего лишь один из возможных вариантов. — Я помогу тебе вытащить Джихуна, но на это понадобится время, — говорит он, сдаваясь в итоге. Теперь все, что он может — это тянуть время, чтобы Даниэль как можно дольше оставался рядом с ним. И раз уж мужчина может им воспользоваться, то и Сону может воспользоваться его возлюбленным, чтобы самому получить выгоду. — Уже завтра в городе будут знать, что сюда проник человек, — качает головой Даниэль. Завтра, на самом деле, уже сегодня, но с того момента, как он проснулся, мужчина ни разу не скосил взгляд в сторону часов. — Как ты обезвредил роботов на посту охраны? — спросил Сону. Даниэль все еще его обнимал, и он не хотел ужасно, чтобы чужие руки куда-то исчезли. — Воспользовался дроном и загрузил в них вирус, — мужчина не вдается в подробности, потому что робот и так все понимает — для него данных достаточно. — Я могу удалить и переписать их воспоминания, — тон, с которым робот это говорит, заставляет Даниэля поежится, но рук он не расцепляет — боится, что как только выпустит Сону из объятий, тот снова превратится в ледяное подобие себя, в бесчувственную железяку. — А как же защитная система? — вообще-то, будь с Каном кто-то вроде Мунбока, он именно так бы и поступил, получив не только проход в город, но и двоих подконтрольных роботов. — На первых-то? — Сону смотрит насмешливо, будто Даниэль совсем дурачок, совсем ничего не понимает. И он действительно чувствует себя ничего непонимающим дурачком. — У меня был доступ к нескольким алгоритмам защитных систем на пятых моделях, чтобы на их базе я создал защитные системы для шестых. Конечно, я не собирался их использовать. Это идиотизм. Я имею в виду, люди ведь могут взломать защиту на пятых, пусть она и в разы сильнее, чем на других моделях. Именно поэтому Сеун на своих машинах установил защиту серьезней. Но, если честно, я взломал его робота, который является главой научно-исследовательского отдела, чтобы получить полный карт-бланш в своих исследованиях. Было сложно и занимательно. «Охуеть», — подумал Даниэль, но вслух ничего не сказал. Даже Мунбок ругался на роботов Сеуна, потому что считал защитный алгоритм слишком сложным, а ловушки непредсказуемыми, но Сону выглядел так, будто ломать защиту — его хобби, разминка, перед реально сложными делами. — Ну, раз с этим мы решили, я, пожалуй, пойду, скажу Минхену, что ты вернулся, — Сону на самом деле не хотелось покидать чужих объятий, но ему нужно было поторопиться и перепрограммировать роботов, чтобы те не сдали Даниэля, чтобы он мог насладиться его компанией, пока придумывает крутой план, который он мог составить в считанные секунды. — Думаешь, это хорошая идея? — с сомнением спросил мужчина, вспоминая ненависть и гнев, которыми снабдил его Минхен в последний путь. Он обещал его убить при следующей встрече, и Даниэль был склонен считать, что Хван вполне может выполнить свое обещание. — Я прикажу не трогать тебя, он не сможет ослушаться, — Даниэль отчетливо слышит горечь в словах Сону. Видимо, ему не по душе поступать так подло со своим товарищем, но мужчина не видит в этом ничего плохого, все еще эгоистично считая, что Сону на голову выше других — имеет право так поступать. — Спасибо, — в спину робота говорит Даниэль. Он, конечно, не видит чужого лица, но почему-то представляет, как губы растягиваются в нежной улыбке. Удивительно, учитывая, что меньше, чем полчаса назад, он считал Сону лишь машиной и средством достижения цели. А теперь приписывает ему абсолютно человеческие эмоции, которые, по идее, невозможны и не должны иметь места.