Слова, которые я (не)сказал

Она полулежит на софе, веки ее почти закрыты — но то не скромность, не мнимое благочестие знатных кимерок — это неутолимая жажда. Из-под длинных ресниц голодно смотрит тигрица, белый огонь пляшет в ее глазах, манит нырнуть с головой в пучину черная бездна… Он идет на ее зов, лишенный самообмана — Змеиной Королеве скучно, не больше, но и не меньше. Змеиной Королеве наскучили привычные игры — и не в силах Сета ей отказать. Он подходит к ней с двух сторон, разделенный, но нераздельный, касается в четыре не по-кимерски бледных руки. Альмалексия молчит, лишь тихо звенят браслеты на ее лодыжках, да ресницы дрожат по-ленивому благосклонно. Тихо звенят золотые браслеты — и им вторят разбитые сердца. Она принимает все, что советник псдж в силах ей дать: и касания, равно нежные и горячие, и молитвы-без-слов, и загнанное дыхание рядом с разгоряченной кожей. Альмалексия нага — и нет никого и ничего, что устояло бы перед прекраснейшей из смертных. Нагота — лучший ее доспех, узоры хны — крепчайший из всех щитов. Волосы текут раскаленной лавой, один из клонов касается их рукой, вынимает из прядей вплетенные жемчуга — без них Альмалексии даже лучше. Во взгляде ее — искры небесного грома и тяжелый дешаанский туман. От этого взгляда ведет сильнее, чем от каджитских трав, и не в силах смертного противостоять дурману. Пальцы Айем в чужих волосах сжимают и тянут к себе поближе — это не ласка, а королевская милость, лишенная сострадания и любви. Сама эта лишенная близости близость — милость из отравляющей сердце скуки. — Скажи мне, Сил Сота, который из вас двоих — ты? У ее ног два идентичных клона, воплощенная древняя магия мистиков в сером — и ей этого ничтожно мало, но до странного интересно. Альмалексия привыкла получать все без остатка: Сота Сил перед ней выпотрошен и вывернут наизнанку, обнажен, хоть остается одет. Его нутро — вот оно, только закрой глаза и сожми ладонь, чтобы вырвать душу из плена смертного тела. Альмалексия плавится в руках двух идентичных Сота, но он сгорает еще сильней. Он перековывается в нечто совсем иное — и делает это с собой добровольно. — Мы оба, моя королева. В голосе его почтение, но в глазах и сердце — бездна, неудержимый бунт, морская пучина в шторм… Каждое касание, каждое движение внутри и вне — схватка на грани поражения. Во взгляде ее — молнии и буря, но Сил не боится и смотрит не как раб и не как самовлюбленный мужчина, привыкший брать, — а как равный. Мягкость сменяет грубость, но Айем далеко до слабости и покорности, она остается твердой, свирепой, страстной… У Айем воистину королевские аппетиты, и даже двум разделенным Силам нелегко утолить ее голод. И едва ли будет что-то, что по-настоящему усмирит ее, утолит не по-смертному сильную жажду… …это, быть может, не дано даже истинной силе бога.