Слова, которые я (не)сказал

Руки — обе, и живая, и механическая — у Сила в крови по плечи, но это меньшая из проблем. Их оттеснили в узкие улочки, загнали как дичь в расставленные силки — когда не осталось магии, пришлось идти в рукопашную. Сил всклокочен, рассержен и еще не совсем отошел от боя, но сам Ворин выглядит едва ли лучше. Свернувшаяся кровь залепила глаз, в сломанном носу неприятно хлюпает — голова у того неда была что камень — дыхание, сбитое не самой удачной огненной бурей, все никак не приходит в норму, подвернутая — подвернутая ли? — нога ноет и пробивает болью… Ворин смотрит как Сил тщетно стирает с сочленений руки кровь, но даже не пытается предложить помощь. Псдж умеют высасывать энергии из других — не стоит провоцировать. Сил похож на молнию — коснись неосторожно, и грянет гром. Атака — неплохо просчитанная, хорошо спланированная, — все-таки захлебнулась: недские воины с голосом драконов подошли раньше, чем их ждали. Смели большую часть авангарда иссушающим, удушающим ветром, отбросили остальных на прежние рубежи, рассеяли кимерское войско. Неревар — живучий сукин сын — выжил, увел за собой большую часть меров. Остальные ушедшие с ним генералы Индорил — нет. Сил отбрасывает пропитавшуюся кровью и маслом тряпку прочь, но в покореженной, выжженой изнутри избе грязнее от этого не становится. В его по-двемерски бледных глазах плещется какая-то странная отрешенность — такая бывала у приглашенных в дом отца знающих. Голос Сила сипит и скрипит: слишком перенапряг связки, когда поливал врагов бранью и магическими проклятиями. — Неды не будут ждать, пока мы восстановим силы. Прорваться к другим мы не успеем тоже. — Он смотрит куда-то вне, и Ворину на мгновение кажется, что чужое лицо идет рябью, что в светлых глазах колышутся черные воды. — Время против нас. Я вижу десятки исходов, и лишь в нескольких кто-то один из нас выж… Ворин позволяет себе опереться о стену и перенести вес с ноющей — кажется, все-таки перелом — ноги. Слушать то, что и так ясно, ему не хочется. — Иди нахер со своими предсказаниями. Сил лишь пожимает плечами и отворачивается. Через скалящееся выбитыми и разбитыми слюдяными пластинами окно почти ничего не видно — только пожар вдалеке и темные тени закрывшихся в верхних кварталах недов. Куда их с Силом оттеснили, Ворин не знает, где обещанное двемерами подкрепление — не знает тоже. Он не хочет думать о предательстве, но не может не думать. За долгие годы вдали от дома, за долгие годы проведенные в дешаанском подполье, Ворин Дагот потерял многое — но и приобрел немало. И все же… Давно забытый, казалось, выкорчеванный из души хрупкий, подобный женщине мальчишка воет и мечется, но Ворин загоняет его поглубже. Ворин говорит в мыслях: «Заткнись, Ур, сгинь обратно,» — но тот продолжает тоненько подвывать, пока Ворин не бьет себя по лицу, хоть так надеясь вытряхнуть из себя это. Сил слегка поворачивается на звук, косит красные от перенапряжения глаза и усмехается перемазанными в крови губами. — Если все Даготы на пороге позорной смерти самоубиваются, раз за разом разбивая лицо в кровь, не удивительно, что никто не желает ваших женщин. — Сил Сота скалится слишком неправильно, слишком непривычно, наверно, с таким оскалом он насылал бури со стен Морн Холда. — Твоя смерть сейчас не имеет смысла. Ворин, почти отошедший от жара битвы, вновь чувствует жажду убийства — даже усталость перестает ощущаться. Жаль, Сил слишком далеко — не дотянуться. Но он подходит сам, прижимает двемеритовой рукой к стене и становится так близко, что Ворин мог бы легко свернуть ему шею. — Мы можем сдохнуть здесь с вероятностью в семьдесят четыре процента, но я не хочу этого. В глазах Сил Сота пляшет черное обливионское пламя, и Ворин чувствует неправильный, злой азарт. — И что ты предлагаешь? Вместо ответа Сил — воняющий гарью, измазанный сажей, кровью и потом, всклокоченный и, очевидно, совсем потерявший разум, хотя есть ли он у южан вообще? — целует его, жадно, голодно, будто выпивает остатки сил. Ворин надеется, что только «будто». Что же, переспать, когда на дальних улицах ревет пламя и звенит сталь, когда две армии вновь сшибаются насмерть — не самый плохой конец. Сил притирается ближе, зарывается рукой под чужие одежды, шарит, царапает заточенными ногтями нежный живот. Ворин шипит, хватается за седые, выбившиеся из косы волосы, тянет от себя. Он хочет спросить, он хочет послать к даэдротам, он хочет… разного, но не так. Не здесь, не сейчас, в полушаге от смерти, посреди битвы, слушая лязг металла, рев огня и предсмертные крики. И все же он отвечает. Целует сам, не видя, но чувствуя чужую усмешку, полную самодовольства. Одежды Сила — побуревшая от сажи и крови серая мантия псдж, плотные, пропитавшиеся разбитым в схватке зельем штаны, зачарованная нательная рубашка и исподнее — ткани много, хоть не в пример меньше, чем на самом Ворине, но этого достаточно, чтобы запутаться. Сил шипит, кусает напоследок и, отстранившись, задирает и без того ободранный подол — нужно было перевязать раны и хоть попытаться стереть кровь и грязь, — а после сам направляет чужую руку. Им сейчас не до изысканных утех — шум битвы все ближе, успеть бы наточить копья — да и негде: все выжжено, все уничтожено, кроме каменных стен и щербатых окон. Сил что-то беззвучно шепчет — Ворин не видит, но чувствует шевеление губ — мягко, почти нежно ласкает чужой член. Воздуха не хватает, Дагот тяжело дышит ртом и разбитым носом: загустевшая кровь хлюпает, неприятно стекает в глотку — сплюнуть бы, да некуда. Сил везде. Что-то громыхает совсем близко, мимо заваленной прогоревшей мебелью двери кто-то проносится, кто-то пытается Крикнуть, но захлебывается драконьими словами и падает. Силу, кажется, все равно. Он по-прежнему что-то шепчет и продолжает ласкать Ворина перегревшейся механо-рукой, царапать живыми ногтями. Мир будто схлопывается — Дагота почти не интересует все, что происходит вне жарких объятий, все, что не касается спонтанного, вполне возможно что последнего единения посреди смертоносной бури. Становится жарче — хорошо если не от подобравшегося еще ближе пожара. Ворин Дагот уже давно не слабый, кончающий от пары движений мальчишка, но неутихшая ярость битвы и смертельная опасность распаляют его, возбуждают сильнее даже манящего танца красивых женщин. Сила, очевидно, тоже. Дагот не обманывается — в иное время грубая, безыскусная дрочка не удовлетворила бы ни одного из них, но сейчас… Сейчас каждое мгновение может стать самым последним — и так нестерпимо хочется жить. Ворин достигает вершины первым — его не волнует ничего, кроме обжигающих касаний металла, — но по инерции продолжает ласкать Сила, и вскоре отстраненно чувствует на ладони теплое семя. Ему кажется, что он оглох, что все звуки исчезли, а время умерло. До него даже не сразу доходит, что Сил отстранился и перестал шептать. А потом магика хлынула в Дагота горным ручьем, напитала пережженые каналы, будто молнией прошибла — и растворилась, а сам он, подавившийся воздухом, тяжело съехал по стене. Сил, уже поправивший одежды, чуть меньше похожий на мертвеца, самодовольно щурится, облизывает искусанные губы, говорит что-то про ритуалы Мефалы, начало смерти и начало страсти, но Дагот не особо слушает. Сейчас ему не интересно — давно отвыкшее от сырой обливионской магики тело все силы направояет на ее усвоение. Думать и понимать слишком лень. Потом, в безопасности спросит снова — и спросит за все. Сейчас надо выбраться — вот еще минуточку посидит, переварит чужеродную энергию и выберется, — а остальное не слишком важно. Сил отходит к окну, вслушивается, всматривается — и улыбается. — Наши шансы выбраться живыми и вместе только что возросли до приемлемого уровня, если тебе интересно. Хочется послать его, но слишком лень отвечать вслух. Вместо этого Ворин достаточно громко думает, чтобы Сил услышал. — Вот выберемся — и пойду. Хоть на хер, хоть в жопу, не-консул Дагот. Кажется, появился еще один стимул подняться. Но в этом Дагот никогда не признается.