Слова, которые я (не)сказал

ПСДЖ чувствуют время, перестраивают течение Реки под себя, но все же они не его хозяева. У времени нет ни жалости, ни возможности остановиться — это еще один из обманов Лорхана, который был раскрыт слишком поздно, чтобы быть нульсуммированным. Но ПСДЖ больше, чем просто мистики — и жестокое, неостановимое время гнется под их руками. Даже если их руки давно уже не из плоти. Сил Сота живет долго, слишком долго даже для велоти и чародея — и непростительно долго для того, кто наделен властью. Пусть среди мистиков ПСДЖ есть те, кто видел первую красоту рассвета, все они давно ушли из срединного мира. Силу тоже пора. Всему должно быть свое время и свое место — его время прошло. Можно сколько угодно красть чужое время и чужое значение, от этого ничего не изменится. Между днем и тысячелетием нет существенной разницы, если они находятся в пределах одной кальпы. Хортатор, тот кто ведет свой народ по хребтам врагов, приходит в час нужды и уходит в час радости — это цикл, заданный Лорханом. Хортатор — воплощенный осколок бога, но он все равно подчиняется тем же правилам, что и весь срединный мир. Без смерти нет жизни. Без смертности нет бессмертия. Без течения не будет мира. Хортатор должен сбросить умершую оболочку, чтобы иметь возможность вернуться снова. Иначе божественность-смертность будет нарушена, а перезапуск кальпы станет неизбежным. Неревар выполнил свое обязательство перед всеми велоти и погрузился в темный омут Реки Снов, чтобы вернуться в новом воплощении в подходящее время. Это настоящая, необратимая смерть для мера по имени Индорил Неревар — и лишь часть цикла жизни для хортатора. Тогда, под сломанной Красной Башней, можно бы было прорвать этот цикл, вырвать из смертного тела божественность, поделить ее на равные части между теми, кто мог бы нести эту ношу… Но Неревар, никогда не терпевший несвободы и так жаждавший освобождения, не дал сделать из одной цепи пять. Они приняли этот выбор — и даже Вивек, любящий так сильно, что готов был отсечь от смертного сердца все лишнее, отбросил копье. Смертному, даже самому стойкому и достойному, не вместить в себя божественность, не вымарав смертности — или он сам соскоблит смертность с собственных костей, или будет разорван божественностью изнутри. Неревар вместил хортатора, но любой сосуд однажды даст трещину — Луна-и-Звезда был треснут еще до падения Красной Башни. Ценой стабильности Ресдайна — нет, всего Колеса — стала его жизнь. Вивек и Аландро первыми ушли вслед за ним. Каким бы ни был твой код, Муатра способна его стереть — и ее силы достаточно, чтобы уничтожить армию из Обливиона, не то что двоих меров, пусть и измененных эт-ада. Ворин-Ур пытался пробиться сквозь Снорукав и вырвать из него Нереварову душу — но не нашел ничего, кроме отчаяния. Альмалексия держала Ресдайн так долго, как могла, но она все равно была и есть последовательность скованных смертностью единиц и нулей — у нее нет ни власти, ни силы воплощенного осколка бога, чтобы сражаться вечно. Даже если в жилах ее плещется толика не-смертной крови. Сил Сота остался последним. Он всегда последний — последний сын, последний верный сторонник, последний Сота, последний советник давно распавшегося и ставшего прахом Совета… Он не выбирал эту судьбу, она выбрала его сама — и он не нашел в себе силы и дерзости ее сломить. Может быть, если бы он тогда не смирился с решением Неревара, все было бы иначе, и ему не пришлось бы смотреть на огонь погребальных костров. Может быть, солнечное пламя в глазах Вивека не замерло бы мутным стеклом. Может быть, Ворин-Ур не сошел бы с ума и не прыгнул бы в омут вечно-алчущего Снорукава. Может быть, Лекси, всегда горячая и живая, не погасла бы, не покрылась бы пеплом так внезапно подкравшейся старости… Время гнется под руками умелых ПСДЖ, но оно все равно однажды возьмет свое, если не вырваться из его власти, не вымарать не только смертность из себя, но и себя из Аурбиса. Даже эт-ада всего лишь преодолевшие рубеж кальп могущественные души — они тоже скованы временем, скованы умиранием-неумиранием. Сколько не бегай от него, сколько не редактируй свою последовательность единиц и нулей, собственную природу не преодолеть. Сил знает что давно уже мертв — они все умерли тогда, под Красной Башней, и только стремление ПСДЖ и неоконченные дела еще держали их в стазисе. Но между днем и тысячелетием нет существенной разницы. Снорукаву без разницы сколько ждать. Сил Сота прожил достаточно, чтобы не бояться смерти. Никто не умирает дважды — и лишь мертвецы способны потеснить старых эт-ада. Сил — последний Советник, последний Сота, последний велоти, видевший Неревара и хортатора — готов. Он завершил все свои дела — а последний смысл цепляться за жизнь сгорел на погребальном костре Джарун Альмалексии. Истинные велти редко умирают от старости в собственной постели — но Сил еще после Альд-Соты перестал стремиться к красивой смерти. Его устраивает старость — и покой, который принесет она вместе со смертью. Он выпускает из пальцев незримые нити бессчетных единиц и нулей. Время перестает огибать его — и впервые за долгие тысячи лет прошибает насквозь.