В финале Стайлз умрет...

      — Воу, — от резкого движения Стайлз свалился с подлокотника на пол.       Этажом выше хлопнули разом несколько дверей, топот ног по лестнице и глухой удар двери в подвал выдал торопливое передвижение близнецов.       А дальше тишина. Стайлз даже задержал дыхание, сам толком не зная причины, но враз натянувшееся в напряжении тело Питера и его неподвижный взгляд на дверь каким-то невероятный образом перетекло в тело Стайлза, напрягшегося так же сильно, до звенящий боли в мышцах.       Питер на диване медленно сел, а затем поднялся, стараясь издавать как можно меньше звуков. Он осторожно переступил через скрипучую половицу, притаившуюся под ковром как раз у подходах к двери, и прислонил ухо к деревянной панели.       — Что происходит? — прошипел Стайлз, последовав за мужчиной.       В комнате было темно, но спустя несколько минут глаза привыкли к странному пыльному мраку и различили темнеющие нахмуренные брови собрата по несчастью.       У Питера такое страшное лицо, что и без слов можно было прочитать в его глазах разъярённый вопль «Заткнись». Стайлз не остался в долгу — уж он-то умел метать говорящие взгляды лучше всех на этой планете, и тут его никакой небритый хам не обыграет.       «Чего все такие злые сегодня?»       «Заткнись!»       «И нечего на меня молчать!»       «Заткнись, пока твоя голова не оказалась в стене!»       «Ты столько раз сказал мне заткнуться, что успел бы уже объяснить мне, что происходит!»       Питер вздыхает и пытается сосредоточиться на том, что происходит за дверью.       «И нечего на меня сопеть!»       Безмолвный диалог продолжался бы дальше, и, судя по рукам Питера, сжимающимся в кулаки, вскоре последовало бы физическое воздействие, но скрип над головой отвлёк обоих.       Скрипела кровать — этажом выше располагалась комната Лидии и Эллисон — чьи ржавые металлические ножки двигались торопливыми рывками, царапая деревянный пол.       Стайлз некоторое время смотрел вверх, отчего болезненно заныли шея и плечи, после чего уставился на Питера в ожидании объяснений. Безмолвный диалог возобновился и, благодаря отчаянной жестикуляции Стайлза, приобрёл довольно темпераментный оттенок.       «Что там происходит, чёрт возьми?!»       «Нужно подпереть дверь!»       Питер оторвался от двери и повернулся в сторону дивана, когда Стайлз поймал его за руку, всей гибкостью своих бровей выражая горячее недоумение.       «Чем, интересно?!»       Питер взмахивает рукой в сторону резко, словно раздражённый дирижёр. Он то и дело косится на дверь, ноздри раздуваются от глубоких вздохов, но дыхание медленное.       «Диваном, кретин!»       — Да ты грёбаный гений! — раздражённо прошипел Стайлз вслух, очевидно отчаявшись донести до тупого-тупого Питера всю силу своего недовольства этой крайне непонятной ситуацией.       Да, он шипел, но помогал двигать пыльный предмет мебели. Ладони скользили по засаленным подлокотникам, а ноги постоянно задевали коленом острый угол, рискуя обзавестись не слишком приятной коллекцией синяков и ссадин.       Разумеется — это всё было вовсе не тихо. А бедные ноги Стайлза явно дали бы ему пинка за такое обращение с собой, если бы могли, конечно.       Взгляд Питера, который Стайлз умело игнорирует, ощущается обещанием скорой смерти. За дверью, вдалеке, слышны шаги, ещё тихие, но неторопливо приближающиеся.       — Может, ещё шкаф сверху поставим?       Адреналин бушует в крови, и Стайлз едва не прыгает на месте, готовый хвататься за всё сразу. Питер ловит его за оголённое запястье, сжимает чуть крепче, чем это необходимо, и тянет, увлекая за собой, к стене около двери.       — Не беси меня, — шепчет Питер как можно тише.       Стайлз тоже шепчет, неведомым образом умудряясь одновременно ещё и кричать на Питера:       — Мы защищены древним диваном, что может быть надёжнее?       — Замолчи, Стайлз, или я тебя ударю.       — Эй, никакого насилия, окей?       Стайлза нервно трясёт, он часто дышит, и от гипервентиляции перед глазами странные нефтяные круги. Или же не круги, а следы плесени на стене старого дома, расползающиеся чернеющими разводами. Он пытается прислушаться, сосредоточиться на звуках через слой дерева и штукатурки, но вдруг теряется и тонет в давящем ощущении лёгких и шуме собственного дыхания, словно в водовороте. Стайлз не слышит топот ног, не слышит, как скрипят ступени в коридоре под тяжестью неизвестного тела. Он едва ли чувствует, как болезненно впивается собственными пальцами в торчащую из стены головку гвоздя. Когда только успел схватиться…       У него уходит некоторое время на то, чтобы понять — тепло на его шее от руки.       Человеческая рука, широкая и очень горячая, коротко обрезанные ногти легонько задевают нежную кожу, отчего у Стайлза вырывается тихий выдох.       Он наслаждается этим ощущением чужого горячего жара, дыхание выравнивается с каждым вдохом, и едва зародившаяся боль в висках проходит.       Питер. Рука Питера на его шее — понимание этого приходит самым последним. Стайлз что-то неимоверно тормозит сегодня.       — Какого чёрта в крапинку ты там делаешь? — шёпот Стайлза раздражённо-растерянный.       Он всё ещё пялится на стену, но в этот раз видит лишь стену. Никаких расползающихся плесневелых цветущих растений и никаких мазутных пятен. Успех.       Питер стоит рядом, прижавшись к стене спиной, заняв место между дверью и Стайлзом, его рука — всё ещё там, где ей не положено быть — должно быть, извернулась до боли в костях при подобном положении их тел. Но Питер ничего не делает. Стайлз тоже.       — Ты начал теряться, — голос Питера слышен с трудом.       Стайлз ничего не говорит, его взгляд теперь опущен вниз, к носкам его кроссовок, и он видит, как между ними и стеной торопливо проползает чёрной лентой сороконожка.       Тяжесть покидает его шею, и только после этого Стайлз слышит…       Теперь уже он хватает Питера за руку, вцепляясь так, что у самого болят пальцы. Питер кивает — он тоже слушает.       Дыхание за дверью шумное, как дышит остывающая после долгого бега лошадь.       Стайлз хорошо представляет, как горячий воздух ударяется о дерево двери, — так близко стоит этот некто. Половицы под его весом натужно трещат, когда он делает шаг в сторону.       Стайлз смотрит на Питера, тот качает головой — больше не раздаётся ни звука, никакого движения, выдающего местонахождение неизвестного. Они сами остаются неподвижны, прижавшись ушами к стене, и раздавшееся вдруг дыхание по ту сторону пугает Стайлза до дрожи. Питер косится на него, его взгляд не отрывается от искусанных губ — напоминание о необходимости молчать. И Стайлз молчит, прихватывая зубами нижнюю губу, и кивает мужчине, убеждая, что в напоминании нет нужды.       Они оба смотрят на стену.       Тот, кто дышал так тяжело, сейчас стоял за этой стеной, в коридоре, — напротив того места, где облупившейся стены касались Питер и Стайлз, — будто знал, что они именно там.       Питер покрепче перехватывает руку Стайлза своей ладонью, сжимая до боли в костяшках, и Стайлз понимает, что его рот раскрыт. Стайлз не знает, собирался ли он кричать или что-то ещё — его тело действует быстрее — но боль в пальцах уже достаточное напоминание, и он захлопывает рот, проглатывая зарождающийся в горле звук под взглядом Питера.       За стеной тяжко скрипит пол под немалой массой тела кого-то неведомого, раздаётся шорох, когда он движется по коридору, и глухой звук удара высокого, затёкшего воском подсвечника, упавшего с комода, — вероятно, задетый во время передвижения. Сквозь стену не видно ничего, разумеется, ведь ни Питер, ни Стайлз не подрабатывают Суперменами на досуге, но тем не менее они скользят взглядом вдоль стены библиотеки, вслед за шуршащим звуком опадающей штукатурки, до конца коридора. Дыхание затихает, но поскрипывание деревянного пола эхом разносится по дому в неестественной тишине, поглотившей его.       — Интересно, кто это там, снаружи, — звук из горла вырывается неожиданно громкий, и Стайлз сам вздрагивает, пугаясь.       Питер отпускает его запястье спустя минуту, продолжая некоторое время ещё напряжённо вслушиваться в пустоту, после чего его плечи чуть расслабляются.       — Можешь выйти познакомиться.       Питер двумя сильными пинками плотнее двигает диван к двери, после чего плюхается на него и растирает лицо ладонями, оставляя на висках и подбородке серые пыльные разводы.       Стайлз моргает, подходит и сбрасывает ноги Питера с дивана, чтобы усесться рядом. Мужчина недовольно ворчит, но не пытается скинуть Стайлза на пол, лишь, укладываясь, снова сгибает ноги в коленях, благосклонно оставляя свободное место непрошеному гостю. Идиллия.       — Думаешь, он вернётся?       Питер чешет затылок, из-за чего волосы там, в темноте, становятся похожими на куцый петушиный хохолок. Стайлз издаёт смешок, но под предостерегающим взглядом решает всё же воздержаться от насмешек. Мало ли, может, хохолок на затылке — это какая-то особенно болезненная для обсуждения тема.       Питер убеждается, что неугомонный парнишка рядом всё же успокоился, в какой-то мере, и поясняет:       — Когда в доме вырубается свет, оно шарахается по коридорам до самого утра. Свет может вырубить и до захода солнца, тогда, считай, нигде не безопасно, а в обычные ночи оно только патрулирует коридор да скребётся в двери. До рассвета придётся быть настороже…       — Солнце же только село!       — Вот-вот, так у тебя в запасе ещё куча шансов для знакомства.       Питер прикрыл глаза, устраиваясь поудобнее. А Стайлз вслушивался. Вот противно заскрипела дверь в кухню, отодвинулся стул, проехавшись ножками по полу. Стайлз помнил, что на столе оставался ничейный бутерброд, который он планировал захватить перед сном в своё гнездо под крышей.       — Может, он какой-нибудь мутант? Или старое проклятие этого дома? Или вообще гигантское членистоногое?       — Или динозавр, — Питер зашевелился и пихнул Стайлза ногой в бедро.       Стайлза эта мысль вовсе не рассмешила, он был ею просто взбудоражен, кажется, рассматривая её как одну из самых жизнеспособных версий.       — Точно! Тут всё такое древнее, что вполне мог откопаться и динозавр!       — Боже, какой же ты громкий…       — Ты только не спи, — шепчет Стайлз, тыкая пальцем в колено Питера. Тот не открывает глаз, руки всё так же сложены на груди, но на лбу прорезаются тёмными штрихами недоумённые морщинки.       — Почему это?       — Вдруг мне страшно?       Питер фыркает и устраивает шею на подлокотнике поудобнее.       — Ну, извини, не все такие бруталы, как ты, так что не смей спать, пока я тут боюсь.       — Больно ты шумный для того, кто готовится провести ночь, трясясь от страха, — ворчит Питер, всё-таки садясь и сбрасывая с колена надоедливую руку, продолжающую тыкать его пальцем. — Что за детский сад…       Питер, со своим показным возмущением, встаёт с дивана, направляясь в сторону раскуроченных у дальнего угла комнаты книжных стеллажей, и некоторое время копается на полках, ругаясь. Стайлз вытягивает шею, пытаясь ненавязчиво так подсмотреть, чего там происходит, любопытство же не порок?       Где-то в районе второй полки, у самого пола, согнувшись в три погибели, Питер всё-таки разгибается, держа что-то в руках. А через несколько минут в комнате становится так же светло, как было до странной перестановки мебели.       — Нет, ну серьёзно, чувак, Лидия тебя убьёт. Она позавчера собирала все работающие источники света. — Стайлз осмотрел целую гору расставленных повсюду свечей разной длины и толщины, остановив свой взгляд на дико неудобных каминных спичках в руках Питера, и снова кивнул, окончательно утвердившись в итоге. — Она точно тебя убьёт. Тебе крышка.       Питер только пожал плечами — мол, нужно было быть внимательнее — и вернулся к дивану.       Стайлз же бросил взгляд по сторонам, привыкая к тёплому освещению и причудливым теням, что скользили то тут, то там, и, вытянувшись весь и свесившись с дивана почти на половину, выхватил из кучи неподалёку книгу, первую, до которой дотягивался.       — Вот, лучше почитай мне, тогда время пролетит быстрее.       — Ага, сейчас, — Питер бросил взгляд на протянутую книгу. — «Алиса в стране чудес»? Ты серьёзно?       — Ну да, идеально подходит для атмосферы не-пойми-где-находящегося-дома и не-известно-как-выглядящего-монстра. Да и ты вполне подходишь на роль ухмыляющегося облезлого кошака.       Щелбан в лоб был предсказуемым и не слишком уж болезненным.       Питер всё-таки берёт обшарпанную книгу. Название на обложке сохранилось частями, некоторые буквы затёрты до дыр, а вместо рисунка красуется большущая чернильная клякса, позволяющая только угадывать волосы юной Алисы и изогнутый пышный хвост полосатого кота.       — Угу, тогда ты возьмёшь на себя текст безумного кретина в цилиндре, помешанного на чае и своей крысе.       — Всегда подозревал, что с их чаем что-то не так.       Стайлз не был против, тем более ничего не имел ни против чая, ни против крыс, и устроился поудобнее, на самом деле слабо представляя себе Питера в роли чтеца. Интересный, должно быть, опыт.       Искусственная ночь, свечи, брутальный мужик и неискушённый мальчишка в погружённом во тьму доме. Практически одни. Ну, прямо романтика, из тех дамских книжонок, где на обложке обязательно широкоплечий пират, с распахнутой на волосатой груди рубашкой, и дама его сердца, с развевающимися волосами, которую тот сжимает в объятиях.       Книги — жуть, но романтичную обстановочку Стайлз мог оценить.       Несмотря на то что голос Питера больше подходил для роли большого и злого серого волка, Алиса с прокуренным хриплым баритоном в его исполнении получилась необычно очаровательной. Стайлз пытался не смеяться откровенно, тем более что Питер, не отрываясь от чтения, слышал смех легко и не глядя попадал шлепками по одному и тому же месту на голени Стайлза, опрометчиво оказавшейся в свободном доступе.       В коридоре за дверью библиотеки то и дело были слышны чьи-то неторопливые шаги, от которых проседало старое дерево; шумное тяжёлое дыхание загнанной лошади приближалось, ненадолго останавливаясь, и снова удалялось. Оно ходило по первому этажу, из комнаты в комнату, останавливаясь в каждой, и иногда можно было расслышать, как двигалась мебель тут и там. На втором этаже оно также бродило от двери к двери, но медленнее — должно быть, сказывалось узкое пространство коридора. По едва различимому скрипу Стайлз понял, что оно поднялось на чердак.       — Что оно делает в моей комнате? — тихо спросил Стайлз у потолка.       Питер прервал казнь Алисы путём отсечения головы и тоже посмотрел наверх.       — Кажется, в начале книги «оно» имело мужской пол. Что изменилось?       Стайлз пожал плечами.       — Пускай пока побудет чем-то неопределённым, так как я понятия не имею, как оно выглядит, сопит как лошадь, да и размеров не маленьких, судя по звукам.       — Думаешь, нас держит в заложниках гигантская лошадь? — лицо Питера серьёзно.       — Вполне возможно. Знаешь, чтобы отомстить за расовое неравенство и многовековое рабство.       — Неравенство? Ещё чуть-чуть, и эта лошадь сможет претендовать на мировое господство. С твоих слов.       Стайлз хохотнул и легонько шлёпнул по руке Питера.       — Это лошадь, а не Годзилла.       На некоторое время они замолчали, бездумно рассматривая комнату. Питер не пытался разобрать здешний мусор, лишь немного расчистил подходы к дивану и освободил кофейный столик от книг, хрустальная чаша на нём, наполненная окурками, выполняла роль пепельницы. В отличие от всех заложников дома, Питера устраивал этот хаос, и он, похоже, чувствовал себя в нём вполне комфортно.       — Читай дальше.       — Сам читай.       — У тебя выходит лучше.       — Сомнительный комплимент.       Переругивания их были ленивыми и сонными, за дверью то и дело раздавался скрип, и шумное дыхание пробивалось сквозь замочную скважину, но бродящий в коридоре не делал больше попыток забраться в комнату, предпочитая слоняться по дому.       Стайлз откинулся на спинку дивана, шеи коснулась сальная ткань. Мерзко. Скрип и дыхание снова уходили вверх по лестнице.       — Мне скучно.       — Хочешь выйти? — Питер рассматривал иллюстрации книги, на одной синей ручкой чьи-то шаловливые руки дополнили образ юной Алисы совершенно не детскими деталями.       — Хочу.       — Закрой за собой дверь.       — Эй, старик, это как бы был намёк на предложение составить мне компанию.       — Не считаю логичным выходить, когда за дверью бродит непонятно что. В темноте.       — Это что, вулканская кровь в тебе заговорила? Ты не похож на приверженца логики, больше на того, кто толкает дурь малолеткам.       — Вулка… что?       — Ну, Шатнер. Нимой…       Питер продолжает смотреть с непониманием, но губы растягивает насмешливая улыбка. Похоже, ужас, написанный на лице Стайлза, его неслабо так веселит.       — Боже, ты не можешь быть настолько старым, чтобы их не знать!       — Ты вроде куда-то идти собирался…       Питер кивает в сторону двери, Стайлз даже несколько минут растерянно смотрит на неё, даже чуть-чуть приподнимается, чтобы наконец встать, но вдруг валится назад, лениво потягиваясь. Кажется, на этом телодвижении его энергия закончилась.       — Да хрен с ним, я всё равно в одиночку диван не отодвину, а твоя ленивая жопа вставать, по-видимому, не собирается.       Питер вздохнул и продолжил читать, слушая беспокойное постукивание пальцев Стайлза по засаленному подлокотнику дивана. Бездействие неимоверно раздражало.       Пока юная Алиса ссорилась с гигантскими цветами-расистами, Стайлз ёрзал на диване, пытаясь улечься так, чтобы пружина не впивалась в его правый бок, в результате чего вовсе обнаглел, устроив свои тощие ноги на коленях Питера, растянувшись на всю оставшуюся свободной площадь дивана. Застиранная футболка задралась, обнажая участок голой кожи на животе.       По поводу ног Питер особо не возражал, продолжая чтение, на котором, собственно, уже никто и не настаивал, из чего Стайлз сделал предположение, что наказание за вольность постигнет его позже.       Юная Алиса уже начинала порядком раздражать.       — С твоим голосом тебе стоило поработать в сексе по телефону. Ты был бы очень популярен, — сказал Стайлз тихо, рассматривая потолок.       Побег Алисы прервался, и Питер оторвал взгляд от книги, рассматривая теперь с лёгким весельем вконец обнаглевшего подростка.       — Ну, раз специалист мне советует, то я обязательно попробую себя на этом поприще.       Стайлз почувствовал, как горит его лицо и шея, выдавая красными неровными пятнами смущение.       — Не то чтобы я прям большой специалист. — Питер открыл было рот, но Стайлз прервал его: — В смысле, конечно, ну звонил я пару раз, ну, а кто нет… Там в основном эти, ну, девушки, но наверняка же разные клиенты есть, так что я думаю, у тебя всё получится!       Говоря, Стайлз продолжал ворочаться в узком пространстве, устраиваясь поудобнее на истёртых и вдавленных диванных подушках, напоминая при этом всклокоченного воробья.       Питер хмыкнул, отложив книгу куда-то в сторону, обхватил рукой ступню Стайлза и большим пальцем начал разминать стопу через носок. Стайлз перестал возиться и попытался сбросить чужую руку, но очень быстро сдался; его тело иногда вздрагивало, когда Питер проходился по особенно чувствительным местам и неосторожно, или же нарочно, щекотал его.       — Приятно знать, что ты так веришь в меня. Особенно в таком важном деле.       — Заткнись, — шикнул на него Стайлз, толкнув ладонь Питера пяткой.       — По-моему, в сексе по телефону требуется как раз противоположное.       Стайлз засопел, но вместо слов на тему продолжения дискуссии у него вырвался шумный выдох, когда палец надавил на центр стопы. Бровь Питера приподнялась, и взгляд заскользил по лицу часто дышащего мальчишки.       Слегка переместившись, Питер стянул с Стайлза носки, нашедшие себе пристанище на грязном полу, и уже двумя руками обхватил захваченную в плен лодыжку, чуть выше щиколотки. На лице Стайлза мелькнуло беспокойство, а Питер только оскалился.       Прикосновение к нежной коже было приятнее без посредника в виде старого носка, у Питера были горячие широкие ладони и сильные, чересчур самоуверенные руки. Круговыми движениями он начал растирать заднюю часть пятки одной рукой, пальцы его второй руки были заняты поглаживанием лодыжки, скользя вверх и вниз, чуть сдавливая кожу. Взгляд Питера, следивший до этого только за лицом Стайлза, на секунду сдвинулся, спустился вниз, почти осязаемо коснувшись шеи, к правой руке, которая нервно подрагивала на оголённом животе.       Пальцы Питера внезапно оставили в покое пятку, на одно мгновение, и несколько раз подло ущипнули её.       —Эй! — Даже самому Стайлзу его возмущённый возглас показался тихим и хриплым.       Питеру же он и вовсе был едва слышен, напоминая больше обессиленный судорожный вздох, который распахнул покрасневшие от постоянного покусывания и облизывания губы. Стайлз едва ли осознавал, что творилось с его ртом, иначе бы сразу же перестал позволять своему языку смачивать слюной израненные губы — больно уж непристойно он выглядел вот таким.       Питер не остановился — этот звук можно было принять за что угодно, только не за вопль возмущения, а если он и планировался таким, то вышел совершенно противоположным.       Руки, ласкавшие лодыжку, теперь сжимали свою хватку ещё сильнее, в едином ритме с биением сердца, недостаточно, чтобы причинить реальную боль, но силы рук хватало, чтобы избавиться от давления было невозможно.       В коридоре раздался скрип половиц и шумный тяжёлый выдох, которые на какую-то долю секунды вернули Стайлза в реальность, позволяя осознать своё собственное частое безумное дыхание, свою слепо шарящую по животу руку и бёдра, отрывающиеся от дивана и дёргающиеся судорожно вверх в одним ритме с крепкой хваткой Питера.       Кто там за дверью? Сколько осталось до рассвета? Это не имело сейчас никакого значения и в порядке важности занимало позицию далеко за сотню, в сравнении с вопросами, успевшими мелькнуть в распалённом разуме в эту самой секунду. Дышит ли Питер так тяжело, как кажется теряющим фокус глазам? И связан ли его тёмный немигающий взгляд с тем, как ломает на диване тело Стайлза?       Вспышка осознания длилась недолго. Обратно, в мир, где ощущения и удары сердца на первом месте, Стайлза вернуло влажное прикосновение чужих губ. К его пальцам.       Стайлз неверяще уставился на сгорбленное и изогнутое тело Питера, чей язык облизывал его большой палец, захватывая вглубь рта, где было чудовищно горячо.       — Вот же…       Воздуха закончить фразу не хватило, будто чья-то рука пробралась под рёбра и сдавила лёгкие. Сквозь разноцветные вспышки просочилась лёгкая боль от вжатых в живот коротких ногтей и следом голос Питера, раздающийся словно издалека, сквозь шум осеннего листопада.       — Мне кажется, то, что так долго ищет твоя рука, находится несколько ниже.       Стайлз даже не был уверен, что в действительности слышал его. Но даже если голос Питера был воображаемый, всё равно Стайлз был только рад послушаться этого воображаемого голоса, потому что… Ах, не хватало совсем немного.       Ремень Стайлз не носил, несмотря на то, что джинсы почти сползали с его узких бёдер, держась на тощем тельце практически на честном слове и молитвах самого Стайлза. И тем не менее именно сейчас должны были возникнуть трудности в попытке расстегнуть пуговицы и приспустить джинсы.       Пальцы не слушались, в паху болезненно ныло, а тело горело словно в горячечном бреду. И если Стайлз действительно бредил, то его подсознание, должно быть, наказывало его за что-то, потому что иначе…       — Ну пожалуйста, — отчаянно проскулил Стайлз, безнадёжно дёрнув за шлёвки.       Большой палец обдало холодом, когда он покинул гостеприимный рот, но внимание тут же вернулось к нему в виде зубов, прихвативших подушечку пальца и чуть сжавших её, отчего Стайлза вздёрнуло вверх.       — Да чёрт!       Чёрт с ними, с джинсами, молния на ширинке резко дёрнулась вниз, грозя зажать нежную чувствительную плоть, но Стайлз всегда был рисковым парнем, так что… Пальцы вновь прервались, ущипнув напоследок разогретую кожу стопы, после чего косточки пальцев надавили на подошву, пройдясь таким образом от пальцев до пятки, и одновременно с ними Стайлз освободил от повлажневшей ткани белья свой окрепший член.       После жара и тесноты джинсов истекающую предсеменем и покрасневшую головку обдало прохладой библиотеки, и вместе с несдержанным стоном Стайлз неловко толкнулся ногой навстречу давлению рук Питера, встречаясь с ним взглядом.       Ох, это было горячо. Не в смысле всё происходящее, потому что, ну, несомненно, это, чёрт возьми, было горячо.       То, как смотрел Питер, вот это было по-настоящему охрененно. И смотрел, не отрываясь, почти не моргая, напряжённо и глубоко дыша, вовсе не на то, как рука Стайлза скользила вверх-вниз, до покрасневшей влажной головки, сжимая член в такт ритмичному давлению руки Питера на порозовевшую стопу и лодыжку. Питер смотрел только на его лицо, иногда его взгляд соскальзывал, теряя зрительный контакт, до губ, которые ужасно болели от прикусов, ресницы его чуть вздрагивали, когда Стайлз замечал это его отвлечение и, часто дыша, судорожно облизывал губы.       Стайлза трясло, он мог бы сорваться, закончить всё быстро, но, блин…       Питер хмыкнул, словно поймав эту мысль в глазах Стайлза, и сместил вторую руку снова на пятку, сдавливая её подушечками пальцев. Когда Питер надавливал на стопу костяшками пальцев слишком сильно, болезненно поджимались пальцы и Стайлз чуть крепче перехватывал рукой свой член, и неприятные ощущения пропадали.       Питер продолжал наблюдать, а Стайлз смотрел в ответ, оба дышали тяжело и едва ли обращали внимания на того, кто продолжал шастать за дверью. От шума собственного дыхания и бешеного биения сердца закладывало уши.       Стайлз хотел бы знать, стоит ли у Питера сейчас, когда тот так жадно и голодно смотрит на его губы. Ну, а поскольку Стайлз — есть Стайлз, и его рот имеет довольно слабую связь с его разумом, то он, разумеется, не смог сдержать то, что так и рвалось сорваться с языка:       — У тебя стоит?       Питер моргнул, словно просыпаясь, его глаза хоть и продолжали всё это время смотреть в теряющие осмысленность глаза Стайлза, но тем не менее казалось, что смысл хриплого придушенного вопроса дошёл до него не сразу.       — Да.       Стайлз ожидал какого-нибудь саркастичного комментария, но от этого одного простого слова, звучавшего так, будто Питеру пришлось выдалбливать его из глотки, мышцы свело судорогой и сбилось дыхание.       — Вот чёрт…       Было адово жарко, влажно рукам и между ног, куда обильно стекала выделяемая перевозбуждённым раскрасневшимся членом белёсая масса, пачкая джинсы. Лицо, плечи и грудь горели от общего возбуждения и, может быть, немного от непривычного стыда — новые ситуации всегда приводили Стайлза в лёгкую панику, а происходящее сейчас для него совершенно точно не было обыденным делом.       Стайлз подумал мельком, что Питер слишком далеко, что его руки могли бы быть покрепче — да, вот так! — и повыше, например, на бёдрах, чтобы прижимать их к дивану и тереться о них…       Зубы прихватили большой палец и дальше, по очереди, куснув каждый, чтобы вернуться к большому снова, проделав обратный путь, но уже облизывая порозовевшие чувствительные пальцы. Стайлз жалостливо всхлипнул, толкаясь бёдрами вверх, в сжатую в кулак руку.       — Думай обо мне, — хрипло прорычал Питер, сильнее и крепче сжимая стопу и, кажется, одновременно с этим обхватывая этим своим тягучим голосом текущий член Стайлза, потому что…       — Да чёрт, боже, я думаю!       — Умничка, — шепнули губы Питера, а глаза снова поймали шалый взгляд Стайлза.       Они продолжают шептать, несмотря на то, что кто бы там не бродил за дверью, невозможно не слышать эти стоны и проклятия, — Стайлз не может быть тихим слишком долго.       Всхлипывающий и такой откровенный, с честным и жадным телом, открытый сейчас для всего… Стайлз вряд ли осознавал, насколько, чёрт его дери, потрясающим выглядит сейчас.       Питер облизнулся и увидел, как быстро сглатывает Стайлз, следя за скольжением языка по губам. В воздухе сладко пахло потом и спермой, от общего на двоих желания слегка кружилась голова. Губы Стайлза не закрывались с тех пор, как Питер снял с него этот чёртов носок, изо рта вылетали только стоны и хрипы.       — Хочешь кончить? — этот вопрос дался Стайлзу с трудом.       — Да.       Чёрт возьми, разве мог в такой ситуации быть другой ответ? Питер сжал стопу, будто не собирался отпускать её до конца своей жизни, гладкая и нежная кожа порозовела, а пальцы сжимались вместе с движениями руки Стайлза по его члену, вверх и вниз.       — Давай.       — Бесстыдник.       — Заткнись. И кончай.       Оттягивание оргазма влияет на мальчишку не лучшим образом, но Питер ухмыляется косо, удерживая стопу теперь уже только одной рукой, второй освобождая вызывающе напряжённый член. Передвинувшись, скользя по просаленной ткани дивана, Питер встал на колени. Глаза Стайлза распахнулись в удивлении, а изо рта вырвался громкий стон.       Стайлз в принципе был очень шумным.       — Ты…       Питер сжал зубы и толкнулся покрасневшей головкой члена в горячую стопу, пачкая её предэякулянтом, размазывая его от пальцев до пятки. Тело прошибло дрожью, но Питер так и не понял, его ли это реакция или же Стайлза, уже откровенно стонавшего в свою ладонь. Особенно уровень громкости это не снизило, но то, что он хотя бы пытался в таком-то состоянии, уже было довольно похвально. Рука на члене скользила всё быстрее, и Питер подстроился под этот ритм, скользя всей длиной члена вдоль стопы, руками вдавливая одно в другое и, возможно, немного сходя с ума от этого самого влажного трения и обжигающего давления.       — Чёрт. Чёрт. Чёрт, — вырвалось у Стайлза, рука перестала закрывать рот, вцепившись теперь в подлокотник дивана за его головой.       — Следи за языком, — дыхание Питера сорвалось, мешая связно говорить.       — Иди нахрен.       — Лучше наоборот.       Стайлз кончал так же, как делал всё, — шумно и порывисто. Вздрагивая всем телом, словно его бросили в воду вместе с включённым тостером, раскрытый искусанный рот с покрасневшими, неприлично яркими губами, рука на члене, продолжающая поглаживать головку, размазывая вырывающиеся толчками струи спермы. Питер не смог бы сдержаться, глядя на это зрелище, даже если бы очень сильно захотел. Но сдерживаться не было необходимости, к тому же приятно было наблюдать, как снова дёрнулся член Стайлза, когда он почувствовал оргазменную дрожь чужого члена стопой и выплёскивающуюся сперму, которую Питер, обхватив свой член поудобнее, размазывал между искусанными пальцами его ног.       Кровь всё ещё стучала в голове, когда Питер уселся обратно, найдя сброшенный на пол носок и стирая им неаккуратные светлые подтёки на своих джинсах. Он втянул носом воздух, пахнущий жаром человеческого тела, и повернул голову, рассматривая ещё дрожащего подростка рядом.       Было неплохо и многообещающе. И дополнительным плюсом — большую часть времени Стайлз молчал, правда, всё равно умудряясь быть чрезмерно громким.       Питер потянулся и снова устроил обе ноги Стайлза на своих коленях, стянул оставшийся носок, обнаружив между двумя пальцами небольшую дырку, и очистил его стопу от себя, проигнорировав ленивое подёргивание ногой.       Стайлз лежал, не пытаясь получить свои ноги назад, дышал через рот, словно выброшенная на берег рыба. Питер предположил, что, как и любой подросток в смущающей ситуации — а эта ситуации в теории должна подпадать под подобный критерий, — Стайлз будет смущаться, и отмалчиваться, и прятать глаза. Но Питер ни на секунду не забывал, что этот человек, может быть и бывший на самом деле совершеннолетним, но чей внешний вид указывал на стопроцентную подростковую группу, — Стайлз.       — Не знал, что у меня есть фетиш. Теперь знаю.       Питер чуть наклонил голову, продолжая стирать начинающую засыхать у мизинца сперму, но показывая, что он внимательно слушает. Свои фетиши Питер знал, но наличие этого для него стало сюрпризом. Или же дело было не в части тела, а в партнёре?       — И что же это за фетиш такой? — Питер спрашивал себя, возбудится ли он снова и насколько неприличным будет звучать это слово из этих раскрасневшихся, слегка припухших губ.       — Геронтофилия!       Питер охнул и повернул голову в сторону Стайлза. Вот уж что не имело никакого отношения к сексу, ногам и самому Питеру, но он должен был ожидать чего-то этакого. Просто оказался не готов.       — Боже, за что ты мне…       Питер запрокинул голову и захохотал, лающе и довольно, не забыв выдать севшему Стайлзу, которому, похоже, всё ещё было вполне комфортно со своими ногами на чужих коленях, заслуженный подзатыльник.       — Эй! Ты должен быть счастлив, я же просто чудо. Ты должен быть счастлив, заполучив такое привлекательное мясцо! — Стайлз даже подтянул вверх футболку, очевидно, в подтверждение своих слов.       Питер ухмыльнулся, отбиваясь от Стайлза, вцепившегося в его рубашку и с помощью физической силы пытавшегося стребовать с Питера подтверждение, что «он офигительно милое и прекрасное чудо».       За дверью, под звонкий хохот и ругательства, по коридору, скрипя старым деревом и шумно дыша, прошёл незваный гость, держа путь в сторону гостиной, а человеческое тело, которое он тянул за собой, крепко сжимая узкое запястье, отчаянно цеплялось за все углы, в бессильной надежде на спасение.