В финале Стайлз умрет...

      Ночь проходит без происшествий, и утром Стайлз просыпается от ворчания Питера и крайне недовольного тона Лидии.       Диван был отодвинут в сторону, позволяя двери открыться, а Стайлз не понимает, почему не проснулся от передвижения мебели. Потом он вспоминает странный сон, в котором его бренное тело покачивалось посреди какого-то малинового моря на плюшевой лодке в виде надкусанного огурца. После него по пробуждении захотелось есть.       Блуждания неведомого монстра по этажам прошло практически без ущерба, не считая исполосованной вертикальными бороздами двери в подвал и собранными в крайне неустойчивую конструкцию стульев посреди коридора на втором этаже. Тумба в детской едва ли не разваливалась, ее хилые шкафчики распирало от неожиданного наплыва монет разной ценности и происхождения — до этой ночи их там не было.       Многие вещи поменялись местами, некоторые же просто были заменены на что-то другое, но, кроме двери в подвал, ничего не пострадало. На стенах, начиная с чердака, по всему второму этажу и вплоть до кухни на уровне плеч, проходила теперь черная полоса, умудрившаяся забраться под старые печальные портреты, оставив их на месте.       Стайлз остановился у лестницы, разглядывая полосу, и, приглядевшись, заметил неглубокие борозды, потревожившие штукатурку.       Скотт показался из кухни, волосы на его голове были взъерошены, а под глазами залегли тени. Вряд ли он спал хоть сколько-нибудь этой ночью, единственный оставшийся один на один с комнатой и чужим дыханием за дверью.       — Это похоже на ногти.       — М-м-м? — Скотт подошел ближе, всматриваясь туда, куда Стайлз указывал рукой. — У нашего ночного гостя есть ногти?       — …Которыми он поцарапал стену, не потревожив ни одной фотографии.       — Но повредил дверь близнецов.       — Угу.       — И что думаешь по этому поводу?       Стайлз пожимает плечами и кивает на черную полосу.       — Я не знаю, но думаю, что это мало похоже на черную краску.       На кухне шумно, Эллисон хохочет, пока богиня-Лидия отчитывает взлохмаченную девушку и смешно морщит носик. На фоне рыжей холодной красавицы Эллисон кажется смешным озорным мальчишкой из старомодных сюжетов, вроде Гекльберри Финна: на ее джинсах серые отпечатки узких ладоней, а на щеках грязь, растертая пальцами, превратившаяся девушку в причудливую пародию на Мэнсона. Но глядя на нее хотелось улыбаться самому и смеяться вместе с ней.       Эллисон Стайлзу решительно нравилась.       Близнецы крутились возле Питера, выуживавшего из ящиков тарелки, за что чуть позднее схлопотали по затрещине, когда помешали ему пройти к натужно кряхтящему холодильнику.       — Ого, похоже, мы сегодня что-то празднуем.       В голосе Питера нескрываемое удивление, и эта эмоция проскользнула на лице у каждого из присутствующих, стоило ему повернуться, держа за узкое горлышко бутылку.       Близнецы подобрались и ухмыльнулись, их обоих столь внезапное наличие в доме алкоголя, похоже, несказанно взбудоражило. А вот сразу же тянуть руки к драгоценной находке вовсе не стоило — им тут же досталось, теперь уже не только от Питера, но и от Лидии.       Пробка с гулким звуком покинула горлышко, и Питер наслаждался запахом, пока девушки искали бокалы, которые, разумеется, так и не были найдены, и в результате напиток оказался в неприглядных чашках в горошек и кружках с отколотыми ручками и краями.       Содержимого бутылки оказалось крайне мало, по нескольку глотков на каждого — какая-то неполноценная бутылка, Питер сразу же перестал выглядеть счастливым, когда обнаружил подставу.       — Что ж, шампанское для леди.       — Да, леди хочет шампанское.       Стайлз осторожно передал Лидии кружку и потянулся за своей порцией, когда ладонь Питера легла ему на макушку, взъерошивая волосы.       — Вот еще, леди еще не совершеннолетняя. Обойдешься.       — Эй, я о Лидии!       Стайлз вывернулся из-под широкой ладони и спрятался за хохочущим Скоттом, придерживая того за плечи, чтобы подобраться к своей кружке и в то же время держаться подальше от Питера. Но негодяй был начеку, алкогольная доля Стайлза перекочевала на кухонную тумбу за спиной мужчины.       — Ну, по-моему, на роль королевы драмы больше подходишь ты.       — Да что такое-то, черт возьми?!       Лидия улыбнулась и ласково погладила его по плечу под дружный хохот присутствующих. Предатели.       — Пожалуй тут, я все-таки вынуждена согласиться с Питером.       — Питером?! Еще пару дней назад он был мудаком.       — Все еще может измениться, — девушка пожала плечами, оглядывая их маленькую разношерстную компанию.       — Стайлз, пожалуй, твою долю я заберу себе.       Лидия махнула рукой в его сторону и улыбнулась Стайлзу       — Вот видишь? И он снова мудак.       — Ребята?       На голос брата первым реагирует Эйдан, срывается с места, опрокидывая табуретку, и на лице проскальзывает паника.       Итан в порядке, он стоит в коридоре, ведущем от лестницы мимо двери библиотеки к гостиной, почти не дышит и смотрит под ноги.       — Вот черт.       Следы на полу, такие же, как и на стенах, неровные полосы с царапинами когтей, но кажутся светлее из-за годового слоя пыли, которого еще вчера не наблюдалось. Пыль в этом доме, похоже, жила какой-то своей особой жизнью, и стоило избавиться от нее, как спустя несколько дней на том же месте она появлялась снова.       Эйдан пошел вдоль следов, остановившись у двери в гостиную, и жестом подозвал остальных подойти нему.       — Дело дрянь, — шепнул Скотт, стоящий за плечом Стайлза.       Питер рядом раздраженно выдохнул.       — Думаешь?       Все присутствующие смотрели на дверь. Та, что находилась в гостиной, запертая на цепи и замки, и, по предположениям, ведущей в другое крыло этого странного дома. Да, она была на месте, замки тоже были на месте, но теперь имела в самом центре широкую длинную трещину.       Подойдя поближе, можно было увидеть через нее коридор с осыпавшей краской и облезшими обоями в незамысловатый ромбик, а на стене виднелась часть кованого светильника. На полу лежал посеревший, предположительно, красный, в период своей молодости, ковер с кисточками и бахромой. А на ковре, там, где располагался ромбовидный рисунок, виднелось нечто похожее на ошметки мяса и тянувшаяся дальше по коридору, уходящая за пределы видимости, широкая размазанная полоса неопрятного грязно-бордового оттенка.       Стайлза стошнило в раковину, до которой он успел добраться первым, Эллисон и Итану повезло меньше — судя по звукам, их желудки опорожнились в прихожей.       Когда он возвращался обратно в гостиную, привкус желчи еще обжигал горло.       Лидия, словно окоченев, стояла, вцепившись пальцами в дверной косяк.       — Это же, ну, чьи-то внутренности?       Скотт прижимает руку ко рту и отходит подальше от поврежденной двери, а Питер остается на месте, лишь поджав губы и нахмурившись.       — Очень красноречиво, парень.       — Это не один из нас. — Эллисон все еще выглядит бледной.       — Значит, в доме есть кто-то еще, кроме нас и этого ночного монстра.       — Может быть, уже и нет никого, видел, сколько там крови? Куски мяса в фарш и нечто желтоватое — это что, ошметки кожи, костей? Кто бы это ни был, вряд ли он выжил.       — Но теперь, по крайней мере, мы можем перебраться в соседнее крыло и поискать выход там.       — Окей, гугл, вперед.       Питер ухмыляется, указывает рукой в сторону дыры и выжидающе смотрит на поникшего Скотта. Тот морщится и на всякий случай делает несколько шагов назад. Стайлз его понимает — когда Питер выглядит таким воодушевленным, лучше держаться подальше.       — Это не смешно. Мы действительно могли бы перебраться в соседнее крыло и посмотреть, что там, может быть, мы найдем других заложников. Но это ночная штука и следы крови… Мало ли, что мы можем там еще найти.       — Нужно основательно подготовиться, а не переть наобум, — подает голос Лидия.       И в воздух тут же поднимается несколько рук.       — Согласен.       — Что делать с дырой? Через нее вряд ли кто-то пролезет, кроме грызунов и насекомых, но и оставлять ее без присмотра нельзя.       Итан осматривает комнату, на пробу толкает наполовину заполненный книгами шкаф, стоящий ближе к двери в прихожую. Тот на домогательства широкоплечего парня никак не реагирует, чем, собственно, и подписывает себе приговор.       — Перекроем этим.       Несчастный книжный шкаф был передвинут, закрыв собой дыру в другое крыло дома, и это простое движение помогло всем присутствующим вздохнуть спокойнее. Но, несмотря на это, засиживаться в гостиной никто не планировал, инстинктивно желая держаться подальше от предполагаемого источника опасности.       Общий план на этот день состоял вовсе не в том, чтобы найти оружие для, возможно, опасного предприятия, а в том, чтобы выбрать, кто, собственно, отправится в другое крыло навстречу опасностям. После этой короткой речи Стайлз окончательно убеждается в том, что Питер мог бы легко сделать себе карьеру, преподнося детишкам дарковые варианты старых добрых сказок.       Особо желающих отправиться на неизведанную территорию не наблюдалось, впрочем, выбора, как такового, тоже — все равно кому-то пришлось бы идти. А вот с оружием проблем не было вовсе — по всему дому можно было легко собрать с десяток покореженных ржавчинной гаечных ключей и ножей разного размера, в комнате Лидии и Эллисон имелся лом и две кочерги, сплетенные в замысловатую косичку. И это не считая заполненный ящик, стоящий в подвале у близнецов, с бейсбольными битами, украшенными гвоздями, гайками и, внезапно, стразами. Огнестрельное оружие тоже попадалось, но для его использования нужны были патроны, которых пока никто не находил.       Поскольку все часы в доме либо не работали, либо показывали какое-то свое, рандомное каждый раз, время, обеденное время наступало тогда, когда на кухне собиралось больше двух человек, ожидая от холодильника обновления меню.       Бутылка — дубль два — из темного стекла, выглядевшая как бутылка от вина, оказалась пуста, что было форменным издевательством над ни в чем не повинными людьми. Половина позеленевшего и мохнатого уже лимона, целый здоровенный кусок мяса — сырого на вид — очень всех порадовал бы, если бы не предложение Итана о способе его приготовления. Питер единственный, кто был согласен с ним.       — Контролируемый пожар!       Громогласное хоровое «Нет» Итана несколько оскорбило, но его брат торжественно обещал, что «когда-нибудь в ближайшем будущем». Стайлз надеется, что окажется как можно дальше от этих двоих, когда это будущее наступит.       Малюсенькие помидорки оказались на удивление свежими, целый пакет никому не нужной петрушки и какой-то безумно воздушный хлеб, еще горячий, словно только из печи, наполненный тертым сыром.       На целую головку чеснока, сиротливо пристроившуюся на дверной полке, внимания решено было не обращать.       — Это самый вкусный хлеб, который я ел! Он просто потрясающий!       Эллисон смеется и треплет его по голове, взъерошивая и без того топорщащееся гнездо волос.       — Если у меня когда-нибудь будет щенок, я назову его Стайлз.       — Эй!       — Если мы когда-нибудь выберемся из этого места, я собираюсь забыть о том, что здесь происходило. — Лидия указывает своим острым коготком сначала на Стайлза, затем на Питера. — Включая вас двоих.       — А чего я-то?!       Питер только хмыкает, тянет Стайлза к себе за футболку, несмотря на его отчаянное сопротивление, и тоже запускает в короткие волосы Стайлза свою лапищу.       Все, кроме Лидии, смеются — да, волосы торчком — это дико смешно, фишка сезона в частично заброшенных домах.       — Боюсь, Лидия не слишком довольна вчерашними шумными соседями снизу.       Эллисон улыбается и откусывает кусочек хлеба, положив голову Скотту на плечо. Тот тихо млеет.       Глаза Лидии неожиданно широко распахиваются.       — Правильно. Теперь они будут шумными соседями сверху.       — Боже, за что мне это. — Лидия безутешна.       Большую часть дня они проводят на кухне, дружно болтая о всякой ерунде, о которой тут же забывают, и в то же время каждый то и дело бросает взгляд в сторону коридора.       Ближе к вечеру все единодушно сходятся во мнении, что поодиночке находиться ночью в доме не стоит. Скотт после долгих препирательств отправляется в ссылку в подвал к близнецам, Питер же, не дожидаясь оглашения своей позиции, хватает Стайлза за шкирку — как щенка, ей богу, что за отношение, — и тащит вверх по лестнице.       Стайлз не был в своей комнате со вчерашнего вечера и немного беспокоится, не зная, чего ожидать от ночного гостя. Пускай и недолго, но эта комната все-таки была его. Он прибрался там и превратил склад хлама во вполне себе неплохое такое жилище. Ему было немного страшновато от того, что этот монстр мог сотворить с его драгоценной милой комнатой.       — У тебя странная привязанность к дерьмовым помещениям, ты в курсе? — шепчет Питер ему на ухо.       — Ага. И к пожилым мудакам, видимо, тоже.       Понятное дело, за это Стайлз снова получает подзатыльник. У кого-то явные проблемы с собственным возрастом.       — Я сейчас вернусь, и пока меня не будет, постарайся набраться храбрости, перестать трястись и открыть эту чертову дверь.       Шаги Питера за спиной неторопливые, по лестнице он спускается насвистывая какую-то мелодию, а ступени поскрипывают, когда он перепрыгивает через парочку из них, приходясь на следующие всем своим весом.       На этаже под крышей все стихло, Стайлз вздыхает полной грудью и толкает дверь.       — Вот же черт…       Свет снова заработал еще утром, и посреди комнаты под потолком медленно покачивается тихо гудящая лампочка, придавая всему в комнате болезненный желтоватый оттенок.       На полу, под корявой тумбой, по продавленной кровати, под узким, подгоревшим с одной стороны шкафом, по спирали были разложены телефоны. Разные марки и разные модели, от кнопочных, с исцарапанными крышками, до новомодных с сенсорными экранами, шириной с ладонь Стайлза и треснутым стеклом.       Несколько выглядят целыми, но Стайлз прикидывает, что, как со всем в этом доме, с ними тоже должно быть что-то не так. В доски, перекрывающие небольшое окно, была вбита фиолетовая кочерга, раскрашенная пестрыми цветочками. Она ушла в дерево не глубоко, но достаточно, чтобы удерживать в подвешенном состоянии потертого Винни Пуха, пробив его маленький пуговку-глаз.       Что ж, учитывая все, что можно почерпнуть из фильмов ужасов о маньяках, насилие над игрушками — это одно из показателей невменяемости. Игрушки и животные. Животных тут толком не было, зато была кучка людей. Не круто. Вот ни разу.       К тому моменту, как Питер поднялся на этаж, Стайлз уже собрал в кучу все телефоны и выдрал из досок кочергу с несчастными мишкой.       — Чего?       Питер стоит и пялился на него, облокотившись на дверной косяк, в руке его смешная чашка в горошек с отколовшейся ручкой. Он ничего не отвечает, его губы растягиваются в улыбке, и вот с этим выражением лица он заходит в комнату и закрывает за собой дверь.       Столь пристальное внимание немного, ну, напрягает.       — Да чего случилось-то?       Честно, Стайлз на нервах даже подпрыгивает, когда Питер вытягивает руку с кружкой в его сторону.       — Редкая гадость, но, что есть, так что не выделывайся.       Питер притащил ему те несчастные два глотка шампанского. Стайлз бы растрогался от этого сомнительного романтичного жеста, если бы утром Питер сам не отобрал бы у него эту кружку. День прошел бы намного веселее, после пары глотков чего-нибудь горячительного.       Питер подходит ближе, оставляя между собой и Стайлзом всего с десяток сантиметров, и с какой-то снисходительной улыбкой наблюдает за тем, как Стайлз подносит к губам кружку, как движется его горло, пока он делает глоток. Стайлз пьет очень медленно, не специально, честное слово. А Питер тянется руку, обхватывая его горло, не сжимая. Прикосновение едва ощущается, и указательным пальцем он поглаживает движущиеся под кожей кости.       Когда Стайлз допивает, Питер так и не отпускает шею, и они стоят посреди пыльной комнаты в богом забытом доме и смотрят друг на друга, не говоря ни слов, несколько минут, пока Стайлз, позабывшись, не разжимает руку и чашка не разбивается, встретившись с полом.       Рука Питера на шее резко сжимается.       До разбитой чашки в горошек никому не было дела.       Стайлз открывает рот, но Питер качает головой и прижимает палец к свои губам.       Резкое движение, крепкая хватка на шее и болезненное столкновение со стеной на долю секунды лишают Стайлза того показного спокойствия, что он и так с трудом сохранял. Он не чувствует ногами пол, единственное, что удерживает его у стены — это рука Питера, продолжающего всматриваться в его лицо. Мужчина дает ему несколько секунд, чтобы прийти в себя, позволяет зрению сфокусироваться на своем лица и протискивает колено между ног Стайлза, предоставляя тому чуть больше поддержки в воздухе.       — Моя рука на твоей шее, ты едва ли можешь сделать глубокий вдох.       Стайлз пробует было, но рука на шее сжимается еще сильнее, почти лишая возможности дышать.       — И, тем не менее, у тебя стоит.       — Молодой и здоровый организм, чего ты хотел, — хрипит Стайлз, а слова больно режут горло изнутри.       Питер оскалит зубы и двигает коленом вверх, прижимаясь. Стайлз облизывает губы.       — Я хочу очень много конкретно сейчас.       — Чт…       Колено давит сильнее, и снова, и еще раз, Стайлз охает. Молодой и здоровый организм реагирует вполне нормально для молодого и здорового.       Питер наклоняется совсем близко, так что его небритая щека касается начавшей стремительно краснеть кожи Стайлза.       — Я ничего не буду больше делать, пока не покажешь, чего хочешь ты.       В паху приятно тяжелеет, от желания двигаться и тереться о услужливо подставленное колено руки беспомощно скребут стену, но на весу… Боже, Стайлзу нужно было больше опоры. Больше контакта.       Он не придумывает ничего лучше, серьезно. Он вообще не думает. Точнее — думает, но уже потом, когда его нога как-то сама все делает.       В общем, прелюдия в представлении Стайлза выглядит несколько иначе, и ни в коем случае в нее не входит членовредительство, но его Нога — да, с большой буквы, потому что сейчас она повела себя, как настоящая сучка, — считает иначе.       Короче, Нога пнула Питера в колено. Другое колено. Для того, чтобы пнуть то, что находилось сейчас между его ног, Стайлз не был достаточно гибким, это он готов признать.       Питер, вполне предсказуемо, заваливается назад, и, сделав несколько слепых шагов, сваливается на кровать, недовольно заскрипевшую под его весом и весом Стайлза, тут же приземляющегося сверху. Питер болезненно стонет, вцепляясь пальцами в обтянутые джинсами ноги Стайлза, но вместо того, чтобы оттолкнуть, прижимает их к себе сильнее.       — Ох, — Стайлз едва дышит, толкнувшись бедрами вверх и вперед.       Питер не делает больше ничего, его глаза, потемневшие сейчас от кленовой карамели до темного шоколада, сосредоточенно следят за лицом Стайлза, чуть приподнятые уголки губ выражают явно одобрение, как и твердеющий член, хорошо ощутимый в том положении, в котором находится Стайлз. И только пальцы Питера на неловко расставленных ногах Стайлза сжимаются и разжимаются каждый раз, когда бедра парня раскачиваются, прижимая два тела друг к другу.       Стайлз-то понятно — молодой организм — реагирует на трение довольно быстро, а вот что окончательно заводит Питера, было неизвестно — то самое трение в паховой области или же его рука, минуту назад сжимающая чужое горло, лишая воздуха.       — Знаешь, как называется то, чем мы сейчас занимаемся?       — Ты вот серьезно? Сейчас?!       — Тебе не повредит сексуальное образование.       — Вот же…       Стайлз чуть приподнимается, находя для своих рук место поудобнее, и хватается за плечи Питера, пряча лицо в ямке между плечом и шеей, обдавая кожу частыми горячими выдохами. Питер только тяжело вздыхает около уха, но непохоже, чтобы он возражал.       А Стайлза трясет, как в эпилептическом припадке, и также изо рта стекает слюна, потому что он, черт возьми, не может просто закрыть рот. Единственное, что он может — это отчаянно цепляться за крепкие плечи до боли в пальцах и жалобно стонать, не замолкая. Он пытается быть тихим, серьезно пытается, но едва ли понимает, получается у него или нет, так как он оглушен ощущениями, биением сердца и стуком металлических собачек на молнии. Ну к черту.       Мир сужается до рук Питера на его бедрах, до поскрипывающей в такт кровати, до двойного шумного дыхания и до потрясающе идеального трения. Да, немного болезненного, но от этого оно не становится менее потрясающим.       Но, пожалуй, его можно было сделать еще лучше.       Стайлз пролезает рукой между двумя телами, нащупывает свою ширинку, шипя сквозь зубы, и слышит тот же звук от Питера, когда задевает его напряженную выпуклость пальцами и расстегивает молнию, давая возбужденному члену больше пространства. Затем проделывает то же действие с Питером, который не особо-то против. Тот только приподнимается — правда, для этого ему приходится отпустить ногу Стайлза, — и жадно наблюдает за чужой рукой около своего члена.       Питер практически лежит на кровати, упершись одной рукой на матрас, — с двумя руками было бы устойчивее, но вторая его рука все еще занята удерживанием Стайлза поблизости.       Приходится изогнуться, и, в результате, Стайлз и сам почти падает на него, неудобно изогнувшись и неприлично выпячивая зад. Но он едва ли обращает на легкое неудобство внимания, уж точно не теперь, когда его член, возбужденный донельзя, постоянно касается члена Питера, такого же горячего и твердого. Тонкая ткань трусов, намокшая от выступающей влаги, не является таким плотным препятствием, как до этого джинсы.       Немного сместившись, для большего удобства, Стайлз с сожалением отпускает одно плечо Питера, упираясь рукой на постель. Да, так получше.       Одно небольшое изменение, но теперь толкаться бедрами, притираясь к чужим, стало намного удобнее.       Движения Стайлза порывисты, в отчаянной попытке стать ближе, в трусах уже все намокло, и он продолжает толкаться, каждый раз прижимаясь своим членом к члену Питера.       Положение тел не самое удобное, рука Питера сжимает его крепко, даже чересчур, обещая новые синяки, но вряд ли этому придает значения хоть один из них.       Стайлз все же падает на Питера, окончательно вжимаясь своим телом в его, касается, словно в пылу горячки, губами кожи на его шее, слизывает выступившую соленую влагу. Питер же только крепче перехватывает его рукой, поддерживая и не позволяя сползти с кровати, и откидывает голову, давая больше доступа.       Не хватало чуть-чуть — и они оба это чувствуют, совсем немного.       — Блядь, блядь, блядь, — шепчет Стайлз, толкается бедрами вперед и вверх все отчаяннее и встречая движение Питера в ответ.       Губы Питера касаются его уха, когда Стайлз проходится языком от шеи к плечу, и прихватывают хрящ, скрытый тонким слоем кожи, зубами.       — Блядь.       Зубы. Да, зубы, это было очень неплохо, Стайлз не в первый раз понимает это, но все же сейчас этого элемента не хватает для того, чтобы их обоих окончательно вынесло за пределы реальности.       Питер обнимает его, рука больше не сжимает бедро Стайлза, и ему явно не слишком удобно, но он помогает толкаться сильнее, пальцы с трудом стягивают джинсы чуть ниже, обнажая часть бледной ягодицы.       — Ох, черт, ты чего…       Стайлз рвано выдыхает, ритм его движения сбивается, когда пальцы Питера протискиваются между ягодицами и настойчиво гладят пульсирующее анальное отверстие.       Пальцы не пробираются внутрь, лишь надавливают, от чего Стайлз тихо постанывает, кусая губу. Ритм толчков теперь задает Питер, а Стайлз лишь следует ему, толкаясь бедрами в его бедра, притираясь резко и жадно, в такт давящему ощущению от пальцев мужчины.       У Стайлза уже кружится голова от частых коротких вдохов, от горячего тела Питера, от влажности между их телами и от ощущения широкой ладони на ягодице. Короткие ногти чуть царапают чувствительные мышцы заднего прохода, кончик одного пальца чуть проникает внутрь, проведя ногтем по нежной коже, и Стайлза выбрасывает из реальности первым. Он прижимается истекающим членом к члену Питера, каким-то образом умудрившись до сих пор не свалиться на кровать окончательно.       Питер держит их общий вес, дыша шумно куда-то над ухом Стайлза. Его дыхание шевелит мокрые от пота волосы Стайлза, губы чуть задевают кончик уха, а рука сдвигается, сжимая теперь ягодицу в одном такте с биением сердца. Движения прекратились, но от частого движения грудной клетки при дыхании, тела продолжают то и дело легонько тереться друг об друга, и Стайлза немного потряхивает от прикосновения к чувствительному после оргазма члену.       Он слышит, только как стучит его сердце и скрипят старые пружины матраса, и эти звуки кажутся оглушительными.       — Фроттаж, Стайлз. Приятно познакомиться, — шепчет Питер в покрасневшее ухо голосом Чеширского кота.       Даже не глядя на него, можно было понять, что он довольно улыбается. Что ж, у него была куча причин для этого.       — Ага. Пиздец просто, как приятно. — Голос Стайлза звучит недовольно, и он продолжает прятать лицо на плече Питера, вдыхая аромат нагретого тела. — Лидия будет завтра ругаться.       Над ухом раздается довольный хриплый смех Питера, он немного подтягивается, укладываясь поудобнее, и тянет на себя Стайлза, от чего тот слабо стонет.       — Раз уж она все равно будет ругаться, мы можем повторить еще раз. Утром.       — Мы будем липкими к утру, — ворчит Стайлз.       — Тогда нам снова понадобятся твои носки.       — Фу-фу-фу-фу!       — Заткнись. Посмотри на себя, такой разгоряченный, такой расслабленный сейчас. Тебе ли возмущаться. Так что спи, щенок.       Стайлз не чувствует никакого желания смотреть на себя со стороны, ему лень даже повернуть голову, поэтому он просто прикрывает глаза, вдыхая запах пота на шее Питера и что-то довольно бурча в ответ на легшую на его затылок ладонь. Потом на голове опять будет гнездо.       А Питер не засыпает. Он держит на руках горячее, разморенное после оргазма тело, цепляющееся за него, словно лемур, и дышит специфическим ароматом спермы, которой от них двоих будет пахнуть еще долго. Лидия точно будет ругаться, а в гневе эта барышня настоящая фурия.       Но черт с ней, с девчонкой.       До самого утра Питер не смыкает глаз, смотря прямо перед собой в одну точку в центре двери, где виднеется маленькая трещина. Питер отчего-то был уверен, что, несмотря на преграду в виде двери, то, что стояло за дверью, всю ночь смотрело на него в ответ.