В финале Стайлз умрет...

      Стайлз сел в изголовье, растерянно глядя на находку. В голове шумело, сквозь гул он с трудом различил за своей спиной скрип половиц. Казалось, будто под черепной коробкой нарастает буря, соскребая всё, что когда-либо приходило Стайлзу в голову, и теперь этот своеобразный ком набирал скорость и иногда приятно шуршал о своды черепа отголосками старых ощущений.       Питер что-то говорил, но, поняв, по-видимому, что не был услышан, настойчиво потянул за короткие волосы, побуждая запрокинуть голову назад.       А потом поцеловал его, как в чёртовом Человеке-пауке. Чертовски романтичный и удивительно не подходящий ни к месту, ни к человеку жест.       Кожу кололо жёсткой щетиной, рука на затылке массировала кожу головы, и в купе с бесконечным, казалось, поцелуем выдавливала из горла Стайлза тихие низкие стоны вместе с воздухом.       — Дыши, дурак, — шепнул Питер, позволив себе оторваться от покрасневших губ на одно мгновение.       Стайлз успел только вяло моргнуть, расфокусированным взглядом скользя от бровей Питера до его напряжённой челюсти, как ощущение горячих губ переместилось на шею и ниже к выступающим крыльям ключиц. Рука с затылка переместилась на шею, потянув назад, заставив откинуться ещё сильнее — от неудобного угла заныли плечи — но на месте она не задержалась, скользнув прикосновением по животу, к бедру, прижав его к кровати.       Питер заполз на кровать, его колено вдавило пружины матраса на максимум рядом с головой Стайлза, пока руки вытряхивали бледные узкие ноги из джинсов. Стайлз поражённо охнул, ощутив, как зубами Питер прихватил кожу на его животе, сдавив до синяка, грозившего продержаться не меньше недели.       Ощущая ловкие пальцы, пробирающиеся под трусы и освобождающие быстро твердеющую плоть, Стайлз всё же решил проявить инициативу — наслаждаться чужим вниманием было, конечно, неплохо, но и слушать, как довольно рычит сквозь зубы Питер в ответ на попытки освободить его бёдра от джинсовой ткани, тоже было довольно возбуждающе.       — Хочу отсосать тебе. Сейчас. Можно? — Стайлз ни за что не узнал бы свой голос.       Питер хмыкнул, что в его случае могло быть и саркастичным «нет», и жадным «да», но стоило Стайлзу коснуться ладонью его белья, которое уже было неприлично натянуто и влажным пятном прикрывало головку, как Питер встал на колени и потянул Стайлза за бёдра, заставив в итоге его согнуться так, что собственный член Стайлз мог наблюдать в крайне близком расстоянии от груди.       Стайлз собирался было уделить внимание члену Питера, покачивающемуся над его головой, но Питер этого не позволил.       Потому что Питер мудак. Потому что умничка-Лидия была права. Потому что единственное, о чём Стайлз теперь мог думать, это о том, как язык Питера присосался к его заднице.       — Мать твою, Питер!       Губы Питера оторвались от колечка ануса с просто-таки непристойным чмоканьем.       — Следи за выражениями.       — Ок, — это всё, на что хватило Стайлза.       Слова всё равно не выражали всю гамму ощущений, от которых потрясывало как от шокера тело. Стоны. Да. Примитивизм, но как чертовски верно они выражали всё, для чего Стайлз просто физически не смог бы сейчас найти подходящих эпитетов.       Тем более эти бессвязные отчаянные стоны и поскуливания очень неплохо гладили эго Питера, вылизывающего Стайлза изнутри и снаружи, мявшего его ягодицы, уже порядком покрасневшие и обзаведшиеся отпечатками его лап.       Стайлз пропустил тот момент, когда ощущения на правой ягодице пропали, и вместе с влажным горячим языком мышцы пропустили внутрь настойчивые пальцы.       — Ох, — Стайлз глубоко втянул носом воздух, ощущая запах соли и пота. — Ты же… Трахнешь меня. Да?       — Бинго, — Питер протолкнул ещё один палец, поглаживая стенки, растягивая, насколько это было возможно, учитывая, что сам уже чувствовал, как у него едет крыша от накатывающих ощущений.       — Трахаться на поминках… Как это называется? Тоже какой-то фетиш?       Стайлз едва шевелил губами, было безумно жарко, мокро, от всего происходящего кружилась голова.       — Не фетиш, — шепчет Питер, добавляя ещё один палец, — просто крышесносящий горячий секс, чтобы ты не думал о том, что мы все тут умрём.       — Гениально.       — А то.       Питер помог Стайлзу перевернуться, тот едва мог удерживать своё тело на дрожащих руках и подгибающихся коленях, и, хрипло рассмеявшись, глядя на постанывающего и всхлипывающего жеребёнка, благодушно позволил ему лечь на живот, поглаживая взмокшую и покрасневшую узкую спину.       Подрагивающие ягодицы, сокращающееся кольцо мышц поблёскивало, обильно покрытое слюной…       Питер сглотнул, глядя на столь откровенную картину. Стайлз был очень гибким и отзывчивым и сейчас тонко постанывал, глядя на Питера из-за плеча.       — Возраст, да? — колкое замечание в ответ лишь на минуту бездействия.       Питер оскалился и приложился ладонью по горячей ягодице.       Стайлз охнул и застонал, его член между ног покачивался и тёк прямо на серые истёртые простыни.       — Думаю, что этому фетишу мы уделим внимание в следующий раз, — Питер жадно оглядел след своей ладони на порозовевшей от удара коже.       Судя по тому, как шумно дышал Стайлз, он полностью поддерживал эту идею.       Стайлз инстинктивно напрягся, знал, что не стоит, но чёртово тело… Но Питер был настойчивым мудаком, а Стайлз возбуждённым гиперэнергичным индивидуумом, так что несмотря на несколько минут болезненных ощущений, влажные движения, поглаживания напряжённого члена и одобрительные стоны всё-таки перевесили.       Питер был осторожен в достаточной мере, чтобы не навредить действительно сильно, но от жара, охватившего его, было сложно соображать и думать о чём-то ещё, кроме как о влажном и тугом Стайлзе, поддававшемся навстречу, покачивающему бёдрами, встречая каждый толчок.       — Не нежничай, я не хрустальный, — срывается с губ неясный шёпот, голоса совсем нет.       Питер сдавленно выдыхает и подчиняется.       А Стайлз может только задыхаться, хватая воздух ошалело, перед глазами пляшущие мазутные пятна, а в горле ком и каждый участок тела било током — в этом Стайлз мог поклясться.       В голове шумело так, что закладывало уши.       Внутри бури, среди летающего мусора проносились вспышки удовольствия и тут же разбивались о череп, заставляя Стайлза вздрагивать всем телом. Вместе с утренним бутербродом и каким-то сетчатым ведром пролетел запах хлорки и ощущение тяжести неподвижного тела на руках, и в миг онемевшие ноги. Тусклые воспоминания о бассейне и человеке, всем весом тянувшем Стайлза на дно, чьё имя срывалось с беззвучно шевелящихся губ, вдруг вспыхнуло неоново-голубым.       Питер толчком протиснулся глубже, дыша жарко в шею и касаясь влажной кожи губами.       Его темп жёсткий, резкий, грубый, но ни Питер, ни Стайлз не считают, что нужно что-то менять. Их обоих встряхивает, когда тела соприкасаются вплотную, сливаются, спаиваются. Стайлз цепляется ступнями за ноги Питера, ему хочется быть ещё ближе, чем это вообще возможно.       Голова кружится, с такой естественной вещью как дыхание мозг просто не справляется. Где-то на периферии сознания отмечается лёгкая боль в коленях и пальцах, вжимающихся в продавленный матрас.       Слизывая с губ солёную влагу, Стайлз прикрывает глаза и в темноте вдруг видит чернеющее небо с искрами звёзд где-то в глубине. Кожу холодит осенний ветер и колко царапает сухая трава. Мужской голос и осторожно прикасающиеся к нему руки. Питер зубами выдёргивает его на поверхность, и из ночной прохлады Стайлз выныривает в жар их сплетённых тел, с горящими следами зубов на плече.       Питер трахает его беспощадно долго, так кажется задыхающемуся под его руками Стайлзу. Медленно Питер выходит, едва ли не до конца, позволяя остаться внутри только кончику головки, и снова вбивается внутрь до упора, одним движением, выбивая из Стайлза весь воздух.       Тяжесть тела вдруг пропадает, спину обдаёт сухим воздухом, которым наполнен это пыльный, затхлый домишко, и Стайлз теряется на секунду.       Ощущение взмокших больших ладоней возвращается на бёдра раньше, чем Стайлз позволяет страху взять его за горло. Тело меняет положение, и перед глазами Стайлза лицо Питера, тут же жадно впившегося ему в губы.       Они двигались одновременно, Стайлз — обхватив ногами Питера, прижимая того ближе, Питер — придерживая мальчишку под руки. И снова всё становится грубо и резко, и Стайлза складывают пополам, прижав близко и тесно, не оставляя места между ними, и его член болезненно ноет.       Под веками влажно и ярко горят фары джипа в ночи, в ушах вдруг раздаётся скрежет, звук сминаемого металла и оглушающий вой. И Питер толкается особенно грубо, прижимает его к поверхности кровати и дёргает бёдрами, позволяя вырваться из горла низкому угрожающему рыку. Стайлз хныкает, дыша тяжело с открытым ртом в перерывах между непроизвольным содроганием тела, чувствуя, как сперма обжигает растраханные внутренности.       Шея и плечи покрываются осторожными прикосновениями губ, Питер ощущается вокруг тела горячим покрывалом.       Стайлз глубоко дышит, пытаясь успокоить загнанное сердце, смотрит на истрескавшийся потолок через плечо обнимающего его мужчины и видит, как смыкаются над ним тёмные воды и сам он погружается всё ниже в густую жижу. Дверь в потолке чуть приоткрыта, и через щель виднеются тёмные шелестящие ветви многолетних деревьев, больше походившие на паучьи лапы.       Его бездумно вздёрнутую к потолку руку перехватывает Питер, сжимая пальцы крепко, и рывком переворачивает на бок, таким образом очень навязчиво предлагая уткнуться лицом себе в шею. Деликатности ни на грош. Социальное воспитание на уровне медведя.       Питер хмыкает и оглаживает ещё влажную от пота макушку ладонью.       — Хватит уже галлюцинировать. И спи.       Стайлз ещё ворчит по поводу командных замашек, но как-то слабо и лениво. Он действительно засыпает через какое-то время, прижатый к жаркому телу, но ни разу за ночь не пытается освободиться от частично принудительных объятий — из приоткрытой в потолке щели тянет морозным ветерком, несущим аромат окоченевшей земли.

***

      Разум и тело пробуждаются от сна одним резким цельным движением, будто прыжок с моста навстречу неподвижному асфальту и тело врезается в него всей длиной от лба до кончиков пальцев ног, распадаясь на части. Стайлза трясёт мелко, на коже поблёскивает бисер холодного пота и россыпь разноцветных следов от пальцев, губ и зубов. Питера привычно нет рядом, но его раздражённый прокуренный голос слышен двумя этажами ниже.       В комнате снова пыльно, никаких следов от обуви Питера, покрытый ровным густым слоем пыли пол. Стайлз садится неуверенно, не слишком доверяя своему телу, и ему слышится тихий хруст, когда его ноги вжимают пыль в дерево. Из комнаты он выходит, осторожно приоткрывая скрипучую дверь, бросая косой взгляд на потолок. Никакой двери предсказуемо там не наблюдается.       Он знал. И он не удивлён.       Двери на втором этаже распахнуты, но как только Стайлз ступает на площадку, в одной из комнат раздаётся скрежет, топот и испуганное «ох», после чего дверь захлопывается так, что отлетает и без того едва держащаяся на стенах штукатурка. Спустившись на первый этаж, Стайлз косится вверх, на лестничный пролёт, на этот раз настороженно, потому что слышит голоса пятерых на кухне. На втором этаже никого не должно быть. Стайлз вздыхает и следует на звук.       Горстка винограда и кусок дыни встречают его на кухонном столе, шмат истекающего соком, прожаренного стейка размером чуть ли не с ладонь Стайлза он ест руками. Почти все вынужденные жильцы дома обнаруживаются на улице, в маленьком саду, и только Питер растянулся в проёме между дверьми, прижимая своим весом двери к стене. Питер выглядит вполне довольным своим положением, но Стайлз подозревает, что дело не столько в удобстве, сколько в предосторожности.       Захлопнись дверь следом за ними, и Стайлз остался бы в этом чёртовом доме совсем один. Один он и ночной бродяга.       — Наша спящая красавица, — Питер кривит губы в улыбке, а Стайлз пытается вспомнить, в какой момент ночи оставил эти полумесяцы ногтей на его шее.       Стайлз не отвечает ничего, только пихает его беззлобно в бок и слизывает со своих пальцев соус от стейка. Подзатыльник от Питера прилетает неожиданно, но мягко. Мол, не нарывайся.       На улице солнечно, на небе, сколько хватает глаз, не удаётся заметить ни одного облака. Итан не кажется бледным, скорее серым, таким же пыльным, как и всё в этом доме. Эллисон ютится рядом, сжимая в своих руках его ладонь. Лидия и вовсе кажется раскрашенной гуашью садовой фигурой, застывшей и задумчивой. Лишь Скотт мечется по саду, судя по следам на земле, уже давно, его взгляд скачет от предмета к предмету, пробегается быстро по заколоченным снаружи окнам дома, вниз на забор и дальше, без остановки.       Стайлз стоит на солнышке некоторое время, не слыша ничего вокруг, жмурясь от яркого света. И вздрагивает, должно быть, вместе со всеми, когда ваза с отколотыми краями отлетает к стене.       — Мы должны попробовать снова.       Лидия поджала губы.       — То, что было там, за дверью, уже кого-то убило.       — Мы не можем быть уверены…       — Серьёзно?       — Возможно, в доме кроме нас есть кто-то ещё, кто-то из живых, кто-то кроме этой чёртовой хрени.       — Но ведь кто-то действительно есть. Тот, что ходит по ночам.       Молчание, и несколько взглядов остановились на Стайлзе.       — Думаешь, тот, кто ходит по ночам, и тот, кто был за той дверью, — разные? — спросил Скотт.       Стайлз пожал плечами и засунул руки в карманы.       — Может, они и одинаковые, но точно не одно и то же.       Скотт потёр лоб пальцами, он выглядел усталым и, вероятнее всего, этой ночью вообще не спал.       — Извини, не думаю, что успел заметить между ними большую разницу.       — В общем, их двое, а не один, — Стайлз махнул руками и повернулся лицом к дому.       Потрёпанный фасад, словно из клишированного ужастика — обветшалый дом на углу улицы, в районе для семей с средним достатком, который молодые мамы с детишками торопятся обойти третьей дорогой и как можно скорее. Стены местами заросли какой-то пожухлой растительностью, водосточная труба была ржавой, и у кромки крыши уже отвалилось крепление. Сквозь щели между досками, которыми были заколочены почти все окна в доме, было видно лишь небольшие кусочки пожелтевшего стекла. Окна, которые не были заколочены, также не давали большого простора воображению — тоже желтовато-грязное стекло, изредка помеченное отпечатками небольших ладоней. Чьи руки оставили их? Были ли они там всегда или так же, как и многие другие случайные вещи в доме, по утру меняли своё местоположение?       — Тот, кто всё меняет в доме, приходит только после захода солнца. Может, и его собрат за дверью тоже привязан к определённому времени суток?       — Мы ничего не знаем ни о чём, что имеет отношение к этому месту.       — Мы знаем, что тот второй опасен, — голос Эллисон был слабым и тихим в общем гуле, по-видимому, ей тоже не удалось поспать ночью.       В то время, как сам Стайлз был затрахан до отключки и продрых без задних ног до самого утра. Ему даже стало несколько стыдно за это. Не за секс, нет. За безмятежный сон.       Питер вздохнул шумно и раздражённо, будто его недовольного выражения лица было недостаточно.       — Мы ничего не знаем. Это единственный вывод. Мы ничего не знаем. Ни что это за твари, ни что это за место. Ни как отсюда выбраться. Никто не знает, есть ли выход там, за тем коридором. Возможно, мы все умрём там. Возможно, все умрём тут, на нашей половине дома, когда этому ночному гостю надоест этикет и двери перестанут быть преградой. Мы ничего не знаем, и точка.       И снова молчание, будто кто-то выдернул колонки. Только шелест ветра, скрип и скрежет металлической трубы.       Какой был выбор? Стайлз посмотрел на дверь в дом, где стоял Питер — раздражённый и уставший, ему больше не нравилось быть в клетке, чем гнетущая неизвестность. Стайлз прикрыл глаза.       Только первый этаж оставался шансом на свободу. На чердаке была лишь одна дверь, ведущая в небольшую запылённую комнату. На втором — комнаты, которые давно уже успели облазить — никаких потайных дверей в стенах. Подвал… Там одни только каменные стены, позеленевшие от влажности. Дверь в прихожей привела их сюда, в уголок свежего воздуха, всё ещё являющийся частью их заточения, и отняла Эйдана.       Выход только один, раздался в голове голос Лидии. Стайлз моргнул, прежде чем понять, что её губы действительно сказали это сейчас, тут, в реальности, а не там, в его голове, где постукивали от ветра двери на потолке и сочилось гнилью старое дерево.       — Выход только один. Возможно, мы действительно умрём там, возможно, найдём путь на свободу. Но мы, совершенно точно, умрём здесь, если останемся и ничего не сделаем.

***

      Бейсбольная бита с отколотым куском и вмятиной, тяжёлая коричневая цепь с крупными звеньями и присохшими водорослями, гаечный ключ с пятнами крови, топор из цельного куска металла — Питер несколько минут наблюдал, как Скотт приноравливается держать его в руках, возвёл глаза к потолку, отобрал топор и всучил Скотту отрезок цепи. Нож с широким лезвием, явно предназначавшийся для разделки мяса, необычайно легко лежал в руке Эллисон, биту Стайлз едва ли не с боем отобрал себе, ему было до странного спокойно держать её в руках. Впрочем, вполне возможно, что его успокаивало обилие вооружённых людей вокруг.       Итан всё ещё был немного бледен, но судя по лицу, был настроен в случае чего оказать достойное сопротивление своей сапёрской лопатой, краска на которой уже вся облупилась, но процарапанные на краю инициалы владельца ещё были видны.       Во всём доме было множество разных вещей, которые можно было бы использовать в качестве оружия. Бензопилы, арбалеты, огнестрельное оружие разной легальности и размеров, вот только, как и всё в этом доме, они были повреждены и сломаны.       — Учитывая наше вооружение, в случае столкновения с противником нам предстоит ближний бой, — Питер оглядел компанию и улыбнулся. — Так что слабо бьющие дамы и некоторые…       Лидия несильно толкнула его в бок, принуждая заткнуться.       — Какой же ты мудак, идём уже.       За окном ещё светило солнце, тот, что ходил по их части дома, не показывался до наступления темноты. Но в то же время тот, что обитал на второй половине, похоже не имел никаких проблем с солнечным светом.       Из сада нельзя было точно сказать о внутренней планировке второй половины здания, с внешней стороны всё выглядело так же.       И вот они перед дверью. Снова. В руках тот злополучный ключ, разве что только не стоит больше выбора — свобода или чужая жизнь. Впрочем, это не было выбором и вчера. Стайлз считал, что выбор уже давно сделан за них, единственное, что дозволено им, это выбрать способ — быстро или медленно.       От горячечного шёпота в шею, будто послушавшего его мысли, по рукам бегут мурашки.       — Не выбирай, своя жизнь или чужая. Беги.       Стайлз изворачивается, пытаясь взглянуть на Питера, но тот на него не смотрит, расталкивает широкими плечами окружающих, выхватывает из рук Эллисон ключ, едва не вывихивая ей запястье.       Дверь не скрипит, только лишь слегка стукается ручкой об стену, когда Питер открывает её полностью. Коридор выглядит так же, разве что без истекающего кровью мужчины на полу. Та же ковровая дорожка, без каких-либо следов. Помимо ковра и настенного светильника без лампочки в коридоре ничего примечательно нет, он идёт прямо, заканчивается небольшим квадратным окном с деревянной рамой и кружевными занавесками, заколоченным большими досками снаружи, и поворачивает налево.       На стене то и дело попадаются выцарапанные рисунки геометрических человечков — квадрат, кружок, точки, палочки, всё как в детском саду — один или группой, о, а вот это у них точно костёр инквизиции.       За углом коридор проходит на пару метров вперёд — дверь слева заперта и, предположительно, прячет за собой каморку — и выходит в просторный зал.       Обшарпанные стены, в цвете которых только угадывался синий, везде где только можно виднелась драпировка из паутины, через щели в криво забитых окнах та поблёскивала перламутром. Мебели тут оказалось в разы меньше, чем в их части дома. Небольшой изогнутый диван, на котором едва можно уместиться втроём, вполне мог бы когда-то быть белым.       — Рыбки, — тихо прошептала Лидия, стерев ладонью толстый слой пыли с круглого стола перед диваном.       Под пылью оказалось стекло, через него было видно пустое пространство с камнями, ракушками и скелетами рыбёшек. Около сундука с сокровищами завалился на бок пластиковый аквалангист. Стол с аквариумом.       Стайлз не мог припомнить, чтобы они хоть когда-то были популярны. Около дивана примостился деревянный ящик с бутылками, который Питер обследовал в первую очередь. Бутылки были пусты. Ожидаемо.       Лакированные полы едва тронуты пылью, в отличии от всего остального в комнате, и отпечатки их грязной обуви были единственными.       Распахнутые широкие двери вели в другой коридор, где виднелась ещё одна дверь, ответвление в сторону и лестница на верхний этаж. А ещё через большую дыру в стене зала можно было видеть кухонные шкафы и кирпичную печь, словно удивлённо раскрывшую рот при виде людей.       Непозволительно много ушло времени, чтобы осознать — в прихожей, за лестницей на второй этаж, в пространстве между опрокинутой вешалкой для одежды, подставкой под обувь и сброшенными впопыхах кем-то ботинками, в общем там, где всё указывало на дверь, не было двери. Никакой. Вообще. Итан даже потрогал стену рукой, не ощущается ли за ней пустое пространство.       — Чёрт, — вырвалось у Скотта.       — И что теперь? — ах, Лидия, образец спокойствия.       Единственная дверь в прихожей валялась на полу, у стены, чуть перекрывая собой пространство маленькой узкой ниши, там едва умещались пальто и куртки.       — Ищем дальше. — Питер осмотрелся, сжав губы.       — Если это предложение разделиться, то шёл бы ты! — Стайлз покрепче перехватил биту. — В фильмах ужасов это всегда самая дерьмовая идея. Неужели Голливуд ничему тебя не научил?       — Эй, детка, полегче, никто не расходится. Это упростило бы поиски, но к чёрту.       — Что за… Что за детка вообще, а?       Скотт двинулся в сторону лестницы, остальные потянулись за ним. На кухне никакой двери также не было, холодильник не имел дверцы, и внутри него возлежала большая головка сыра, покрытого плесенью и каким-то мхом.       — Итак, есть дверь под лестницей, предположительно, в подвал и лестница на второй этаж. Мы не разделяемся, так что какие варианты?       — Каковы шансы, что с этой стороны подвал будет иметь два выхода? — Итан подошёл к двери под лестницей и открыл её.       Снизу послышался звук падающей воды, должно быть, трубы были повреждены, и в коридор потянулся затхлый, болотистый запах затопленного подвала.       Эллисон подошла и заглянула ему через плечо, потом протиснулась мимо Итана к двери и начала шарить по стенам.       — Есть выключатель, — послышался щелчок-другой, — но света нет. Отсюда не видно, сколько там воды, но можно попытаться спуститься, если лестница выдержит. Дерево совсем влажное.       Все с тревогой смотрели на дверь, в подвал никого не тянуло, подсознательно все понимали, что шансов выбраться через подвал мало. Было бы логично, несомненно, но безумный архитектор едва ли руководствовался логикой, а зияющая темнота внизу, едва-едва отступившая при включённом освещении, пугала своей неестественной густотой.       — Мы могли бы осмотреть остальные комнаты, пока светло. Если ничего не найдём — вернёмся на свою половину и завтра попробуем подвал. — Голос Итана тихий, он дышит урывками, всматриваясь вниз не моргая.       План был отличный, никто не хотел откладывать поиски выхода ещё на день, но оставаться на незнакомой территории в тёмное время суток желающих было ещё меньше.       Дверь в подвал была закрыта, и чёрт дёрнул, но Скотт подпёр дверную ручку стулом. Не хотелось поворачиваться к той темноте в конце лестницы спиной.       Комнат на первом этаже было мало, в холодильнике птичьи кости да одиноко сияющее своей свежестью зелёное яблоко. В печи горсть пепла, обуглившиеся головёшки и куски кирпичей, упавших из дымохода. Питер задел Стайлза плечом и скользнул взглядом по чёрному от сажи краю трубы. Стайлз сглотнул и, дёрнув Питера за палец, пошёл догонять остальных — светлые пятипалые борозды в саже и зацепившиеся за кирпич куски ногтей говорили о многом. Выбраться на крышу через печную трубу лучше не пытаться.       Второй этаж был идентичен их половине — те же комнаты, где-то больше вещей, где-то меньше, комната, что на их половине была когда-то детской, тут похоже взяла на себя роль кабинета — кипы бумаг. Златоглавый орёл и посеребрённые весы на краю стола, именная табличка с выжженным по центру именем наводили на мысль о правоохранительных органах, копы или юристы. Бумаги и газетные вырезки были повсюду, разные года и даты, множество фотографий с нечёткими лицами людей в каком-то небольшом саду на фоне дома. Может быть, даже этого дома. Дети, молодые мужчины, женщины, старики, чёрная кошка и низкий беспородный чёрный пёс. Как много здесь перебывало? И где они теперь?       Сложно бежать по деревянному полу тихо, но тот, кто пробежал, явно пытался, Питер проводил взглядом осыпающуюся стружку и пыль с лестницы, ведущей наверх, ступени чуть проседали под весом невидимого бегуна, было слышно сдавленное шумное дыхание, будто кто-то заткнул себе рот, чтобы издавать меньше звуков. У него не получалось. Он захлопнул дверь наверху, и на мгновение вновь из дома выкачали все звуки. Но ненадолго, как перед грозой.       Стайлз уже слышал это раньше, только у своей комнаты — скрип дерева, прогибающегося внутрь комнаты под давлением, тяжёлые шаги и щёлканье затвора замка при попытке открыть дверь.       Питер не произнёс ни слова, но по губам читалось «Уходим».       Никто не думал спорить, и осторожно, прислушиваясь к каждому жадному вдоху на третьем этаже, они спустились ниже на лестничный пролёт.       Если что-то может пойти не так, а это обычно что угодно, оно обязательно пойдёт не так в самый неподходящий момент.       Крик и всхлипывание раздались с третьего этажа одновременно с звуком трескающегося косяка и скрипнувшей под Лидией ступенькой. На смену резко оборвавшемуся плачу пришёл звук ударов о стены и расходящегося дерева.       К чёрту осторожность — инстинкт «бежать» работает в первую очередь.       Ступени трескали под ногами, расходясь по всей длине и уходя под плинтус, со стены упала фотография аквариума с золотой рыбкой.       Эллисон не успела даже вскрикнуть, сойдя с лестницы на примятый просаленный ковёр на первом этаже.       Скотта и Стайлза ударило в грудь — Питер не тратил времени, не сдерживаясь особо в силе, выпихивая их в другую комнату, а Лидию зацепил за руку Итан.       Последнее, что Стайлз запомнил, не видя ничего и слепо следуя за Питером — как Эллисон сдирает ногти о косяк, удерживаясь в дверном проеме, и со слезами кричит им убираться, почти перекрывая хруст, раздающийся где-то позади, прежде чем её силуэт с рывком пропадает в горле подвальной лестницы, и дверь захлопывается.