Шипы кровавой розы

      Тёмный мрамор с сероватыми прожилками служил облицовкой всего кабинета, в котором заседал глава «Un Sogno». Помещение очень хорошо отображало своего хозяина. Температура не превышала двадцати градусов, так как Мин жары не любил. Он придерживался теории, что при прохладе мозги работают лучше. В это место могли попасть только избранные. Кабинет хранил множество тайн о своём владельце, скрытых в мелочах интерьера. Сам он был выполнен в строгом стиле «всё для работы»: стул, стол, пара диванов и кресло между ними, на случай важных переговоров; также около стены располагался шкаф, заполненный книгами. Была и вольность в этой строгости, коей являлась барная стойка со встроенным сейфом.       В кабинете витала довольно угнетающая обстановка, возможно, это было из-за черноты мрамора, но, скорее всего, эту атмосферу создавал владелец. Посетители чувствовали себя неуютно и стремились быстрее попасть в более спокойный и светлый холл, который буквально слепил своей «чистотой», его стены были отделаны также мрамором, только белых оттенков. В помещении отсутствовала мебель, не было секретаря, либо же удобных диванчиков, на которых посетители могли себя морально подготовить к встрече владельца мрачного кабинета. Но даже отсутствие фурнитуры не делало холл пустым, — здесь витали уют и лживое спокойствие. За дверью располагалась приёмная, где как раз находились и секретарь, и диванчики, и кофе, который сам Юнги употреблял в немереных количествах.       Но, даже зная о мрачности тёмного кабинета, Намджун упорно направлялся именно туда. Но «Зачем?», Ким не знал, странное чувство тревоги тянуло его в эту угнетающую обстановку. Альфа искал причину своего беспокойства, осматриваясь вокруг, но всё было по-старому: тот же приветливый бета-секретарь, та же приёмная с неизменным запахом кофе. Только отличался холл. В нем отчего-то стоял Джин с потерянным взглядом и потрёпанной одеждой. Холл был, как всегда, светлым и тёплым, дарящим свободу посетителям мрачного кабинета, вот только Джин этого не чувствовал. Ему было зябко, страшно и чертовски паршиво на душе.        Ким работает в «Casa delle farfalle» почти с самого основания борделя, а это ни много ни мало почти десять лет. За это время омега успел привязаться к этому месту, как бы странно ни звучало. В его помощи нуждались, а это было важнее, чем принудительное заточение в публичном доме, поэтому Джин даже принял факт того, что теперь он до конца своих дней будет бетой, которому придётся каждый год менять дозы подавителей. Хотя выбора ему никто не предоставил, точно так же, как в первую встречу с Юнги.       В одно из дождливых ночных дежурств, когда он ещё был интерном небольшой сельской больницы, в его кабинет, держа под руки, притащили альфу. Выглядел тот весьма скверно: плечо кровоточило, лицо было бледным и мужчина явно находился в бреду. У Джина не было выбора, он должен был помочь не потому, что ему угрожали, вовсе нет, а потому, что он давал клятву, которую не отменить. Это решение стало ошибкой, но Ким не мог бросить умирающего, поэтому теперь он расплачивается за свою слабость. После того, как омега спас мужчине жизнь, вынув пулю и зашив рану, Ким думал, что на этом всё — его долг выполнен, но он вновь ошибся. Буквально через три дня его скрутили, как кутёнка, и притащили в бордель. Джина привели в кабинет Юнги, и тот сделал предложение, от которого нет права отказаться.       Как бы Джин ни боролся со своими моралями, он всё же сблизился и смог понять даже «четырёх всадников апокалипсиса», коими сам их прозвал. Они стали семьёй, в извращённом понимании этого слова, но семьёй. Уль, Чонгук, Джин, Намджун, Хосок и Юнги. С появлением Чимина прежний узкий круг лиц, к которым омега привязался, увеличился на одного. Этот мальчишка запал в душу врача, словно ребёнок, требующий заботы. И Ким заботился об этом малыше даже сейчас, когда стоило бы промолчать и не действовать Юнги на нервы, он вступился. Мин не повредил тело, но душу уничтожил, ничего нового. А чего, собственно, Джин ожидал? Что один из самых опасных альф мира сего прислушается к нему? Так глупо было бы думать для постороннего человека, вот только Джин не чужой.       Если о Чимине заботился Ким, то о Джине — Намджун. Возможно, это осталось незамеченным, но для альфы это было неважно. Важно лишь, что бета, к которому тянет невероятно сильно, в безопасности, ни в чём не нуждается, сыт и вполне себе доволен жизнью. Сейчас же Намджун видит, что со своей задачей он не справился, иначе бы Джин не стоял посередине холла еле живой. В помещении пахнет морским бризом, но окна закрыты, принюхавшись, альфа понимает, что этот запах исходит от беты. Вывод во всей этой ситуации напрашивался один.       Юнги — урод, а Джин — далеко не чужой, поэтому мафиози не сопротивляется, когда Намджун наносит первый удар, качнувшись, Юнги подставляет другую щеку. Заслужил. Когда Юнги повалил Джина на стол, то понимал, что это неправильно, потому что Джин — не чужой. Но сделанного не воротишь. В кабинете витает запах секса, приводя Кима в ещё большую ярость и отчаяние, ведь он ничего не изменит, даже если сейчас пристрелит чёртового Мина, его ошибку этим не исправить и легче Джину не станет. Намджун ничего не видит, кроме картинки, которую рисует его воображение, от этого гнев бушует сильнее, альфа вовсе слетает с катушек. Юнги прикладывают об пол пару раз, спиной протаскивают через злосчастный стол, но он никак не противится этому, ведь, в отличие от Кима, видит перед глазами реальную картинку. Мин переборщил, а Джин оказался прав в который раз. Развить эту мысль Юнги не в состоянии, ему мешает очередной кулак, который проходится по многострадальной челюсти.       В холле прохладно, но Джину душно. Его охватил некий вакуум, который не позволял увидеть силуэт Намджуна, тот, кажется, что-то спрашивал и, возможно, ждал ответ. Вот только у омеги в глазах пустота и пугающая отрешённость, а в душе ураган непонимания. Слеза скатывается по идеальному лицу и разбивается об белоснежный мрамор. Холл дарит спокойствие, даёт время привести мысли в порядок после адова кабинета, только у Кима ни черта не выходит. Возможно, он бы ушёл ещё дальше в свои мысли, если бы до его слуха не дошли звуки драки. Джин оборачивается и столбенеет от увиденного. Мин, вроде, уже не дышит, а Намджун всё ещё не успокаивается, пока его не оттаскивает врач мольбами прекратить. Намджун не понимает, почему его останавливают, ведь Мин заслужил, но, видя, во что он превратил Юнги, альфа прекращает попытки оттолкнуть себя от тела. У Намджуна трясутся руки, но он выполняет все указания врача и несёт Мина в больничную комнату и, положив того на кушетку, облокачивается на стену.       Юнги — урод, но Джин давал клятву, поэтому он и бросился на Намджуна, тянет руку к шее пострадавшего и, нащупав пульс, выдыхает. Врач видит синяки, наливающие фиолетовым, и отчего-то плачет. Мин, конечно, заслужил, но он семья. Джин всё делает на автомате, ведь обрабатывать раны, зашивать разрывы, вправлять кости — дело привычки. Под руководством Джина Мина переносят в мед. кабинет. Юнги приходит в себя, когда его кладут на кушетку, и ловит Кима за руку, — Джин... — горло саднит, говорить тяжело, но Мин должен сказать, потому что навязчивая мысль витает в дурной башке, будто он уходит на тот свет, и ему нужно очистить душу, но Джин его не слушает, затыкает, просит не разговаривать, что-то бормочет про голосовые связки, но Юнги уже не слышит. Ким ввёл ему обезболивающее, которое отправило альфу в глубокий сон. Воспоминания о насилии меркнут при виде разбитого лица Мина. Юнги больно, и Джину от этого не лучше, как и Намджуну, ожидающему вердикт врача. Ким переборщил и это понимает. Оба альф переборщили, вот только страдает от этого омега.       Джин, капнув пару капель валерианы в стакан с водой, протягивает его Намджуну. — Жить будет.       Ким опускает свой взгляд на врача, попутно беря из его рук стакан. — Спасибо, — и благодарность вовсе не за успокоительное, а за помощь тому, кто когда-то точно так же притащил самого Намджуна на эту самую кушетку. Да, Юнги не идеален и порой бывает совершенно безбашенным в своих решениях, но смерти он не заслуживает. Ким пододвигает стул к кровати и садится. — Что произошло?       Джин с ответом не спешит, присаживаясь подле своего стола, он капает и себе успокоительного. — Юнги и я... — Это я понял, — перебивает омегу Ким. — Я спрашиваю, за что? Даже с таким дерьмовым характером, как у него, не могло все произойти просто так.       Врач делает тяжёлый вздох. — Я пошёл ему наперекор. Наговорил ему всякого, залепил пощёчину и вылил виски из его бокала ему на лицо, — Джин говорил тихо не потому, что боялся нарушить покой пациента, а потому, что тяжело это всё для него. Чувства переплелись в клубок: ненависть, страх, беспокойство и отвращение — всё смешалось в один коктейль, что горчил на языке и раздирал горло. Слёзы вновь намочили щёки омеги, принося с собой некое расслабление нервам. — Я просто хотел защитить... — Кого ты мог защитить? — раздражённо вклинился в исповедь Джина альфа. Но всё негодование Намджуна сошло на нет, стоило ему увидеть слезы на глазах врача, который казался сейчас совсем маленьким и потерянным, а Ким ещё и давит на него. Альфа чувствует себя глупцом, от того сейчас подходит к Джину и заключает того в свои объятья. Да, барон понимает, что врач ещё легко отделался, учитывая вспыльчивость Юнги, за такое он мог и пристрелить, что он и сделал с одним из своих фаворитов, который как-то замахнулся на него. Но одна навязчивая мысль не даёт отпустить все на тормоза: Ким чувствует, что Джин его, и кто-то тронул его бету, а это недопустимо.

***

      Бывают такие дни, которые тянутся бесконечно. Вроде кажется, что прошёл час, но на самом деле прошло минут двадцать от силы. Таким был сегодняшний день для Чимина. Ещё вчера он дочитал последний роман, что ему принёс Уль, который не заглядывал к Паку уже как три дня. Этот факт расстраивает и одновременно тревожит омегу. Ведь пока старший был с ним, он отвлекался от насущных проблем и переживаний, но стоило Чимину остаться одному, как его одолевала тоска. Он скучал. Скучал по жизни за стенами борделя. Сейчас он бы отдал всё, только бы вновь очнуться от глубокого сна на лекции по философии, чтобы всего этого не было. Не было этих злосчастных стен, этого океана за окном, который мозолит глаза, не было бы боли. Не было бы Юнги. Чимину всего восемнадцать, но он уже может ответить на вопрос «Что такое ад?». Это несправедливо, незаслуженно, неправильно, но мнение Пака никому не нужно, ему твердят, чтобы говорил тише, чтобы думал меньше, советуют руки опустить и смириться, и он бы послушался. Только не в его это характере — сдаваться без боя.       У него было три дня одиночества, от которого он готов лезть на стены. Три дня наедине с собой и своими мыслями. Три дня, чтобы придумать план побега. Для Уля и Джина Чимин — маленький беспомощный мальчик, который пообещал даже в шутку не говорить о свободе. Пак начал планировать ещё с того дня, как он окончательно пришёл в себя и стал трезво соображать. Он вытягивал информацию у старших омег так, чтобы у них не появилось вопросов, зачем ему знать план здания, как ходят судна с продовольствием, когда смена у охраны. Чимин не может учесть всего в силу ограничения передвижения и информации, а главное — ему никто не поможет. Пак осознает факт того, что если его поймают, то его ждёт смерть, но это мальчишку не пугает. Теперь нет. Месяц он каждый день буквально заставлял себя дышать, держа в голове мысль, что всё это скоро закончится. Чимин провёл в этом борделе всего тридцать дней, но уже сейчас понял, что такое, когда жизнь в тягость, так быть не должно, и омега в этом глубоко убеждён.       Весь день Пак провёл в ожидании вечера. Ровно десять часов его сжирало волнение и страх. Страх, что его оставят в живых и заставят вновь пройти через ад. Но отчего-то он хочет верить Улю, что, как только его заметят около парохода, он получит пулю в лоб и дело с концом. У Чимина нет вещей, он пойдёт налегке. Для беглеца важна мобильность, а с грузом за спиной это было бы сложней. Дело близилось к вечеру, от волнения сердечный ритм омеги ускорялся, при наличии алкоголя Пак бы выпил. Он умывается холодной водой и ещё раз прокручивает план у себя в голове. Сейчас он выпьет подавители, которые стащил из медицинского кабинета после того, как его изрядно потрепал Намджун. Пожалуй, этот пункт был самым лёгким из предстоящего. Следующее, что нужно сделать — это отключить бету, который принесёт ему ужин буквально с минуты на минуту. Пак, вооружившись небольшой, но довольно тяжёлой вазочкой, встал подле двери. Он делает глубокие вдохи и выдохи, чтобы хоть как-то успокоить себя перед предстоящим.       В комнату, везя тележку с едой, входит бета, молодой парень, который был не выше самого Чимина, его можно легко признать за омегу, но отсутствие запаха выдавало сущность. Вид паренька придавал Паку уверенность, сделав шаг, он замахнулся и резко стукнул бету по затылку, разбив при этом вазу. На счастье омеги, его расчёт был верен, и бета рухнул на пол. Из места, куда пришёлся удар, сочилась кровь, и от её вида к горлу Чимина подкатывала истерика, но, взяв себя в руки, он опустился на корточки и нащупал пульс. Выдохнул, поняв, что парень жив. Пак стащил у него электронный ключ и бейджик. Далее нужно открыть дверь и прихватить с собой тележку, для отвода глаз. В коридоре нет охраны, что не могло не радовать омегу, который направлялся к лифту. Четвёртый, третий, второй и, наконец, первый этаж. Двери открылись, и перед Чимином предстал охранник, воздуха резко стало мало, омега впал в ступор. Мысленно он прощался с жизнью, как в этот момент грузный альфа пробасил: — Ты выходить собираешься или уснул? — Да, сейчас, прошу прощения, — быстро очнулся Чимин и вышел из лифта. Его не спалили, посчитали персоналом, у него что-то получилось, но расслабляться ещё рано. Спешным шагом он двинулся в сторону кухни, дабы избавиться от тележки. У Пака появилась надежда на успех. Кухня должна была быть около медицинского кабинета, сделав ещё пару шагов, он увидел открытое помещение, которое, собственно, и искал. Оставив свою ношу, Чимин услышал шаги. Соображать надо быстро, и всё, что он придумал — это спрятаться в кабинете Джина. Прошмыгнув за дверь, он припал к ней спиной, закрыв глаза. Сердце заходилось от страха, дыхание давалось с трудом, казалось, омега сейчас отключится от страха, но он ошибался. С каждым новым вдохом в лёгкие попадал до боли знакомый запах морского бриза. Чимин не хотел в это верить, он не мог угодить в лапы Юнги, этого не было ни в одном из расчётов. Никогда ещё омеге не было так панически страшно открывать глаза и видеть своего личного дьявола.       На кушетке лежал Мин, альфа, доказавший Чимину, что и в восемнадцать лет можно желать закончить жизнь. Он тот, кто не на словах, а на деле показал, чем чревато неподчинение. Он тот, кто стал причиной ночных кошмаров омеги. Но сейчас Юнги был не в состоянии не то что свернуть шею Паку за побег, а элементарно прийти в сознание. Препарат, что ввёл ему Джин, ещё действовал, поэтому альфа спал, его лицо было покрыто багровыми синяками, а правый глаз сильно распух, на шее были видны следы от удушья, а грудь забинтована. Чимин не понимал, что произошло, кто мог сделать это с Мином, и почему его сердце окутало ужас. Это было дико. Нельзя бояться до боли в груди за того, кто сам доводил омегу до подобного состояния, выкручивал руки и заставлял переживать ужас. Нельзя. Но как это объяснить своему сердцу, которое бьётся в груди, словно пичужка, лишь от одного взгляда на Юнги? Чимину нужно бежать, но ноги не слушаются, а по щекам бегут слёзы. Синяки были на теле альфы, но боль от них чувствовал омега. Он делает шаг к кровати, будто бы дотронуться сейчас ему намного важнее свободы. Чимину страшно, но вовсе не от того, что его поймают, а от того, что Мин не очнётся.       Чимина окутал какой-то вакуум, через который не проходит звук открывшейся двери, он тянет руку к лицу Юнги будто под гипнозом, но буквально за миллиметр до его цели, омегу отдёргивает Намджун. — Ты ещё что тут делаешь? — рычит Ким и вытаскивает омегу из кабинета. Чимин не сопротивляется, он потерян и совершенно не понимает своих чувств. — Я повторю свой вопрос ещё раз. Что ты делал в мед кабинете? Как ты там оказался? Кто тебе разрешал показывать свой нос из комнаты?       Намджун повторял свои вопросы, желая получить ответы, но Чимин находился в прострации, перед его глазами все ещё лежит поломанный Юнги. Ким встряхивает омегу, и тот наконец поднимает на него глаза. — Я хотел сбежать, — у Пака истерика, слишком много разных чувств, которые навалились на него. Он с этим не справляется, и если сейчас не выскажется, он задохнётся от слез. — Да, я хотел сбежать. У меня был план, я всё продумал. Но... — Чимин замолкает, чтобы сделать вздох. — Там Юнги, и он... — В отключке, — заканчивает за омегу Намджун. Ким впервые видит Пака таким. Таким сломанным. Когда Намджун подвесил его за крюки, Пак держался, когда его насиловали сразу двое — держался, он держался после всего того дерьма, что они творили с ним. А сейчас то, что накопилось в омеге за время пребывания здесь, дало выход. Вся злость, которая вспыхнула в Киме, как только он зашёл в кабинет, улетучилась. Альфа ещё никогда не чувствовал себя настолько потерянным, как сейчас. Видеть такого сильного омегу сломанным сложней, чем казалось. Всё, что смог сделать в этот момент Намджун — это прижать дрожащее тельце к себе. Слова о побеге будто бы вообще были не услышаны, они ушли куда-то на задворки сознания альфы, остался лишь перепуганный взгляд мальчишки, который отчего-то переживал за своего палача. Ким берёт на руки омегу, заходит в лифт, нажимает на пятый и подходит к двери, за которой находится комната Чимина, и альфа уже хотел зайти внутрь, как услышал заплаканный голос: — Там бета... он... я его... — Убил? — Ударил вазой.       На это Ким ничего не отвечает и входит в комнату. Около двери лежал парень, Намджун поставил Чимина на пол и, прикоснувшись к шее беты, убедился, что тот жив. — Я передам его охране и позову Джина.       На этих словах Чимина будто окатили холодной водой. Нет, Джин не должен знать, ведь в его глазах Пак — ребёнок, которого он не смог уберечь. Чимин хватает Кима за рукав пиджака, тем самым останавливая его. — Джин не должен знать, — Пак смотрит на альфу с надеждой, что тот поймёт, ведь врач для палача не просто проходимец с улицы. Нельзя так смотреть на человека, который тебе безразличен. Чимину всего восемнадцать, но, кажется, он уже видел, что такое любовь. Да, возможно, не такая, какой её принято считать. И Намджун согласен. Он согласен с Чимином, да, тот малец, но, видимо, что-то понимает. — Джин не узнает, но Юнги обязан.

***

      Очнуться на больничной койке никогда не было мечтой Юнги, благо, не в первый раз. Голова немного кружится, и в ушах стоит шум, но это не мешает альфе принять сидячее положение. Жизнь Мина протащила через всё возможное дерьмо, что только могло быть. Он давно привык терпеть боль. Когда ты живёшь в мире мафии, именно боль становится спутницей твоей жизни, и самое страшное: к этому привыкаешь. Юнги не просто привык, он её больше не чувствует. Ровно месяц назад альфа мог твёрдо заявить, что само понятие «чувствовать» ему чуждо. Сейчас что-то покосилось в Мине, что-то заставляет его давно каменное сердце заходиться в бешеном ритме. Юнги грешит на Намджуна, считая, что это всё — последствия драки, но он ошибается.       Кабинет встречает своего хозяина привычным холодом. И если раньше Юнги чувствовал себя совершенно комфортно при такой низкой температуре, то сейчас он замёрз, только не телом, а душой. Мысли Мина мечутся, не дают больной голове покоя, и альфа не понимает, почему ему так плохо. Откуда взялось это странное беспокойство? Что могло случиться за то время, что он провалялся в отключке? Но во всём сумбуре переживаний есть одно, которое бьёт по вискам, самое больное, самое страшное, которое Юнги гонит от себя прочь. Но в кабинет входит Намджун, он напряжён. Глаза опущены, и весь вид показывает, что тот провинился, вот только в чём. Юнги ожидал немного иные эмоции от Кима. Гнев, обида, презрение, всё, что угодно, но только не этот понурый вид. Ситуация патовая: одному сложно спросить, другому — ответить. И Намджун говорит, потому что так он сможет поквитаться за Джина.

Ибо на чужих так не смотрят.

— Чимин хотел сбежать, — Ким произносит, как исповедь, отпуская это, и в глазах напротив что-то ломается. Он уже такое видел, буквально вчера на лице того мальчишки, что крепость непробивную смог пошатнуть. Юнги слышит Намджуна и отказывается понимать, что тот говорит. Это чувство Мину в новинку. Ему ещё не приходилось ощущать нечто подобное. Этому нет объяснения. Нет слов, чтобы описать это. На долю секунды Юнги потерял Чимина. Кто бы мог подумать, что он так важен для него, это бред. Никак иначе. Мальчишка выводит его из себя одним своим словом, сказанным поперёк, своими выходками так, что хочется свернуть эту очаровательную шейку. Юнги неподчинение не терпит, а ему спустил с рук отказ, он закрыл глаза на всё. Вот только ответа на вопрос у него нет, эта омега такая же, как и все в этом борделе, только Мин так не считает. — Убью, — одно слово и целый океан эмоций, вложенных в него. Намджун его не останавливает, потому что сами разберутся. Потому что не убьет.       План Чимина был достаточно хорош, чтобы стать выигрышным. Были учтены и просчитаны риски, он был готов даже к смерти, но оказался беспомощным перед Юнги. В который раз этот альфа рушит жизнь ни в чём не повинному омеге. Мин снова отобрал всё, что было у Чимина. Юнги забрал надежду. Но Пак зол вовсе не на альфу, а на себя, такого слабого и беспомощного слюнтяя, который не смог взять себя в руки и закончить начатое. Не смог проигнорировать полуживого альфу. Теперь Чимин лежит на кровати и ждёт, когда его палач придёт к нему, чтобы забрать душу. И Пак не будет сопротивляться, потому что сам виноват и теперь ответит за это. Всё было по плану, только один момент упустили оба. Чимин, который не шелохнулся, и Юнги, который почти сорвал дверь с петель. Они оба два контраста: омега, что слишком спокоен, и альфа, что слишком зол. — Сучёныш! — рычит Юнги, притаскивая к изножью кровати Чимина. — Кто, блядь, тебе позволил? Кто тебе позволил даже думать об этом? — Ты, — безапелляционно отвечает ему Чимин.       Напряжение было настолько сильным, что его можно было резать ножом, но один момент меняет всё. По комнате разливается приторный запах ликёра. Внезапно становится понятно. Понятно, почему Юнги всё прощал, понятно, почему Чимин держался. Всё стало объяснимым, и от того казалось ещё сложней. — Этого не может быть... — отползая от Мина, бормотал, не веря, Чимин. Этого не могло произойти, только не с ним. Этот человек не может быть его судьбой, нет, она не может так выглядеть. Тот, кто должен заставлять дышать, не может собственноручно перекрывать кислород. Это слишком жестоко для того, кто не заслужил.

Это ошибка.

— Ты мой, — Мину сейчас не легче, он не верит, что судьба могла и для него приготовить «счастье». Это его омега, что сейчас смотрит на него со страхом, которого он доселе не видел, и ему отвратительно. Потому что это он виновен в этом. Юнги собственноручно показал своему омеге ад, сам его пытался плавить под себя, а, оказалось, не надо было. Чимин и так был создан для Юнги. А омега на постели выгибается, потому что течки всегда были болезненными, а сейчас его будто режут изнутри. Потому что его альфа перед ним и его не принимает, от этого рушатся оба. — Сделай что-нибудь, чертов ты ублюдок! — кричит Чимин. Юнги после этих слов отмирает, снимает свою рубашку и забирается на кровать. На его теле ещё виднеются синяки, толком ничего не зажило, но Пак сейчас не обращает внимание и сам тянется за поцелуем к альфе. Их губы смыкаются, оба понимают, что теперь жизнь делить на до и после. До было больно, страшно и поломано, а после, кажется, удваивает эти чувства, ведь теперь делят одно на двоих. Одежда трещит по швам и летит куда-то в угол, теперь только кожа к коже, душа к душе. Чимин скулит, когда в него входит палец — мало. Омега готов, но Юнги упорно продолжает добавлять пальцы, потому что это его омега. Нельзя ломать своё. Пак такой нежный и податливый, как Мин мог с ним так поступить? Юнги посыпает шею цветущими метками, а омега млеет от этого и просит войти в него. Терпение альфы уже на грани, а когда его так просят, оно и вовсе летит к чертям, Мин заменяет пальцы членом. Чимина прошибает током, ему хорошо. Его первый парень был с ним осторожен, будто с фарфором, и всё это было не то, ведь этот был другой. Мин впервые берет его лицом к лицу, не утыкая омегу головой в подушку, чтобы тот не сопротивлялся, и это невероятно. У Чимина губы клубничные, он может одним своим поцелуем доводить альф до оргазма. Юнги был глупцом, раз допускал мысль, что сможет его продать, это было бы самой страшной ошибкой в его жизни. Это всё чертовски несправедливо, не может дьявол делать так хорошо, нельзя получать удовольствие от ожогов, которые остаются после поцелуев. Но Чимину это нравится, он считает, что это течка, ибо так легче. Только Юнги с ним не согласен, он старше и, кажется, давно всё понял, только боялся принять, а сейчас готов, чего бы ему это ни стоило. Даже если цена — омега. — Мой, — шепчет Юнги и ставит кровавую метку на ключицах. Он не думает о чувствах омеги, который закатывает глаза от оргазма под ним. Ему плевать, альфа сделал, как хотел. Чимин чувствует жжение в районе ключиц и знает, что это значит. И внезапно ему становится тошно. Тошно стонать под ним, тошно прогибаться под него, тошно получать удовольствие от него. Но метка уже стоит, и выбора Паку опять не дали. По венам разносится яд, который вмешал в кровь омеги Мин, их запахи соединяются, становясь единым целым. Этот день был тяжёлым для них двоих, вот только впереди ждёт череда таких же.

Ведь Юнги Чимина принял, а Чимин Юнги — нет.