Близко-далеко

      Слабая рука матери слегка дрогнула и сжала указательный палец сына. Она еще не пришла в себя после операции, хотя и прошли почти сутки. Устало приоткрыв глаза, Эрик воззрился на лежащую перед ним на больничной койке женщину.       Умытая и причесанная, она выглядела моложе, чем ему показалось в начале их знакомства. Болезненное состояние выдавали лишь бледность и темные тени под глазами. Кудрявые русые волосы заплетены чьей-то заботливой рукой в аккуратную косу. Роксан была так спокойна. «Самое страшное уже позади…» — эта мысль жужжала в изможденном разуме и касалась всего: и Кристин, и их будущего, Роксан, Антуанетты, Пьера… Вот уж неожиданность — всегда равнодушный месье Дестлер печется об Антуанетте Жири и Пьере Барнье, простом парижском детективе, примерном заботливом отце и безутешном вдовце за безвременно почившей несколько лет тому назад супругой. Он почти не знал Мари Барнье, но о том, что она смертельно больна, выяснил от ее мужа.       Ха! А может он только притворялся равнодушным? И боялся, как впрочем и всегда, вдруг кто-то узнает о его слабостях? Быть и казаться — это непросто… Это самое сложное — найти себя настоящего. А какой он, Эрик Дестлер, Призрак Оперы, какой он настоящий?       На столике у окна лежало забытое карманное зеркальце. Призрак машинально взял его в руки, еще сам не зная для чего. А потом так же бездумно взглянул на свое отражение в стеклянном кружке. Взглянул и отшатнулся, прикрывая ладонью шрамы. Рука с зеркалом тихо опустилась на колени. Но через несколько мгновений, словно набравшись смелости, вновь вернулась в прежнее положение. Эрик опять посмотрелся в зеркальце, при этом не открывая шрамов. — Ты такой красивый… — тихий женский шепот заставил Эрика вздрогнуть, и он едва не уронил кусочек стекла. Роксан смотрела на своего вновь обретенного сына. — Если бы не твоя особенность, то я бы и не узнала тебя… — Мне было нелегко с этой «особенностью»! — зло прошипел мужчина. А потом… из его глаз побежали слезы.       Уронив тяжелую голову на край материнской постели Эрик рыдал так, словно избавлялся от всех детских страхов и обид. А Роксан, положив руку на голову своему взрослому ребенку, мягко гладила его по спутанным, грязным волосам и тихо шептала: — Все уже прошло. Главное, что ты нашелся, главное, что мы вместе… А эта девушка… Кристин. Она так любит тебя… Где она? С нею все в порядке?..       Имя возлюбленной, сорвавшееся с губ матери, заставило сердце Эрика пуститься в бег, а дыхание сбиться. Слезы тотчас сошли с его безобразного лица, а на губах заиграла мечтательная, полная святой надежды, улыбка. — Правда любит? — волнение и недоверчивость в голосе сына не укрылись от цыганки. — Любит. Влюблена, как кошка, — тихий смешок матери заставил Эрика поверить её словам. — Она с Антуанеттой… — забормотал Призрак, не зная, как объяснить, кто такая Антуанетта. — Антуанетта? Кто это? — Рока хотела знать все, что она пропустила в жизни сына. — Она мне, как сестра. Э-э… Антуанетта Жири спасла меня в детстве, а потом здорово помогла, — немного помолчав, Призрак добавил, — а еще она виновата в том, что произошло с Кристин и со мной… — Но вы же вместе! — воскликнула Рока. — И любите друг друга. Так нужно было, такова судьба, сынок.       Ласковые материнские увещевания усмиряли бурю в душе Эрика. Ему резко полегчало, словно тяжкий груз упал с усталых плеч.       Покашливание за спиной заставило Эрика обернуться. Он встретился взглядом с серыми глазами Антуанетты. У двери мялся и Пьер, весь пунцовый и глупо улыбающийся. — Ну, как ты, дорогой? — ласковый голос и нежное касание руки к плечу друга — вся Антуанетта была в этом простом проявлении чувств. — Как Кристин? — чуть хриплым голосом спросил Эрик в свою очередь. — Она сыта, спит в твоем доме. Немного волнуется… Три раза просыпалась и каждый раз спрашивала о тебе и… — глаза Жири вопросительно уперлись в лежащую на кровати Рока. — Это Роксан, моя мать. Она родила меня, вот так… — Эрику пришлось пересказать услышанное от Кристин и Роксан о своем рождении. На это ушло ровно двадцать минут. Жири и Барнье, открыв рты от изумления, слушали эту удивительную историю. — А кто от… — Пьер не успел задать вполне логичный вопрос. Изящная ножка бывшей балерины почти вовремя наступила на грубый полицейский башмак. Детектив на то и детектив, чтобы понимать с полуслова. В данном случае с полупинка. Эрик удивленно взглянул на друзей и вдруг расплылся в коварной улыбке. — Пьер, ты ведь уже не носишь траур? — Да уж как года два… Постой-ка, а что это ты спросил? Сам прекрасно знаешь, что Мари нету уже как четыре года, — стыдливо алея щеками, растерянно произнес Пьер. — Да так, ничего. Я вот о чем хотел попросить вас обоих: не могли бы вы съездить ко мне домой, успокоить Кристин… — Вот что, поезжай сам к ней и успокой! — безапелляционный тон, зазвучавший во внезапно обретшем силу голосе Рока, заставил Призрака Оперы сначала открыть, а потом, со стуком зубов, прикрыть рот. — Как скажете, матушка, — потупив изумрудные очи и пряча лукавинку, протараторил Эрик и, резво откланявшись, поцеловав при этом дамам ручки, едва держась на ногах от усталости, вышел за дверь.       Следом вышел и Пьер, чтобы дать указания одному из полисменов сопроводить в безопасности ценного свидетеля домой. Уже почти у выхода из госпиталя удалось догнать Призрака. Обменявшись некоторыми «печальными» новостями, как смерть Рауля и ранение в руку епископа, Пьер, спохватившись, запустил руку в карман старого сюртука, в котором он мелькал на службе круглый год, и извлек пачку страшно знакомых векселей, которые отобрали у Эрика при аресте в Кале. — Вот держите, месье Дестлер! Они, кажется, Ваши.       Поблагодарив детектива, Призрак сел в полицейский фиакр. Извозчик, получив инструкции от Пьера, щелкнул кнутом.