Близко-далеко

      То, с какой скоростью Кристин носилась по дому, приводило в ужас и отчаянье Мэг Жири и Женевьеву Барнье. Еще вчера, еле живая и с трудом воспринимавшая действительность девушка, сегодня была живее всех живых. Уже с самого раннего утра она принялась наводить порядок в доме месье, который был так любезен, что предоставил свой кров в полное распоряжение Кристин. Как его зовут, Мег даже не интересовалась. Но с такой прытью комнаты преображались под проворными руками бывшей примы Популер, что в белокурой головке Мэг вертелась украдкой мысль о подмене ее подружки. Кроме всего прочего, Кристин затиранила и саму мадемуазель Жири. — Так, Мэг, что ты застыла?! Еще воды принеси! — командовала бывшая прима Оперы Популер, стоя босиком посреди «недостаточно чистой гостиной», и раздавала указания всем, кто попадался под горячую руку. Сама Кристин орудовала тряпкой настолько профессионально, словно всю жизнь только этим и занималась. Девушки же, Мэг и Женевьева, не чувствовали своих ног от страшной усталости.       Этот «приступ горничной», как язвительно назвала весь этот хаос Женевьева, случился после сообщения о смерти Рауля де Шаньи. «Безутешная» вдова даже не потрудилась выдавить слезу по покойному, а лишь, вооружившись метлой и ушатом для стирки, принялась изливать свое «горе» на пыль и паутину. — Ничего не понимаю. Это же Рауль, ее муж… — бубнила под нос Мэг, в сотый раз протирая стеклянные плафончики на газовых рожках в прихожей. — Объелся груш, муж! — вторила ей куда более понятливая Женевьева, краем уха улавливая веселую арию графини из «Il Mutto».       Она была старше обеих подружек, потому ей не составило труда догадаться, что у Кристин были, мягко говоря, непростые отношения с супругом.       Приехав накануне в дом своего спасителя, она ужаснулась тому состоянию, в котором была Кристин. Всю ночь Жени (как ее ласково, по-домашнему называл отец) вместе с мадам Жири выхаживали Кристин. Девушка все время норовила сбежать на поиски Эрика. Один раз ей это почти удалось — она добралась до двери спальни, твердо уверенная, что это дверь, за которой Прима найдет своего Ангела.       В короткие минуты затишья мадам и Мэг, которая просыпалась от шума, создаваемого неугомонной певицей, рассказывали трагическую историю Кристин Дае и ее Призрака Оперы.       И именно Жени было поручено сообщить о неожиданном вдовстве Кристин. Руководствовался Пьер Барнье тем, что его дочь «иногда выполняет для него деликатные поручения». — Вот увидите все будет хорошо, у Жени есть опыт.       То, насколько все прошло «хорошо», мадам, ее дочь и детектив услышали, стоя в гостиной. Вначале была зловещая тишина, а потом возглас Дае: — Слава… ой, упокой, Господи, его душу! — таким тоном кричат горожане, когда на хлеб падает рыночная цена. Ну или крестьяне, когда пошел дождь после засухи.       Когда часы в гостиной пробили пять часов дня, весь дом уже сверкал чистотой и благоухал свежестью. Кристин, принявшая ванну, одетая в чистое платье насыщенного изумрудного цвета, сияла блеском глаз, улыбкой и нежным румянцем, словно начищенная хрустальная ваза.       Сидя в столовой за маленьким кофейным столиком, она с наслаждением пила кофе, при этом не спуская глаз с двери.       Через час девушка уже выпила полный кофейник и уничтожила все эклеры из вазочки. Кристин готова была взвыть от нетерпения. «Где же он?!» — мысленно вопила Дае, так как вслух, не рискнула — Мэг и Женевьева, едва приведя себя в порядок, легли спать в одной из четырех спален в доме. Они были настолько измотаны уборкой и самой Кристин, что едва смогли добрести до кровати. Последняя мысль у засыпающей Мэг была о том, что если бы мама и господин Барнье не уехали так рано, Кристин так не командовала бы. «Ах, мама-мама, ты всегда не вовремя приходишь и уходишь…» — эта последняя полусонная мысль была раздавлена усталостью и болью в мышцах, словно после пяти репетиций кряду.       Наконец-то около входной двери послышалась возня, и сидящая в кресле Кристин вскочила, едва не опрокинув столик со всем сервизом. Дверь тихо, как бы нехотя, отворилась, и в столовую вошел Эрик. Он был всё в той же одежде, что и в Кале. Весь его облик словно говорил… нет, просто-таки выл о горячей ванной, хорошем ужине и теплой постели. Но когда его потухший взгляд встретился с лихорадочно горящими глазами любви всей его жизни, Эрик словно встрепенулся. «Влюблена, как кошка!» — вспомнились ему слова матери, и невольная улыбка осветила его утомленное лицо. — Эрик, наконец-то, я уже места себе не нахожу! — в мгновение ока Кристин оказалась в его жадных объятиях и, касаясь руками его лица, продолжала очень мило бранить. — Что так долго? Они не отпускали тебя? Как Роксан? Ей лучше?       Чтобы прервать этот поток вопросов, Призрак поступил, как и любой другой мужчина, — закрыл рот своей любимой поцелуем. Этот знак любви, его вечной любви, словно влил в его тело жизненные силы.       Едва оторвавшись от ее мягких губ, он вновь приник к ней, словно истощенный странник к воде, что чудом оказалась в жаркой пустыне. Он долго ее не отпускал — так и стоял, держа ее в таких желанных объятиях и шепча: — Как же я соскучился, душа моя!       А потом закружилась веселая суета, что подняла счастливая вдова Рауля вокруг ошалевшего от всего пережитого Призрака. Она помогла ему принять ванну, едва не свалившись к нему в купель, затем принесла вкусный ужин прямо в спальню и, растолкав разомлевшего и уже дремавшего Эрика, заставила съесть все до последнего кусочка. Дожевывая уже почти во сне запеченную куриную ножку, мужчина не переставал счастливо улыбаться. Кристин меж тем умудрялась одновременно перевязывать сбитые пальцы, делать примочки к его всерьез воспалившимся шрамам и причитать, что Эрик себя совсем не бережет, а ведь должен! Хотя бы ради неё…       Последнее, что запомнил Эрик перед тем, как провалился в глубокий сон — неловкое копошение у него под боком, худенькие девичьи руки, обнимающие нежно за шею, и теплые губы, отчаянно жмущиеся к его правой щеке.