True Affection

В день, когда обстоятельства и желания заставили начать собирать вещи для поездки домой, Маккой задумался. Почти никак не поддерживая связь с женой, он по-прежнему тайно хотел, чтобы всё наладилось точно по мановению волшебной палочки. Однако по приезде домой он так увлекался вознёй с Джоанной, что банально не находил времени, чтобы подняться к жене в комнату или дождаться её после работы, где она задерживалась допоздна, никак не объясняя причин такому трудолюбию. Перекинуться парой слов им удавалось лишь наутро, когда Джоанна вскакивала ни свет ни заря и неслась на кухню, чтобы помочь отцу с выбором еды для завтрака. Джослин молча пила свой кофе, дразня натуральным ароматом истосковавшегося по нормальным еде и напиткам Леонарда, и молча ждала, когда тот начнёт диалог. И если во вторую и третью поездку ему хотелось быть тем, кто вступит в беседу первым, то на третью он попросту промолчал, что задало тон всему дню — Джослин хмуро следила за взаимодействиями отца и дочери и не произносила ни слова. Поездки в родной штат быстро переросли из радостного события в странную рутину, просветом в которой была лишь его малышка Джоанна. Излучая счастье и свет, точно маленькое Солнце, она кружила вокруг Маккоя таким же крохотным спутником, не отлипая ни на минуту. За две недели разлуки она находила миллион занятий, которыми они могли обеспечить свой досуг на два дня, поэтому все выходные они трудились на чем-нибудь, не поднимая голов, или пропадали за пределами дома, гуляя и наслаждаясь какими-нибудь представлениями или тишиной зелёных уголков. Осень сменилась зимой, и не без горькой усмешки Леонард вспомнил своё опасение насчёт последнего Рождества в кругу семьи. Если Джослин не жаждала общения с ним, так же как совместного времяпрепровождения, то Джоанна генерировала эту жажду за двоих — за себя и за мать, — и уже вовсю планировала их совместный праздник. Конец декабря предполагал несколько выходных для кадетов, и Маккой с волнением подумал о том, что мог бы отвезти Джоанну к своей матери. Бетси Маккой была бы счастлива увидеть внучку. Окончательно обустроившийся в комнате, Джим стал изредка пропадать по ночам и никак это не комментировать, только появляться наутро следующего дня с хмурой физиономией. Ранние подъёмы перестали радовать его так, как прежде, а походы в академический парк и вовсе вызывали странное раздражение. Сделавшийся мрачнее тучи, Кирк перестал следить за порядком в комнате, так же как и мешать Леонарду в его исследованиях. За неполных четыре месяца Маккой значительно преуспел в опытах на искусственных материях и был готов перейти на эксперименты с живыми, чтобы убедиться, не зря ли он потратил несколько лет своей жизни. Вернувшись с древней философии, Леонард застал Кирка спящим. Тот обнимал подушку, лёжа на своей узкой койке в углу комнаты, и крепко спал, несмотря на полуденное время и прогулянную пару дисциплины, на которую сам в первое время затаскивал Маккоя. Его можно было понять: в субботу утром хотелось поспать подольше, а сам Леонард посетил лекцию исключительно для того, чтобы убить время до отправки шаттла. Проснувшись в шесть утра и пролежав без сна до восьми, он соскрёб себя с постели, без особого энтузиазма попытался разбудить Джима и отбыл на занятия. Теперь, вместо того, чтобы озаботиться сбором немногочисленных пожитков перед отъездом, Маккой мучился догадками такого состояния Джима. Оставив Кирка досыпать честно заслуженные минуты или даже часы, Леонард заперся в ванной, чтобы привести себя в порядок, ведь Джоанна вряд ли ожидала увидеть вместо отца полупрозрачного от недосыпа и усталости мужчину, протягивающего к ней подрагивающие руки для объятий. Проторчав перед зеркалом с десяток минут и применив два гипо с витаминами, он распахнул дверь и замер. Джим сидел на его кровати облачённый в одежду выходного дня, помятый и сонный, и внимательно смотрел Маккою в глаза. — Ты чего, парень? — Леонард приблизился к кровати и сел рядом, устроив на коленях сумку для вещей. Ему никогда не требовалось брать с собой что-то особенное — большую часть занимали мелкие презенты для Джоанны и медицинский чемоданчик с лекарствами на все случаи жизни. — Получил сообщение от матери, — сообщив это, Кирк нахмурился ещё больше. — У неё всё в порядке? Леонард не силился изобразить безразличие, как обычно делал, когда речь заходила о семье Джима. Обычно стараясь вовсе не касаться болезненного вопроса, Маккой получал то же самое в ответ — Кирку не были интересны причины, почему его сосед общался по коммуникатору или голо-чату только с дочерью, никак не пытаясь связаться с женой. Скрыть что-либо, живя в спичечном коробке, по какой-то причине называвшемся комнатой общежития, было практически невозможно. Может быть, именно поэтому Джим, помня об обещании не водить в их комнату кого попало, иногда срывался на ночь и пропадал неизвестно где, чтобы не беспокоить собственной личной жизнью, или же попытками её наладить. — Ты ведь и так знаешь, что она никогда не служила в Звёздном флоте? Неохотно кивнув, Маккой отложил сумку, которую теребил только для того, чтобы занять руки. Отчего-то он переживал перед сегодняшней поездкой — Джослин не отвечала на сообщения, никак не комментировала, будет ли Джоанна свободна эти жалкие оставшиеся полтора дня и вообще, кажется, напрочь позабыла, что у неё есть муж. — После моего рождения она вернулась на Землю, на ферму, которую они с моим отцом купили незадолго до рождения Сэма, и стала вести обычную жизнь. За много лет она не обмолвилась и словом ни об отце, ни об их знакомстве и уж тем более об обстоятельствах, при котором они расстались. Всё это я узнал из электронных энциклопедий, но они не рассказывали мне сказок на ночь. Вслушиваясь в откровения, Маккой справедливо нервничал. Это был первый раз, когда Джим рассказывал о себе. Без идиотских шуток, попыток перескочить с темы на тему и уж точно с предельной серьёзностью. Он вёл к чему-то определённому. — Чего уж точно не значится в справочниках по истории Федерации, так это незначительного упоминания о том, что Джордж Сэмюэль Кирк покинул свой дом в шестнадцать, так больше в него и не вернувшись. — Это твой брат? — Леонард наконец присел рядом и посмотрел Джиму в лицо. — Именно. Сэм. Только я зову… звал его так. — Только не говори мне, парень, что ты так просто разбрасываешься семейными связями. — Тогда мне было двенадцать, я ничего не мог сделать. Только спустя пару лет я узнал, что он ушёл жить к деду — отцу матери. Мама написала мне как раз о нём, о дедушке. Вчера его не стало. — Сочувствую, Джим, — Маккой устроил руку на его плече и сдержанно кивнул. — Стало быть, ты поедешь попрощаться с ним? — Ни за что, — Джим вскочил на ноги и принялся ходить из угла в угол, хватать себя за запястья и потирать шею. Иными словами — он страшно нервничал. — Не хочу встречаться с… со всеми. — На какую дату намечено прощание? — Его уже кремировали. Я бы предпочёл, чтобы расщепили на атомы и спустили в чёртов унитаз. — Будь осторожен в своих желаниях, — Маккой тоже встал и сложил в сумку учебный падд, ему требовалось подтянуть одну из дисциплин за воскресенье. — Он не забрал меня от отчима, хотя точно догадывался о том, какой тот козёл. Фрэнк хотел продать одну из отцовских машин, выпущенных чёрт знает в каком веке, поэтому я сбросил её с обрыва, прямо в каньон. Джим остановился и самодовольно усмехнулся. — Сколько, говоришь, тебе было? — Двенадцать. — Удивительное дело, — Маккой изобразил серьёзность в тоне, — за десять лет ты ничуть не изменился. — За три с лишним месяца я ни с кем не подрался, исправно посещал все лекции, а ещё ни разу не напрашивался… — Джим замолчал и внезапно нахмурился. — Неважно. На лице Кирка отразилось многообразие эмоций — он потерянно моргнул, вновь нахмурился и следом же улыбнулся, точно не случилось ничего такого, что стоило бы его внимания. — Хороших тебе выходных, Боунс, — он шлёпнул Маккоя раскрытой ладонью по плечу и унёсся из комнаты. Если бы за время обучения Леонард не успел узнать Джима хотя бы немного, то подумал бы, что у того попросту не ладится с противоположным полом, на худой конец — что Кирк поцапался с самым злобным профессором и теперь не имеет никаких шансов закончить этот год обучения. Так толком и не успев погрузиться в чужие проблемы и вспомнив о своих, Леонард получил сообщение на падд. Кристина интересовалась, будет ли сегодня шаттл, и можно ли ей присоединиться. Договорившись встретиться у ангара, Маккой прихватил свои вещи и вышел из комнаты, напоследок взволнованно её оглядев. У него было странное чувство, природу которого он не мог распознать.

***

Пробыв ничтожное количество часов в компании дочери, Леонард поспешил за Кристиной, заранее пообещав забрать её в условленном месте. Обнаружив бывшую коллегу, а теперь однокурсницу, в приподнятом настроении, Маккой не удивился — та была в компании неизвестного ему мужчины. Кристина улыбалась, откровенно лучилась счастьем и выглядела не в сравнение лучше, чем измученный думами Леонард. Спасали лишь мысли о маленькой Джо, а ещё — почему-то — о Джиме. Образ его улыбчивого лица успокаивал, несмотря на хмурый настрой Кирка в последнее время. В шаттл Маккой забрался раньше положенного времени лишь по одной причине: чтобы дать Кристине попрощаться с сопровождающим её человеком. Уже внутри он несколько минут слушал её заливистый смех, а после и тихие перешёптывания, точно не предназначенные для посторонних ушей. Не особенно прислушиваясь к тет-а-тет беседе, Леонард размышлял над тем, что было бы неплохо вытащить Кирка куда-нибудь — в бар, клуб, в поездку по штату, в конце концов. Сан-Франциско не ограничивался одним только штабом Звёздного Флота, и об этом было так легко забыть, ежедневно вертясь то в лекционных залах, то в медицинском центре, то в шаттле — в ожидании встречи с его любимой девочкой. Остальное же небольшое количество оставшегося времени он проводил с Джимом. Сперва неохотные совместные посиделки в столовой за обедом или в библиотеке, после подобие дружественных подначек, и теперь их странные взаимоотношения можно было со всей уверенностью окрестить приятельскими. Маккой не смел называть себя ничьим другом хотя бы потому, что не решался лезть в чужие дела — хотя бы для того, чтобы выяснить, всё ли в порядке. Джим не был в порядке, но упорно об этом помалкивал.

***

Возвращение в комнату академического общежития началось с оказания первой медицинской помощи самому безответственному из всех кадетов академии — Джиму Кирку. Леонард нашёл его сидящим в его кресле, с кровоподтёком на скуле и красочным синяком под глазом. Разбитую губу пришлось обработать сразу, чтобы не усугубить и без того печальное положение. Стойко терпя все манипуляции, Джим молчал и не поднимал глаз. Вся его напускная бравада, коей он прикрывался большую часть времени, куда-то враз испарилась, оставив вместо себя странное смирение. — Ну, рассказывай, — Маккой вооружился гипо-шприцем и ухватил его за подбородок, чтобы как следует разглядеть оставшееся повреждение на скуле. Джим поднял глаза и посмотрел на Леонарда. — Нечего рассказывать, — он обхватил чужое запястье пальцами, подержал его несколько секунд и оттолкнул руку Маккоя, заодно отвернув голову. — Получил за непредусмотрительность. — Ты знаешь такое слово? — Леонард усмехнулся и вколол гипо в шею парня, на что тот среагировал болезненным вскриком. — Время от времени вспоминаю о нём. Сегодня забыл. — Пытался увести у кого-то даму сердца? — Нет, не даму, — Джим вновь уставился на Маккоя, только теперь с вызовом. — Флиртовал с чужим парнем. Озадаченно сложив руки на груди, Леонард не отвёл взгляда, выдержав эту маленькую пытку, и наконец поспешил к своей кровати, чтобы разобрать сумку с вещами. Необходимости делать это совсем не было, но ему отчаянно требовалось занять чем-нибудь руки, пока в голове крутилась мысль о только что полученном знании. Не то чтобы Маккой жил в средневековье и был снобом, обходя однополые парочки за милю. Джорджия и Атланта в частности считались вполне себе уютными для жизни всех рас, ориентаций и гендерных подвидов, чем не могли похвастаться затерявшиеся в древности Техас и Айова. Из последнего штата Джим и сбежал при первой же возможности. — Пока добирался досюда, — нерешительно начал Маккой, решив сменить тему и осуществить задуманное, — подумал, что было бы неплохо сходить выпить. Если ты, конечно, хочешь после… после этого, — он развёл руками. — После этого, — Джим хмыкнул и встал из кресла, приблизился ближе и замер на расстоянии полушага. — После подобного поражения ещё больше хочется наверстать упущенное. — Что ж, — Леонард чувствовал странное беспокойство и изо всех сил пытался его скрыть, бесполезно перекладывая тряпки с места на место. — Тогда я буду готов через пару минут. — Подожду тебя у выхода. Джим напоследок глянул в висящее у двери зеркало, утёр с подбородка каплю крови и покинул комнату, оставив Маккоя один на один с его мыслями.

***

В баре было не протолкнуться и шумно так, что с трудом удавалось расслышать даже вертящегося рядом Кирка. Он, куда более расслабленный, чем парой дней ранее, шутил и иронизировал о своих боевых ранениях, потирая ушибленный подбородок, указывал то на одного человека, то на другого, а усевшись за стойку, поздоровался с барменом так, словно они были закадычными друзьями. — Это мой сосед и друг, — Джим обратился к мужчине за стойкой. — Я зову его Боунс. — Леонард Маккой, — Маккой протянул руку улыбчивому бармену, услышав в ответ его имя, заранее зная, что через пару минут он вряд ли его вспомнит. После нескольких рюмок и пары стаканов, которые Кирк подставлял ему с завидной частотой, помещение бара начало вращаться. Шум стал казаться незначительным, а шёпот в ухо — громче не придумаешь. Джим всё подливал и подливал из купленной у улыбчивого бармена бутылки в стакан Маккоя и рассказывал о своих похождениях, с каждым часом становясь всё откровеннее и откровеннее. В защиту Кирка стоило сказать, что в этом вопросе у него присутствовала своеобразная честь: он избегал отношений на одну ночь, а если это изредка и случалось, то наутро не вёл себя как козёл ни с девушками, ни с парнями. На удивление, скованнее он почувствовал себя именно в стенах академии. Многие поступали сюда учиться парочками или уже женатыми, а кто оставался один — сосредотачивался на учёбе, благо времени на развлечения было не так уж много. — Как только увидел тебя в шаттле, сразу понял, что мы подружимся, — Джим сощурился от удовольствия, выпив очередной шот, и растянул губы в кривоватой улыбке, не прекращая глазеть Маккою в лицо. — Я знавал таких хмурых парней вроде тебя; кто не подпускает к себе близко сразу, в итоге становится тебе ближе всех. Откровения Джима уже почти не смущали. Они лились на Маккоя слаженным потоком, одурманивающим и приносящим странное удовольствие. Именно поэтому внезапное уединение с Кирком в длинном тёмном коридоре, ведущем к чёрному ходу, не стало для Леонарда большой неожиданностью. Руки Джима были везде — на талии, плечах, под плотной тканью кителя. Чужие обветренные губы прошлись по шее, плохо выбритому подбородку, замерли на мгновение в нерешительности и наконец накрыли рот Маккоя. Позволив себе целую минуту бездумного наслаждения происходящим, Леонард собрал остатки воли в кулак и оттолкнул Джима, плохо рассчитав силу, отчего тот неловко попятился и наткнулся на противоположную стену, ударившись об неё. — У меня есть жена, — произносить это оказалось до странного неловко, будто одно только упоминание о Джослин порочило её имя и усугубляло и без того испорченную ситуацию ещё больше. На губах Джима расползлась нахальная и самоуверенная улыбка. Он вновь шагнул ближе и устроил ладонь на бедре Маккоя. — Уверен? Несколько секунд Маккой и в самом деле размышлял над заданным вопросом. На время учёбы в академии он совсем позабыл о единственном жизненном принципе, руководящим всей его жизнью, — не прятать голову в песок, сбегая от проблем. Спасительное отрицание стало его спутником на скучных лекциях и изматывающих сменах в медицинском центре, и теперь оно отказывалось работать, потому что Леонард знал, что по-старому уже не будет. Не будет идеальной образцовой семьи с белым заборчиком, семейных посиделок в голо-комнате в окружении целого выводка ненастоящих голографических животных, а также тех нежных и тёплых чувств. Потому что они либо есть, либо их нет — возродить их уже не выйдет. Рука Джима оказалась решительной и серьёзной в своих намерениях, поглаживающей внутреннюю сторону бедра и грозящей перейти в активное наступление. Джим дышал Леонарду в шею, пьяно и рвано, и ждал, немного нетерпеливо, но со всей готовностью давая время на размышления, пока Маккой усиленно соображал, готов ли он поддаться минутной блажи и окончательно сломать то, что осталось от его семейной жизни. Не кривя душой перед самим собой, он чётко осознавал, пускай и в таком состоянии, что одна ночь с Кирком не сделает его главным грешником штата, а ещё подарит множество приятных ощущений и, возможно, приятную тяжесть в животе от воспоминаний об этой ночи. — Уверен, — Леонард сжал чужие пальцы и бесцеремонно стряхнул их со своего бедра. Чтобы сохранить хотя бы каплю достоинства, он решил покинуть темноту коридора и удалиться восвояси. Джим замер у стены и не двигался вплоть до того момента. Когда Маккой завернул за угол и рванул в духоту заполненного до отказа бара.

***

Так и не дождавшись в этот вечер Кирка, Леонард устроился в постели и мгновенно отключился, предавшись долгожданному сну, в котором его настойчиво целовали и шептали грязные словечки на ухо. Наутро, проснувшись с впечатляющим стояком, Маккой всё так же не обнаружил ни Кирка, ни следов его ночного пребывания в комнате. Решать свою проблему он отправился в душ, где, удовлетворяя себя рукой, представлял не упругую попку очередной молоденькой медсестры, вверенной ему в подчинение, а сильные руки, крепко держащие за талию; вместо округлых грудей в наполненном паром видении он прижимался к чьей-то плоской груди с твёрдыми от возбуждения сосками. Кончая на гладкую стенку душевой кабинки, Маккой вполне был готов признаться хотя бы самому себе, что вчерашние действия Джима запустили в его голове определённую программу. Сколь уничтожающую для привычного мироустройства — это ещё предстояло выяснить.

***

Со следующего дня Джим принялся вести себя преувеличенно обыденно. Он так старался делать вид, что ничего не произошло, и уж тем более это не произошедшее его не обидело, что переигрывал и забывался, особенно когда речь шла о моментах, когда они наконец оставались наедине. Такие моменты неизбежно наступали, когда они возвращались в комнату после дня, проведённого на ногах: Маккой торчал то на лекциях, то на стажировке в медцентре; Кирк оттачивал мастерство управления экипажем и кораблём в компании таких же целеустремлённых личностей — будущих гордых носителей золотой формы. — Я мог бы съехать, — через несколько дней, сидя за столом на свой половине комнаты (комнаты, не предназначенной для того, чтобы её делили напополам), Кирк внезапно подал голос. Маккою, читающему, лёжа на кровати, сперва показалось, что ему почудилось. Он на всякий случай соединил в воздухе два указательных пальца обеих рук, проверив, не сошёл ли он с ума, а после перевёл на Джима тяжёлый взгляд. — Ты мне не мешаешь, — это было честно. Может быть, звучало так себе, но отражало всё то, что Леонард думал по поводу нахождения Джима в его комнате. Если в первое время это казалось самой дурной затеей последнего времени, то с течением недель всё встало на свои места и уравновесило взбалмошность Кирка и его обстоятельность — в быту он был не так уж отвратителен, как во всём остальном. Помолчав ещё несколько минут, Джим вскочил со своего места и нырнул в шкаф. Вывалив из него едва ли не всё содержимое, он с победоносным видом извлёк из него маленькую белую коробочку. — Я вот… кое-что купил. Для твоей дочери. Не знаю, сколько ей лет. — Девять в следующем году. Что это? — Маккой отложил падд и сел, опустив ноги на пол. — Это браслет-змейка. Он, вроде как, живой — настолько, насколько может быть живым робот, — и время от времени оживает, реагируя на команды, чтобы повеселить хозяина. Ты как-то сказал, что у неё аллергия на животных. Джим так и остался стоять на своём месте с коробкой в руках. Маккой ни черта не смыслил в современных увеселительных технологиях, но знал одно — Джоанна порадуется любому подарку, даже если он будет от неизвестного ей человека. — Могу я… могу я поехать с тобой? Такого Джима Леонарду видеть почти не доводилось. Кирку было свойственно открывание дверей пинком, громкий смех и попытки соблазнить всё живое в радиусе пары миль, но никак не драматичные паузы и взгляд в пол. — Не думаю, что это хорошая идея, Джим. В самом деле Леонард так не думал. Если он и хотел бы чью-то компанию в поездке, помимо Кристины, то это вполне мог бы быть Кирк — с неестественным для себя поведением или нет. Оставив коробку на прикроватном столике Маккоя, Джим молча кивнул, и только когда он уже почти покинул комнату, не до конца прикрыв за собой дверь, его окликнули. — Может быть, в следующий раз.