***
В быту Джим был отвратительным хозяином, но это легко компенсировалось остальным. Его забота распространялась на все аспекты совместного проживания, и стоило ему позволить — он с радостью взваливал на себя все маленькие и большие заботы. Леонард чувствовал лёгкий контроль везде и во всём: в столовой перед ним приземлялась порция еды даже раньше, чем он успевал сообразить, что хочет съесть на завтрак; грязные простыни наутро бесследно пропадали, сменяясь свежими, и для этого Джиму даже не нужно было будить Маккоя; тест на симуляторе, который так долго не давался Маккою, взявшему лётный курс, как дополнительный, Кирк бы сдал за него, если бы не вовремя обнаруженные Леонардом махинации; на первый пробный Кобаяши Мару Джим потащил не только Ухуру, чьё имя всё ещё надеялся выяснить, но и Леонарда, что, по его словам, должно было стать отличным подспорьем для удачного прохождения теста, который было невозможно пройти. Все эти мелкие, невидимые на первый взгляд, детали делали Джима человечнее не только в глазах Маккоя. Джим даже не напрягался, стараясь кого-то поразить своими манерами или тем, как сильно он заботился о тех, кто ему был дорог. Старался он лишь в двух случаях: когда речь заходила о маленькой Джоанне или о Кристине Чэпел. Сдержанность Кристины стала для Кирка чем-то вроде вызова. Она часто сопровождала их в поездках, поэтому Кирку хотелось во что бы то ни стало впечатлить её деликатностью и знаниями. Несмотря на неудачу, преследующую его не первую поездку, он не оставлял надежды, чётко зная, что однажды это случится. — Вот стану капитаном, возьму её на борт, — уверял Джим, когда он и Леонард оставались наедине. — Снова станешь ей начальником. — Тогда моим начальником станешь ты, — Маккой не мог представить себе подобного, но тайно был уверен, что это действительно случится. — Так себе перспектива, а?***
В день, когда зима наконец сменилась долгожданной весной, было решено внепланово посетить Джорджию. В последнее время Джоанна часто слала видео-сообщения, и, просматривая их, Леонард ловил себя на мысли, что даже немного ревнует свою малышку к Джиму, ведь этого парня она ждала в гости не меньше родного отца. Она неизменно здоровалась с обоими, а после так же привычно спрашивала: — А Джим приедет? Вырваться у Кирка получалось не всегда. Загруженный на учёбе до самой макушки, он со всем старанием разделывался в течение двух недель с долгами по учёбе, чтобы сопровождать Леонарда в поездке. Иногда дел оказывалось столько, что приходилось оставаться, чтобы случайно не утерять корону главного умника курса. Уезжая, Маккой шутил, что без Джима Джоанна будет не рада видеть его, и в глубине души в самом деле этого опасался. Однако приезжая домой, понимал, сколь напрасны его сомнения: дочь взбиралась на него, как по дереву, крепко обнимала и долго рассказывала о том, как провела эти две недели в разлуке.***
В дни, когда учёба давала возможность передохнуть, а ехать никуда было не нужно, Леонард проводил время за исследованиями. Усовершенствование формулы предполагало полную занятость в выходные дни, и Кирк, вклинившийся в это самое свободное время, не особенно-то способствовал открытиям и доработке уже существующей формулы от той самой болезни, погубившей Дэвида Маккоя. Вопреки желанию работать на благо общества, и без того получившего вакцину от редкой болезни, Леонард с каждым днём всё больше времени тратил на Джима. Отдельным, безусловно приятным, стояло времяпрепровождение с ним в постели. Кирк с неутомимостью юности позволял себе всё. С чувством экспериментировал, соглашался на любое, даже безумное, деяние и всегда доводил любое начинание до конца. Вопреки желанию попробовать всё новое в постели, Джим оставался верным простым плоским утехам. Ему нравилось, когда его крепко держат, пока он лежал на боку, а Маккой входил в него, навалившись всем телом. Нравилось тянуться всем телом, превозмогая свои физические возможности, чтобы получить смазанный поцелуй. Нравилось смотреть Маккою в глаза, когда Джим сидел на его коленях и медленно раскачивался взад и вперёд, точно в тантрическом танце. Такой секс приходился Леонарду не просто по вкусу — он с радостью прерывал все дела, хорошо зная, что Джим насытится только ближе к поздней ночи. У самого же Леонарда после подобных вечеров сил не оставалось не только на исследования, но и на элементарную заботу о себе, и тут в дело вступал на удивление полный энергии Джим, прибираясь за собой и своим ворчливым любовником. — Мне нужен массаж, — в один из подобных беспечных дней сообщил Джим, при этом влажно дыша в плечо Маккоя. Они, утомлённые и расслабленные, наслаждались свободным временем воскресного вечера. — У меня нет достаточной для этого квалификации, — ответил Маккой, не открывая глаз, но при этом ловко огладив Джима по заднице и скользнув между ягодиц. Джим отреагировал мгновенно — замычал ему в шею и прижался теснее. — Но если тебе интересно, у меня есть все полномочия для того, чтобы периодически делать осмотр твоей простаты. — Конечно, мне интересно. Таких деталей в твоём профайле точно нет. — Отрадно слышать, что хоть что-то осталось тайной, пускай это и такая мелочь. — У тебя всё равно не было шансов скрыть от меня хоть что-то. Обняв Джима крепче, Леонард кивнул скорее из желания поскорее разделаться с этим разговором. Таящиеся в шкафу секреты были заперты так тщательно, что иногда сам Маккой забывал об их существовании — о прошлом, настоящем и даже будущем. Следующие полчаса Джим, оседлав бёдра Леонарда, старательно объезжал его, держа за плечи и внимательно глядя в глаза. Утопая в их синеве, было сложно держать себя в руках — Джим был невероятным, его хотелось с ног до головы и во всех существующих позах. — В следующий раз, — шептал Кирк, задыхаясь от усердия; он так быстро двигался на члене Маккоя, что едва поспевал за собственным ритмом, — я хочу взять тебя. Резко перевернув Джима на спину, Леонард вошёл в него до конца и замер, обхватив крепкую шею парня обеими ладонями. — Не нравится то, что даю тебе? — прошептал Леонард так тихо, что Джим бы не услышал, если бы не вслушивался так внимательно; не вглядывался, ловя каждое движение. Маккой толкнулся внутрь Джима с такой силой, что чужие пятки на его пояснице причинили боль, впиваясь с силой для лучшей опоры. — Очень нравится, — прохрипел Джим, задыхаясь от пальцев на шее, но при этом упорно держа их у своего горла, чтобы они ненароком не исчезли со своего места, — но ты должен знать… Джим закашлялся и шумно глотнул воздуха, вскинув таз выше, чтобы сменить угол резких и болезненных толчков, которые двигали их на кровати, сминая простыни и отправляя их несуразным комком на пол. — Что я должен, мальчик? — чуть ослабив хватку, Леонард убрал одну руку с горла Джима и устроил её на его бедре, держа под него, подталкивая на себя время от времени. — Должен знать, что я… я умею ничуть не хуже. — Хочешь знать, какой я, когда раздвигаю ноги для кого-то? — отчего-то рассердившись, Маккой вернул руку на шею Джима и сжал пальцы обеих рук. — Могу ли я быть таким же беззащитным, какой сейчас ты? Не имея возможности ответить нормально, Кирк сморгнул выступившую влагу с глаз и кивнул, судорожно вздохнув. От всех грубых манипуляций Маккоя его эрекция не только не спала, напротив — член был предельно твёрдым, с влажной и распухшей головкой. — Мне нравится это, — беззвучно, одними губами произнёс Джим. — Что ты сказал? — Леонард склонился ниже, укусил Джима за подбородок и наградил грязным поцелуем. — Тебе нравится это? — Да, — Джим начал дрожать, как делал всегда, когда тело подводило его к разрядке. Бёдрами обнял талию Маккоя ещё крепче, приближая к себе, вынуждая двигаться в нём короткими толчками. Маккой не был железным. Он любил то, что делал с ним Джим, как тело реагировало на близость этого парня, но ещё больше любил ощущения, которые никоим образом не относились к физической близости. Интимное единение, порой грубое и запредельно откровенное, заставляло эмоции кружить не только под коркой, защищавшей его, — под воображаемым панцирем, который Маккой так долго отращивал, пытаясь откреститься от таких вещей, — но и на поверхности. В такие секунды, иногда минуты, он прятал нахлынувшую сентиментальность за грубостью или простыми поцелуями. Сегодня делать подобного не хотелось, потому что раскрасневшийся и до предела возбуждённым Джим вызывал зеркальную реакцию — в носу защипало, а в уголках глаз скопилась влага, которую никто в своём уме не стал бы называть слёзами. За такой короткий срок Джим стал для него чем-то большим — не просто парнем, с которым можно весело провести время в баре или в постели. Джим стал его другом, любовником, всем. Иссохшие за время брака чувства ожили, точно от живительного дождя в самый засушливый период. Внутри порхало нечто, что при должном старании можно было назвать дурацкими бабочками, а чуть повыше — в груди — ныло что-то, чему название давать было банально страшно. — Джим, — позвал Леонард. Он убрал руки отовсюду, обхватил лицо парня ладонями и просто поцеловал его, преисполненный благодарности за всё. За заботу, за дружелюбие с его девочкой, Джоанной, за поддержку в трудные дни и даже за надоедливость в первый месяц знакомства. Если бы не откровенная навязчивость Кирка, они до сих пор были бы там, откуда начали — в разных концах страны, на разных полюсах Земли, или даже на разных планетах, кто знает. — Да? — облизав искусанные покрасневшие губы, Джим улыбнулся ему, обхватив подрагивающими пальцами за запястье. Он всё ещё дрожал от подступающей разрядки, и медленные движения члена внутри него приближали оргазм с каждой секундой. — Я могу терпеть, если надо. — Тебе не нужно терпеть, — Леонард увлёк его за собой, и они оказались в той же позе, с которой начинали. Джим со стоном опустился на член Маккоя и прикусил нижнюю губу, сосредоточившись на своих ощущениях. Он был необычайно красив в этот момент: с красным лицом, шеей и грудью, торчащими от возбуждения сосками, с вздыбленным до самого пупка членом. Кирк медленно двигался на Леонарде, издавая самые мелодичные на свете стоны. Если бы Маккою предложили выбрать место и время смерти, он бы предпочёл окончить жизнь именно так — внутри Джима, под ним, наслаждаясь тем, что тот ему демонстрировал. — Ты красивый, — оборона в очередной раз дала сбой, и панцирь треснул в новом месте. Джим ничего не ответил, лишь застенчиво улыбнулся, точно не уверенный, правда это или нет. Словно он не слышал до этого момента тысячу признаний в любви, будто его не восхваляли самыми прекрасными словами, не посвящали стихов и не добивались самым настойчивым образом. Джим мог позволить себе быть скромным, когда хотел. Ведомым, подчиняющимся, даже слабым. — Давай, Джимми, — Леонард устроил ладони у него под ягодицами и подтолкнул вверх. — Поработай бёдрами для меня. Вот так. Уже много минут находящийся на грани оргазма, Джим откинулся на согнутые в коленях ноги Маккоя и начал делать то, о чём его попросили. Открывшийся Леонарду вид заслуживал лучших в мире откровенных картин, самых непристойных виртуальных реальностей. — Любой бы отдал что угодно, чтобы оказаться на моём месте, — Маккоя несло, у него не было сил остановиться. — Но я с тобой, — отозвался Кирк и, в последний раз опустившись на член Леонарда, принялся кончать без единого прикосновения к себе. Леонард, как заворожённый, следил за этим прекрасным действом, и если бы у него была возможность забыть о своём остром возбуждении, он бы сделал это, но вместо этого он сжал Джима за талию, толкнулся вверх, хоть тот и не мог принять его ещё больше, и принялся с чувством кончать внутрь разгорячённого нутра. — Мой, — заключил Маккой и отпустил Джима. До странного молчаливый, Кирк улёгся рядом, лицом к лицу, и прикрыл глаза, позволив привлечь себя ближе. На часах призывно горело три часа ночи, и команда потушить свет до нуля процентов прозвучала едва ли не жалко, ведь спать им оставалось четыре часа.