В твоих изящных руках - красивая ложь. Эта вымокшая недвижимая надежда - тоже ложь? Далеко разлившееся небо совсем темнеет, Кружась в мечте, что доживает свои дни. ...Просто мне страшно... Звон рвет тьму в клочья, Уничтожая прохладный ветер, Останавливая дыхание... Далеко разлившееся небо кружится в мечте, Что доживает свои дни, оно совсем... Если оглянуться на все предыдущие ночи, Больше никогда...
"Namamekashiki ansoku, tamerai hohoemi" Dir en Grey
- С меня довольно! Грохот обрывает разговор, и я даже вздрагиваю, резко повернув лицо к ударившему по столу ладонями любовнику. - Я хочу знать, что происходит и кто вы, черт возьми, такие! Мне порядком надоело быть единственным, кто совершенно ничего не понимает! Рассказывайте! Сейчас, немедленно! Тишина, воцарившаяся после этого яростного заявления, накрывает обеденный зал странным ощущением угрозы со стороны гитариста, сейчас склоняющегося над столом. Голова его опущена, и темные пряди скрывают сверкнувшие гневом глаза. Позади него на полу лежит рухнувший от резкого движения стул, а бокал, подскочивший от удара вместе с тарелкой, прокатывается по белой скатерти, расплескав по ткани темно-красное вино. Он останавливается, с тихим хрустальным звоном натолкнувшись на тарелку сидящего рядом Матсумото, и этот звук отдается мягким эхом по просторной комнате, застревая в наших ушах безвыходностью. - Хиде-Зоу сан... - Я оказался в этой ситуации практически случайно, и мне приходится сражаться вместе с вами. И я имею право знать, с чем имею дело, вам не кажется? - Хорошо, - Руки опускает свою вилку на лежащую возле тарелки салфетку, спокойно отодвигая стул от длинного массивного стола, где за обедом сумели уместиться все прибывшие в дом Тэтсуи музыканты, и тихо поднимается на ноги, повернув лицо к гитаристу. - Я расскажу тебе, Хиде-сан. Ты прав, неправильно, что только ты остаешься в неведении. - Может, не стоит делать этого? Мой голос вновь прерывает начавшийся было разговор, и я тоже выхожу из-за стола. - Я против. - Аой? - Будет лучше, если все останется так, как есть. Я не хочу, чтобы Хиде... сан знал о нас так много. - Это неразумно, - встревает Кай, отставляя в сторону свой бокал с водой. - Хиде все сказал верно. Мы не можем оставить... - Это касается не только нашей группы. Я просто не хочу, чтобы он знал это! - Почему? - Что? Я вскидываю голову к подавшему голос Урухе, который все еще продолжает сомневаться в том, что человек перед ним - Широяма Юу, его коллега и соперник по инструменту. - Я спросил: почему? - Потому что... - Если я не узнаю подробностей этого безумия - я просто уйду. - Ты не можешь! Эти двое... ты станешь легкой добычей для них! Они уже не оставят нас всех в покое! - возражает Асаги, так же потерявший интерес к еде. Тэтсуя, сидящий во главе стола, лишь молча и с усмешкой наблюдает за происходящим, даже и не думая вмешиваться в наши разборки. На его стороне нет тарелок и бокалов - лишь банка холодного кофе, который он преспокойненько попивает, не проявляя к беседе никакого интереса. - Тогда я требую объяснений. В противном случае - я разворачиваюсь и еду домой. - Не нужно. Я же сказал, что расскажу тебе все. Я вскидываю лицо к Таканори, который с готовностью выдерживает мой взгляд, сложив руки на груди в таком привычном жесте... Я могу лишь скрипнуть зубами от злости. Я не хочу, чтобы Хиде знал все то, что теперь знаю я. Что я вспомнил. И это не только потому, что во всей этой истории замешано так много личного, касающегося только меня и моей группы, я не хочу... подвергать его опасности. Если он узнает слишком много, его жизнь изменится. И никогда больше не будет прежней, как моя. А такое тяжелое бремя... Мы сами-то несем его с трудом, однажды столкнувшись с этим хаосом. Я не думаю, что Хиде не выдержит - он такой же сильный, как и все мы, и все же, это слишком серьезно. - Это будет долгая история, - Руки поворачивается к гитаристу, проигнорировав мой предупредительный взгляд, и поднимает к его лицу свои темные озера, в которых плещется решимостью темно-синий цвет. - Поэтому... Хиде-Зоу сан, будет проще показать тебе все то, что я видел своими глазами. Если ты не против... - Ты не потащишь его в Искажение! Мой возглас ударяется рычанием в каменные стены, но Матсумото даже не поворачивается ко мне. - Это является частью нынешней ситуации. К тому же, картина всего произошедшего проявится лучше при просмотре моих воспоминаний. Это займет меньше времени, чем если бы я пытался объяснить все лишь на словах. - Я слышал, Линда жива. Таканори дергается при этом моем замечании, замолчав. - Я не пущу его туда хотя бы поэтому. Та женщина... - Не может быть! - Уруха подскакивает со своего места, распахнув глаза. - Таканори, это правда?! - Да. Мы видели ее, - тихо замечает Рейта, закрывая глаза. - Правда, не понятно, как на этот раз она настроена к нам. - Тогда это опасно, - соглашается со мной Кай. Наконец-то, хоть кто-то еще не растерял мозги! - Я не думаю, что она будет вмешиваться, когда мы в такой ситуации. - А по-моему, ей только на руку, что мы оказались в таком положении! Ру-сан, нанести удар, когда мы и без того находимся в опасности - хороший шанс свести старые счеты, - возражаю я, не отводя взгляда от ушедшего в раздумья вокалиста. На пару минут в комнате воцаряется молчание. А после... вдруг проявивший интерес к беседе, подает скучающий голос стилист, испортив и сломав все доводы, что мы только что выстроили, чтобы оградить Хиде от возможной беды: - Ну так иди с ним, какие проблемы? - покачивая в длинных пальцах банку кофе, Тэт вновь усмехается, откидываясь на спинку мягкого стула. Это заявление заставляет меня вздрогнуть и поежиться - я вспоминаю парадоксальную реальность друга, и события, произошедшие в ней, вновь внедряют в грудь паршивые ощущения. - Хорошая идея, - вдруг поддерживает гримера Матсумото. Да они что, все свихнулись что ли?! - К тому же, раз лидер вновь получил доступ к иному миру... его призыв в Искажение, если такая необходимость возникнет, будет иметь совершенно другой исход сражения. - Третий разберет дамочку на крошечные пазлы, - широко улыбается Акияма, уперев локти в стол и коснувшись губами сложенных друг на друга ладоней. - Я согласен с Мышкой - нападать, когда у тебя такие противники - верх глупости. Даже если ее голова совершенно пустая, она все равно понимает это. Что двигало тобой, крошка, когда ты создавал ее? Просто куклой... ее уже не назовешь. Твое одиночество было столь глубоким, что желание найти спутника сумело выковать нечто живучее, хоть и несовершенное? - Ты спрашиваешь меня о том, что даже мне самому неподвластно знать? - Таканори бросает взгляд из-за плеча на сидящего на другом краю стола мужчину, чьи глаза впиваются в темные озера подобно клыкам ядовитой змеи в кожу - внимательно, жадно. И улыбка его становится шире, пропитанная невыносимым голодом и насмешкой. И это кажется мне более жутким зрелищем, чем встреча с вновь ожившей марионеткой в другом мире. - Очаровательно. - В любом случае, у меня нет выбора. Это наша вина. Я втянул в это Хиде-Зоу сан. И, возможно... его неосведомленность в будущем может повлечь за собой ошибку, которая будет стоить нам слишком дорого. Незнание ситуации может повлечь серьезные последствия. Если мы проигнорируем его просьбу, он просто не сможет действовать правильно в следующем сражении. И мы все окажемся в опасности. Этого нельзя допустить... я не могу вновь подвергнуть вас этому. Именно из-за того, что в тот раз вы не были подготовлены, мы едва не погибли. Но теперь я никому не позволю... так страдать... Лицо Матсумото искажается в приступе боли и вины, которые все еще владеют им - слишком свежи воспоминания о войне за будущее музыканта, едва не потерявшего сцену полгода назад. И как бы мы ни старались переубедить его в том, что он не виновен в произошедшем, это все равно не помогает Таканори избавиться от страшных сцен мук, через которые пришлось пройти всем нам. Взгляд вокалиста начинает дрожать и наполняться отчаянием, вызванным зубастой и слишком честной совестью, а ладони в перчатках вновь касаются светлых волос, дрожащими пальцами сжимая сожженные краской пряди, и я понимаю, что позволить ему вновь уйти в самобичевание я не могу. Он и так слишком много пережил за последний год! Кома Кая, о которой все забыли, кроме него, сражение с балериной, а теперь еще и ведьма, укравшая у него музыканта... Его словно кто-то сглазил, нагоняя на и без того страдающую душу одну напасть за другой! И последняя оказалась не менее жестокой предыдущих - он действительно потерял в весе, загруженный мрачными мыслями и безвыходностью, побывал в аварии и прошел адские пытки под руками Сары... И самое ужасное - он ничего не забывает. Сколько бы над ним не бились потусторонние силы - в отличие от нашей памяти, легко стертой и оттого не тревожащей нас, голова Матсумото хранит в себе все эти тяжелые невыносимые сцены, никогда не дающие ему покоя. И эта битва тоже будет храниться четким фрагментом в истории его жизни, когда как нас вновь лишат этого. А Таканори... С того дня, когда погибла Лейла... его сердце сокращается с пульсирующей болью. Все его тексты обернуты непроглядной тьмой. И лишь недавно Акира сумел успокоить его, войдя в его жизнь лекарством от старых шрамов и новой надеждой. Но ведь... даже он не в силах избавить моего вокалиста от страданий. - Таканори, - я понимаю, что еще немного, и он вновь потеряется в своих чувствах, выпустив наружу безумие и слезы. Возникший позади Матсумото басист крепко прижимает к себе ослабевшего, сброшенного с душевного равновесия музыканта, прекрасно чувствуя состояние любимого человека. - Давай покажем ему все... Давай покажем это Хиде. Я... согласен. Так будет лучше. Пойдем... - Если это настолько тяжело, тогда не нужно. Я дергаюсь всем телом, когда ладонь Хиде накрывает собой глаза Таканори. Акира, обнимающий вокалиста сзади, даже замирает от неожиданности, но ничего не может сказать на этот странный жест. А Хиде... Его улыбка и взгляд, которым он смотрит на в миг успокоившегося мужчину, такие... ласковые, теплые, нежные. Понимающие и заботливые. - Я могу попросить объяснений у Кая. Незачем так мучиться из-за человека совершенного чужого для тебя. Это неправильно. У меня сердце сжимается в груди от вспышки боли, а грудь наполняется жгучей, невыносимой ревностью. Он никогда не смотрел на меня так. Никогда не касался меня так. В последнее время он вообще не проявляет ко мне и трети того, что обращено сейчас на Таканори. Но ведь... это я! Я тот, кто ближе всех ему! Почему же он... для кого-то другого... Почему не мне? Не для меня? Никогда... Или... он тоже, как и Тэтсуя с той сучкой... хочет его? Меня начинает трясти от охвативших меня обиды и злости. Сквозь клетку ребер один за другим в душу вонзаются остро заточенные ножи, и становится больно дышать, все внутри покрывается ощутимыми ранами и чувством разочарования, отчаяния. - Все хорошо, - я сквозь туман вижу, как улыбается Матсумото, касаясь пальцами кисти Хиде, и тот осторожно отнимает ее от лица мужчины. - Спасибо, Хиде-сан. Мне намного легче... Он тоже увлечен им. Увлечен Таканори! Акира! Куда ты-то смотришь?! И почему ты так понимающе улыбаешься?! Он же... - Если станет тяжело, просто прекрати. Рейта-сан, ты же знаешь, что делать, если это... ну... - Не волнуйся, - улыбается Рей, благодарно кивнув гитаристу и сжав ладонью его плечо. - Я остановлю его, если будет необходимость. Но ты прав - то, что ты не знаешь ситуации, несправедливо, и... Басист запинается. Просто потому, что я ударяю его по руке, скинув ее резким движением с плеча своего любовника. Причем, как я оказался за спиной Хиде, я просто не помню, словно кто-то вырезал этот кусочек из моей головы. Ру-сан ловит своими глазами мой взгляд и вздрагивает вновь, невольно отступив на шаг назад. - Юу... - Не смей прикасаться... - Что? - Хиде поворачивает ко мне лицо, тоже замечая мое состояние. - Я говорю: не смей прикасаться к кому-то еще, кроме меня, Хиде! Этот рык прокатывается громом по комнате, и я грубо дергаю мужчину к себе за руку, хватая второй пряди его волос и разворачивая к себе. Поцелуй, которым я заткнул готовые было вырваться из его горла возмущения, выходит жестким... Хиде упирается ладонями в мою грудь, но я не выпускаю его из своих рук, крепко держа мужчину за талию и волосы, не позволяя отстраниться от вплотную прижавшегося тела. Разбитые им недавно губы неприятно ноют, и одна из ранок все же лопается в яростном поцелуе, когда я насильно врываюсь в раскрывшийся в изумлении рот языком, но почти не замечаю этого, лишь сильнее прижимая его к себе. Я неотрывно смотрю в наполнившиеся гневом глаза любовника, лишь боковым зрением улавливая реакцию мужчин сбоку от нас, и выпускаю его лишь тогда, когда неосознанно мой кулак крепче сжимается на его волосах, и в отместку за эту боль белые зубы гитариста смыкаются на моем языке, заставив прервать насилие губ и отпрянуть. Хиде отталкивает меня от себя, тяжело дыша, тоже подвергаясь дрожи тела, что случилось и со мной несколько минут назад. - Что ты делаешь, черт возьми?! - срывается гитарист, сжимая пальцы в кулаки. - Ты - мой! Это заявление заставляет мужчину распахнуть глаза в немом шоке. Но я не отдаю себе отчета в том, что только что сделал - я взбешен. - Пусть все об этом знают! Я бросаю предупредительный взгляд на Акиру и резко разворачиваюсь на месте, направившись прочь из кухни, оставляя собравшихся в полном молчании. Стук моих каблуков от этого кажется еще громче, чем должен быть, но шум крови в ушах и скрип зубов от острой боли на языке, вкус крови которого наполняет мой рот, стирают границы реальности. Поэтому я совершенно не отдаю себе отчета в словах и действиях, не ощущая работы мозга и голоса здравого смысла, еще не осознавая, насколько невероятным и странным стало мое заявление. Я знаю лишь одно... Ты не можешь прикасаться ни к кому другому! Не можешь смотреть на кого-то еще так ласково, улыбаться ему так тепло! Не имеешь права! И никто другой не в праве прикасаться к тебе. А кто посмеет нарушить этот запрет - пусть пеняют на себя! И мне плевать, будет ли это Матсумото, так неосознанно притягивающий к себе все новых поклонников, или же Тэтсуя, чья сила и жестокость много выше моих. Никто... не позволю! Даже если это будет твоя воля, Хиде... Ты принадлежишь мне! - Матсумото. Соберешься тащить его в свой персональный Ад - позовешь! И я хлопаю дверью со всей силы, отрезая себя от остальных этой скрипнувшей от удара деревянной поверхностью. *** - Что... это было? Хиде ошеломленно смотрит на закрывшуюся дверь, не в силах прийти в себя после выходки моего милого и кроткого гитариста. - Как я понимаю, предупреждением. - Чем? - гитарист оборачивается ко мне, явно не в силах понять суть моих объяснений. - Прямой угрозой, - усмехается Акира, потирая ушибленное запястье. - И прямым заявлением прав на тебя. Теперь мне даже руку тебе пожать нельзя будет - когда дело принимает такой оборот, этот псих становится на самом деле опасным. - Юу ревнует. Это так мило, - усмехается Уруха, все это время во все глаза наблюдающий развернувшуюся перед нами сцену. Он сделал это на наших глазах специально, неоднозначно предупредив о том, чтобы мы не приближались к его любовнику ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Но... я впервые вижу нечто подобное. Чтобы Аой так яро показывал нам, что человек, стоящий рядом, является настолько важным ему, что возносится в статус "неприкосновенный". Он рассматривает Хиде как свою собственность, к которой нельзя тянуть руки, и все же, он был переполнен столькими эмоциями, что ответ на столь грубое обозначение границ был ясен, как утреннее летнее небо - наш холодный равнодушный поганец влюбился. Влюбился по уши, так сильно, что сам еще не представляет масштабов своей западни. Только вот он так и не признается себе в этом. Будет отрицать эту любовь до последнего. - Бедные... бедные фанатки, - вздыхает наигранно-печально Кою, возвращая нас в реальность. - Секс-кумир многих тысяч девичьих сердец - педик. Кай лишь ударяет ладонью по своему лбу, поражаясь бесцеремонности любовника. Гакт и Асаги, сидящие напротив этой парочки, с трудом сдерживают смех ладонями. - Кою... - Что? Разве я не прав? - невинно спрашивает гитарист, повернувшись к ударнику. - Только Аою этого не говори... иначе умрешь молодым и красивым. - А я что? Я ничего. Тэтсуя прыскает хохотом. Вот так всегда.