Патенты на одобрении

Он разглядывал небо, будто ждал знака, который проступит на звездном рисунке, светила, что засияет ярче остальных. Но ничто не манило, не пленяло. Никакой торжественности, жажды непостижимого. Ему было неудобно из-за запрокинутой головы. Он скорректировал диапазон, вытягивая больше красного, но интересней не стало. Все интересное теперь происходило здесь. На свалке. «Не свалке, а Свалке», – мрачно поправил себя Оптимус, памятуя слова Кейда. Автобот не разделял его романтического энтузиазма, который, вероятно, помогал человеку видеть вокруг себя вместо ржавчины и металлолома Звездные Галереи. Способ выживать? Но его-то оптическая система не затуманена сладкими иллюзиями. Впрочем, автоботы, кажется, тоже не испытывали дискомфорта из-за выпавшей им доли. Неужели именно он растерял умение приспосабливаться? Квинтесса исчезла, Мегатрон – жалкое подобие себя прежнего. Оптимус пообещал, что выделит несколько циклов, чтобы как следует подумать о давнем противнике и о том, как Мегатрон докатился до столь незавидного состояния. После того, как примет решение относительно того, как он сам до такого докатился. Не прошло и ворна, даже половины ворна, с того момента, как приземлилась его первая команда, а Прайм уже на свалке. Но даже Мегатрон в состоянии проводить границу между своими и чужими. Оптимус осторожно пошевелился, отчего песок заскрипел между пластинами. Он подобрался к неприятному ядру своих рассуждений. Он не орудие с оскопленным разумом и искалеченной волей. Или состояние, которое он принимал за справедливый гнев, его горячее желание изменить правила – на самом деле служили признаками подступающего безумия? Или он вовсе разучился принимать верные решения и не в силах больше держаться правильного пути? Быть может, однажды он совершит ошибку настолько непростительную, что придет новый лидер, возможно, это будет Бамблби. Но не теперь. Никто не претендует на титул Прайма, никто не смеет отдавать ему приказы. На топливе раздражающих воспоминаний зарычал двигатель. Несмотря на весь этот шлак, слабость, грязь и бремя неверных путей – ни на Кибертроне, ни на Земле и по сию пору нет никого, кто мог бы с ним сравниться. Он непобедим. И его человек с ним согласен. Оптимус успокоился. На его пути встретится еще множество решений, но все они подождут. Подождут, пока он по своему праву повинившегося и прощенного ищет утешения и спокойствия. Рога Юникрона растут медленно. Неправда вообще-то, просто такое присловье. – Не перетрудись, – Оптимус опять чувствовал деликатное присутствие человеческих пальцев и языка. Должно быть, его нижняя челюсть отполирована до блеска. Ему нравилось, как Кейд над ним «трудится», но возобновившиеся прикосновения, казавшиеся ему легкой лаской, значили, что человек того и гляди сотрет себя до кровавых мозолей. Система торможения у него напрочь отсутствует. Оптимусу хотелось поговорить обо всем, что занимало его мысли, чтобы услышать в ответ странные суждения. Кроме того, беседа помогла бы контролировать себя и в первую очередь свои манипуляторы, которые соскучились по человеческому теплу особенно сильно и оттого делались опасными. Но обращаться к человеческому разуму было бесполезно. Пока Кейд не разберется со своей перевозбужденной биологией, его мозг будет генерировать всякую ерунду, наподобие патентов и прав, а его рот будет без задержки ее воспроизводить. Оптимус осязал маленькое тело осторожно. Слишком уж рьяно за него взялся, а это наслаждение надо уметь растягивать, оно и так скоростное, как заряженный спорткар на линии старта. Нынче немногие на этой планете встречают Прайма с распростертыми объятьями и словами поддержки, даже если местами они звучат как беспардонная лесть. Такое усердие нуждается в поощрении. Оптимус исторг прерывистый стон, как будто пытался за несколько заходов вдохнуть побольше ненужного ему воздуха. И довольно уставился на удивленного человека, который оторвался от своих занятий. Чумазый и любознательный. Стабильный парень. Оптимус помолчал, наблюдая, как двигаются на вдохе и выходе мышцы пресса, потом щелкнул пальцем по пряжке ремня. От этого толчка Кейду сделалось приятно и тяжело внизу живота. – Тебе нравится этот звук? – осведомился Оптимус. – Да мои уши просто горят, – Кейд привык к тому, что Прайм рокочет, лязгает, поскрипывает, ворчит двигателем, ворчит просто так, даже рычит, но как он стонал – так стонут сладкие девицы в роликах, которые Кейд любил поглядеть перед сном. Девицы, если бы они были железными мужиками. – Я нашел время составить небольшой аудиокаталог, основанный на данных из вашей глобальной сети, и могу порадовать тебя воспроизведением. Составление аудиокаталога – с кем еще переживешь такие предварительные ласки? Небось, Прайма одно слово «каталог» заводило. Кейд сглотнул, он израсходовал на Оптимуса годовой запас слюны и теперь ужасно хотел пить. – Вижу, ты не только на «И-бэй» время проводишь, – Кейд вгляделся в глубины Свалки, подозревая, что автоботы верхом на Гримлоке сейчас явятся выяснить, что происходит с главным. – Все это, – Оптимус не торопясь обвел ладонью нижнюю часть лица и шею, и Кейд поерзал. Ему нравилось, когда Прайм трогал себя. Даже невинные жесты в его исполнении выглядели намного откровеннее всего, чего Кейд насмотрелся в сети. – Бонусный апгрейд, подражательный элемент, мы уже обсуждали данную тему однажды. Мне нет нужды создавать звуковые колебания, чтобы общаться с другими автоботами. По сути, мне вообще не нужен голос. – Да это преступление против человечества, – Кейд улыбнулся. Ох уж это кокетство. Теперь придется постоянно вбивать колышки комплиментов под тяжеловесное лидерское великолепие, чтобы его ненароком не раздавило. Настоящим преступлением был голос Немезиса, но про него вспоминать не хотелось. – Но мы привыкли говорить вслух, как привыкли копировать многие другие детали вашего существования. Не хочу обеднять свой опыт. Я утвердился в этом решении, когда ты начал спать в моей кабине, – он сосредоточился на кисти и провернул ее на 360 градусов. – Ваша эволюция ужасно медленная шутка, правда? – Не думал об этом, – Кейд потер лоб, он был влажный. Ему хотелось избавиться от остатков одежды и улечься обратно. – Оставим эволюцию в покое. Насколько я могу судить, во время моего отсутствия ты приобрел качества настоящего лидера. Даже Гримлок послушно стучит хвостом по земле, когда ты рядом. – Ну-у, – Кейд не припоминал, чтобы Гримлок так себя вел, и постарался не засиять, как начищенный пятак, – если ты так говоришь... Он все-таки засиял и потерял всякую бдительность. Оптимус сгреб его, приподнялся, перебросил из руки в руку, как игрушку. Как будто пытался определить вес поросенка на фермерской ярмарке. Затем опустил на корпус, где жужжали, расходясь в стороны, брюшные сегменты. – Все параметры требуют дополнительной настройки, – сказал он недовольно и привалился обратно. Кейд оказался в районе пояса, непропорционально узкой части корпуса, где брюшные сегменты переходили в паховые пластины. Сейчас броня вздыбилась вверх, как вскрытые ребра. Порты разной конфигурации, закрытые предохранительными мембранами, пересекали живот горизонтально. По бокам шли ряды круглых защитных экранов, прикрывавшие кабельканалы – от большего размера к меньшему, в зависимости от размера разъемов. Но даже самое маленькое отверстие было велико для Кейда. Он поглядел на эти сокровища, нетронутые, будто Прайм тоже себя берег, отполированные, запечатанные. И такие здоровенные. Можно даже не льстить ему насчет размера, все будет правдой. Как будто Создательница, пока корпела над чертежами Прайма, не могла придумать хоть одно местечко поуже и помягче. Хотя бы переходник включила в комплект. Чертов озабоченный рыцарский амулет. Чем лезть к нему в штаны и щекотаться, лучше бы превратился во что-нибудь полезное, в бонусный кибертронский член, например. Кейд не совсем понимал, зачем артефакт устроил экскурсию в его штанах да еще на чужих глазах. Однако уединившись, он – в порядке эксперимента – отдирал инопланетный металл с плеча и прикладывал между ног, стараясь думать об Оптимусе. В конце концов, не Кейд это начал, а древняя святыня. Артефакт лишь вяло выбрасывал захваты-щупальца и, осязав плоть, стремился обратно за пазуху, словно сообщая, что его уже не удивишь. Но Кейду хватало и этих жестких колких прикосновений. От одиночества делаешься непритязательным. И куда он только запихнул спасительный клинок? Надо найти амулет, мало ли на что он еще сгодится в присутствии Прайма. От сварочных швов, конечно, давно не осталось и следа. Это его немного расстроило, столько работы и как будто он тут ни при чем. Оптимус провел пальцем вдоль по закрытым экранам и слегка подался вверх. – Жаль, моя соединительная система для тебя великовата, в глубине Искры не перестаю об этом сокрушаться. Он отщелкнул экран, вытащил с шелковистым шорохом кабель и потер насадку между пальцами. Кейд смотрел на это, как завороженный. – Его ты тоже запатентуешь? – сказал Оптимус. – Дай-ка специалисту. – И это твои прославленные манеры, Кейд Йегер? Кейд повернулся к Оптимусу спиной и стянул штаны, продемонстрировав задницу. – В лучшем виде. Оптимус фыркнул, выхлопные трубы выплюнули черный дым. – Никто не смеет поворачиваться к Оптимусу Прайму задом! – он легонько шлепнул человека. Однако этого хватило, чтобы Кейд упал и уткнулся носом в матовую изоляционную поверхность между портами. Он рассмеялся, но смех закончился стоном. Он потер ушибленные ягодицы. Завтра удобно сидеть не придется. Завтра он вообще ничего не сможет сделать без боли. – Это напряжение на тебя не рассчитано. Прости, я бы хотел быть удобнее. – Нет, – Кейд ответил так резко, что сам удивился. Он перевернулся и, поморщившись, сел, чтобы видеть глаза Оптимуса. – Ты не должен быть удобным. Ни для меня да вообще ни для кого. В этом весь смысл. Знаешь, что делают с удобными? – Что? – Ими пользуются. Оптимус промолчал и, хотя не собирался, все же отвел взгляд. – К тому же я привык к трудностям, – Кейд принялся выпутываться из джинсов. – Наш семейный девиз – «Ни дня без трудностей». Этот лозунг Кейд придумал только что, но не сомневался, что Тесса согласилась бы с ним.