Фром дядюшка виз лав

— Это все очень мило, — шмыгая носом, произносит Ларина. — Но, может, уже расскажите, что у вас тут происходит? Утвердительно шмыгаем носами в ответ. Стоять так в обнимку, конечно, приятно, но и сырость разводить как-то уже надоело. Расцепляемся и кое как распределяемся по крошечной кухоньке. Пора бы уже все прояснить. — Объявляю собрание «По выяснению причин, как мы докатились до жизни такой» открытым, — торжественно произносит Алекс, негромко ударяя по рядом стоящей кастрюле. — Выступаем все, говорим медленно, истерики разрешены.       Синхронно киваем. Разбираться так разбираться. Прояснять так прояснять. Откидываюсь на стенку. Меня все еще немного мутит, а голова будто чугунная. Но судя по количеству бинтов на моем теле, пострадал я меньше, чем предполагал. Бросаю взгляд на лежащий под моими ногами рюкзак. В голове щелкает, и я засовываю руку в карман джинс, нащупывая там овальный предмет. Достаю его на свет. Как я и думал, это флешка. Но зачем Печорин отдал мне ее? Он сказал, что это моя гарантия. Но гарантия чего? Мда… Все страньше и страньше. — Давайте я начну, — произносит Ларина, поудобней устроившись на табуретке. — Хотя моя история, наверное, совсем не соотносится с вашей… — Танечка, — вздыхает Алекс. — Хоть на часах почти четыре часа утра, для меня сейчас любая история — это лучшее, что может быть в моей жизни. Я почти неделю безвылазно сидел дома в компании вот этого, — Чацкий тыкает пальцем в Сонечку. — поэтому я готов слушать всех и вся. Это была худшая самоизоляция в моей жизни! — Вот же Иуда, — фыркает с кухонной тумбы Мармеладова. Так. А я не понял. Куда делась ванильная атмосфера между этими двумя? Где эти милые флиртующие дети? Что произошло? Ладно. Потом узнаю. Сейчас важно другое… — Вот как, — смеется Таня. — Тогда начну с самого начала…       Резко встаю с табуретки. Нет. Я не могу ждать. — Я уже в курсе всей ситуации, — отвечаю я на удивленные взгляды. — Мне нужно пока кое что проверить… Не дожидаясь ответа, выскакиваю из кухни и иду в гостиную. Оглядываюсь в поиске ноутбука. Тот преспокойно стоит на подоконнике. Видимо, его убрали с кровати, когда занимались тут Печориным…       Бросаю взгляд на библиотекаря. Скорей бы он очнулся, а то у меня голова уже пухнет от всех этих загадок. Я вам не Шерлок Холмс, и даже не доктор Ватсон. Я бедный-несчастный Женечка Онегин, у которого все в жизни совсем нехорошо. Беру ноут, устраиваюсь на краю кровати, рядом с Печенегом, и вставляю флешку в порт. Ну, моя хорошая, расскажи мне, что у тебя внутри…       Открываю устройство на ноутбуке. Внутри оказывается две не подписанные папки. Щелкаю на первую. Теперь хоть что-то прояснится… «А вот хуй тебе!», — заявляет мне мне флешка. Папка оказывается запаролена. И как мне ее теперь открыть? Бросая злобный взгляд на Печенега. Ну и кто отдает флешку, не сказав пароля? Я чужие мысли читать не умею. Вы мне с бубном танцевать предлагаете, пока эта шайтан-машина не откроет для меня свои секреты? Ну нет… Тяже вздыхаю. Ладно, там же есть вторая папка… Второй ярлык открывается без проблем. Однако внутри обнаруживается всего один файл. Изображение? Кто будет создавать целую папку для одной картинки? Жмякаю на файл. Может, это какой-то компроматик, м? Мысленно начинаю хихикать. Ну держись, Печенег!       Картинка, наконец-то полностью прогружается. Это. еще… что? Фотография. Зима. Двое мальчишек стоят почти в обнимку. Тот, что повыше, с широченной улыбкой прижимает к себе пацаненка пониже, смущенно прячущего лицо в шарф. Позади виднеется детская площадка. Пальцы невольно касаются экрана. Откуда у Печорина это фото? Его ведь нет даже у меня… Судорожно вздыхаю. Эту фотографию сделала моя мама за несколько месяцев до своей смерти. Тогда был канун Нового года… Я упросил маму сфоткать меня с моим товарищем. И хотя тот сильно сопротивлялся, мне все же удалось затащить его в кадр. Грустно улыбаюсь. Этот ребенок… Я встретил его на детской площадке, когда он избивал соседских мальчишек. Как я узнал позже, пацаны начали к нему приставать, а тот и дал сдачи. В общем, я был тем, кто принялся разнимать драчунов, едва сам не схлопотав. Тот мальчик… Он был странным. В конце декабря на нем была легкая одежда. Еще он был очень зажатым, и мне с трудом удалось вывести его на разговор. Однако, он почему-то не знал ни сколько ему лет, ни как его зовут, ни кто его родители… Ну я и назвал его в честь своей золотой рыбки, Гришкой. И предположил, что мы, наверное, ровесники. А скольких трудов мне стоило, чтобы затащить его играть! Он так сильно сопротивлялся, что мне пришлось буквально волочить его по земле на горку. Гришка, словно впервые оказался на детской площадке и впервые играл в кругу своих сверстников. Он выглядел так, будто все его социальные контакты до этого момента были как-то ограниченны… Усмехаюсь своим мыслям. Если так подумать, то Гришка был неплохим человеком. Нелюдимым, но каким-то даже искренним. Помнится, он как-то даже сказал, что выйдет за меня замуж, и у нас будут дети… и собака. Интересно, где же он сейчас? Гришка… Гриш-ка… Гриша… Григорий… Григорий… Григорий?! Резко поворачиваю голову в сторону Печорина. Да не. Быть не может! Еще раз смотрю на фотографию. Вроде, не похожи. Гришка, конечно, тоже был хмурым молчуном, но он был милым. Очень милым ребенком, который жался ко мне, если на площадке появлялся кто-то еще. А Печенег — просто мудак. Не всегда, конечно, но я ни за что не поверю, что из этого застенчивого малыша вырос такой хамоватый бугай!       Но только откуда у Печенега эта фотка? Я забрал все альбомы из родительского дома, но этой фотографии там нет. К тому же, она была сделана на пленочный фотоаппарат, а здесь цифровая копия…       Резко захлопываю ноутбук. Пока библиотекарь не придет в себя, нет смысла спрашивать о чем-то. Все-равно ответа я не получу… Возвращаю ноут на подоконник. Интересно, Таня там уже закончила?       На кухне царит странное мрачное молчание. Когда я осторожно присаживаюсь на свой табурет, на меня с какой-то жалостью устремляют взгляд три пары глаз. — Юджин, а ты в курсе, что ты в полной жопе? — интересуется Чацкий. — Я понял это в тот момент, когда только приехал сюда, — невесело хмыкаю, подпирая рукой лицо. — Вы уже закончили? — Да, — Таня кивает. — Продолжаем наше собрание, — Алекс вновь шиндарахает по кастрюле. — И я прошу разрешения выступать следующим, потому что больше молчать я не намерен! — Начинается… — Сонечка тяжело вздыхает. — А ты вообще молчи! — взвывает мужчина. — Я даже теперь не знаю, как к тебе обращаться! Нет, я, конечно, многое видел за всю свою жизнь, но чтобы так! — Так, может, уже скажешь, что произошло? — устало выдаю я. Боже, неужели, там, действительно, что-то прям такое шокирующее? — Это все она! — психиатр тыкает пальцем в Сонечку. — Она! — Что она? — продолжаю выпытывать я. Ну и болтун же ты, Алекс! — Она… — Чацкий буквально задыхается от возмущается. — Мало того, что она вообще не миленькая, а тиран какой-то, так еще и МУЖИК!       Одновременно с Лариной смотрим на Соню, сидящую на кухонной тумбе, сложив ручки на коленочках. Это вы где тут тирана увидели? А мужика? Это же Сонечка Мармеладова, милый лапушок, который при слове «секс» краснеет. — Алекс, — осторожно начинаю я. — А ты там никаких таблеточек не пил? — Я серьёзно, — заверят меня мозгоправ. — Я щас расскажу, что было…

Удивительный и невероятный рассказ Александра Чацкого, который повествует о почти семи днях пиздеца. С коменнтариями Сонечки Мармеладовой, которая таковой не является.

— Все началось с того, что приехал мой брат, который не брат, а настоящий сукин сын, — бодро начинает Алекс. — Он полазил у меня в ноуте, пока меня не было, и нашел там медицинскую карту Юджина. После чего он заявил, что он работает над делом, в котором Юджин фигурирует, и я должен докладывать ему все о нем. Я бы, конечно, так никогда не поступил. но… — Но кое кто просто как-то попался с наркотой, но дело так и не завели, — как бы между прочим, отмечает Соня. — У меня был сложный период жизни, — возмущается психиатр. — Но не об этом… Короче, меня просто вынудили так непристойно, не побоюсь этого слова, поступить. Но клянусь: я взял с этого мудозвона слово, что с Евгешенькой будет все хорошо. Но как выяснилось, он соврал… — Это было очевидно… — И я решил, что нужно спасать моего хорошего друга. Я, правда, пытался все рассказать при нашей встрече, но что-то пошло не так… В итоге, я решил, что сам разберусь, и поехал к вот этому вот, — Чацкий в очередной раз тыкает пальцем. — чтобы напасть на след «Сириуса». Но увы и ах, нас застали врасплох! Пришлось отстреливаться! — Отстреливалась, вообще-то только я. Ты больше орал, Иуда недоделанный. — И все преодолев, мы поехали в обитель Зла. — Эй, ты про мою квартиру сейчас говоришь, в которой жрал, спал и срал, — такие выражения из уст Сонечки звучат очень странно. — Тут и начался кошмар! Она… Он… Они, в общем, не выносимы! И посуду им мой, и жрать готовь, и в магазин под страхом смерти ходи… Не пей, не кури, матом не ругайся! — Вообще-то, ты сам виноват, что проиграл мне желание в покер. Тебя никто за язык не тянул. — Но самое главное… Я как-то случайно зашел в ванную, а там… Она. Без груди. И с членом. Без макияжа, — Алекс выглядит так, словно это самое крупное разочарование в его жизни, которое повергло его в неоспоримый шок. — Можно подумать, ты никогда голых парней не видел… — Да ты не понимаешь! — Чацкий делает шаг в сторону девушки, эмоции так и пышат из него. — Разрушился весь образ! Вся сказка! Весь шарм! Как так… — Подождите! — прерываю я нескончаемый диалог. Голова моя болит еще сильней. Развели, блять, тут цирк уродов… Психиатр и бариста вмиг замолкают, устремив на меня взгляды. Тру переносицу. Боже, как же я устал… — Во-первых, — как можно спокойней начинаю я. — Алекс, что за дело показал тебе твой брат? — А… — мозгоправ на секунду задумывается. — Про гибель… твоих родителей. И про тебя. — Про меня? — Ну, ты же выступал как единственный свидетель… То есть, ты видел нападавших. Но почему-то отказался давать показания. — Наверное, это потому, что я ничего не помню? — хмыкаю я. — Нет, — Чацкий мотает головой. — Там черным по белому написано, что ты отказался говорить о том, что произошло тогда. И я не думаю, что причина тут только в детском страхе, потому что на такие дела зовут профессиональных психологов, которые без проблем помогают в решении подобных ситуаций. — Подожди. Выходит, что я помнил, что произошло с моими родителями, а потом забыл? Как такое возможно? Как можно что-то помнить, а потом забыть через некоторое время, учитывая, что это «что-то» очень важно? — Вот и я пытаюсь понять, — вздыхает Алекс. — Точнее, как врач я это понимаю, но не понимаю в какой момент жизни на тебя оказали определенное психологическое давление. Хотя… Если предположить, что таблетки и твоя амнезия связаны, это должно было произойти где-то во время или после твоего пребывания в психлечебнице. — Я плохо помню, что было в больнице, — пожимаю плечами. — И, Алекс, дело моих родителей было уже давно закрыто, как твой брат может его вести? — Как я понял, он делает это неофициально. Он же вечный защитник справедливости, мож откопал где-то в архивах… — Такие вещи просто так в архивах не откапывают, — подмечает Таня. — Срок давности истек довольно давно…       На кухне воцаряется тишина. Мда… Порще не стало. Я запутался еще сильнее. — Ладно, — наконец, выдыхаю я. — Еще вопрос. Вас нашел «Сириус» и пытался убить? — Вообще-то, пришибить должны были только меня, — будничным тоном сообщает Сонечка. — Потому что благодаря Иуде и его родственничку «Сириус» обо мне и прознал. А этот идиот только не вовремя приперся. — Я вообще-то здесь, — возмущается психиатр. — И я помочь хотел! — Я заметила, как ты помог! — девушка всплескивает руками. — Теперь нас ищет «Сириус»! — Может, успокоитесь уже, — устало выдаю я. — Но Евгений Александрыч, — возмущается Соня. — если бы не он, нас бы не нашли! Вновь тру переносицу. Такие шумные, я не могу… Нет, Алекс, конечно, тот еще, «друг». Подсобил, блин! Но только мне вот кажется, что рано или поздно нас бы все равно отыскали… — Это не важно сейчас, — отмахиваюсь я. — Лучше скажи, Сонечка, а как ты узнала, что я в библиотеке? — Максим Максимыч позвонил, — девушка задумчиво чешет затылок. — Сказал, что тебя нужно спасать, а потом забрал меня, и мы поехали… — Без меня, — бурчит Чацкий. — Да от тебя пользы никакой, — Мармеладова закатывает глаза. — И скажи «спасибо», что я вообще тебе написала, чтобы ты сюда приехал. — Напесяля, — передразнивает психиатр. — Кто, блять, пишет человеку в час ночи: гони к Жене, тут раненный, бери хирурга из шкафа? Что я должен был думать?       Парочка продолжает препираться. Если они так почти неделю тусили, то мне их даже немного жаль… А я ведь только начал надеяться, что они там встречаться начнут и все дела. — Так, — вновь перебиваю какофонию. — А теперь последнее… В каком смысле, Сонечка — мужик. Я могу еще поверить, что она может быть… эм… жесткой. Но никак не в это. — Я тоже сначала не мог поверить, — хмуро отзывается психиатр. — Но глазам я своим пока верю. — Сонь, ты понимаешь, о чем говорит Алекс? — задаю напрямую вопрос самой девушке. — Вот же Иуда… — бариста тяжело вздыхает и спрыгивает с кухонной тумбы. Чужие штаны приспускаются ровно настолько, насколько это требует доказательство. — Господи… — Таня прикрывает глаза ладошкой. — Я думаю, этого достаточно, — Мармеладова застегивает джинсы. — Вот видите! — торжествующе произносит Чацкий. — Ебааать… — только и выдаю я. Ну, а сто мне еще делать? Член у моей Сонечки, самый настоящий. — Почему… — пытаюсь как-то сформулировать вопрос. — Приказ Вернера, — бариста забирается на насиженное место. — Распоряжение поступило еще два года назад. Андрей Сергеевич… Он предполагал, что с ним может что-то случиться, поэтому несколько человек были отобраны, чтобы пройти специальную тренировку и, по необходимости, помочь Вам. — Ты транс? — осторожно спрашивает Ларина. — Неа, — Сонечка мотает головой. — Эту идею Андрей Сергеевич предложил, — лицо ее (его?) мрачнеет. — Правда, через год выяснилось, что он так пошутил… О да… Такие шутки вполне в стиле моего дядюшки. Это ж сколько человек целый год под женщин пыталось косить? — Но я тогда уже привыкла, поэтому забила на все, — продолжает Мармеладова. — Правда, краситься каждый день и искать в магазинах широкие штаны сильно напрягает. Хотя, вырезание кадыка и отращивание волос еще напряжней, но… Соня продолжает дальше разглагольствовать, а я пытаюсь понять, какого вообще черта? Куда делся мой хорошенький ребеночек? Куда пропал мой ранимый пупсичек? Где моя маленькая Сонечка? А нету! Пропала Мальвина, невеста моя! * — Евгений Александрович, — прерывает мой мысленный крик сам источник этого крика. — А расскажите, что у Вас было? — Да так… — мямлю я. Про что мне им рассказать? Про то, как я глюки словил? Или про то, как с крыши спрыгнул? Нет, с Чацким я на этот счет еще поговорю, но вот не при Тане об этом распространяться. Ей еще рожать! — Если кратко… — все же неуверенно начинаю я. — Ко мне пришел «Сириус» и предложил продать библиотеку, намекнув, что если я откажусь, то мне кранты. Ну, я там перенервничал немного, вспылил… В общем, Вернер говорил, что дядя мог что-то спрятать в библиотеке, но я ничего там не нашел. Но как-то раз заметил под диваном люк, правда, все никак не мог его открыть… Случая не было. И вот вчера я про него вспомнил, и решил проверить. А потом пришел Печорин. Ну, дальше вы и сами в курсе… — А в люке что? — интересуется Чацкий. — Сейчас, — наклоняюсь вниз и выуживаю из рюкзака папку. Все тут же придвигаются ближе к столу, образуя тесный кружок. — А внутри что? — Сонечка аккуратно касается пальчиками потертого картона. — Я пока не знаю, но, возможно, это последнее дело, которое вели мои родители, — тоже касаюсь папки. — И насколько мне известно, последнее, чем они занимались, было как раз дело о «Сириусе». — Но ты не говорил, что оно было утеряно? — удивляется Таня. — Да, — соглашаюсь я. — Но, возможно, все совсем не так. И то, что мы знаем о смерти моих родителей, и о «Сириусе»… Что если это не вся правда? Если мой дядя знал что-то, чего не знаю я?       На кухне воцаряется тишина. Вся моя жизнь… Я думал, что никогда в жизни не буду вспоминать тот страшный день, но сейчас… У меня появилась возможность прояснить хоть что-то. И это пугает. Возможно, именно поэтому дядя ничего не говорил мне. Однако… Хочу ли я докопаться до правды? Что если это изменит всю мою жизнь? Я могу подвергнуть себя и других опасности. Так… Как я должен поступить? — Ну, что, открываем? — Чацкий прерывает всеобщее молчание. — Но… — пытаюсь возразить я. — Да, — соглашается Ларина. — Хуже уже явно не будет. — Согласна, — кивает Сонечка. — Нам нечего терять. Во все глаза смотрю на них. Они разве не соображают, чем это может обернуться? — Вы не переживайте Евгений Александрович, — Мармеладова ободряюще улыбается мне. — Все будет в порядке. Мы на Вашей стороне, ведь мы друзья. Даже он. Соня тыкает пальцем в Алекса. — Ах ты гаденыш! — возмущается психиатр. — Вот я тебе… Чувствую, как меня пробирает на смех. Бариста и мозгоправ прекращают пререкания и с удивлением смотрят на меня. — Боже… — пытаясь успокоиться, выдаю я. — Ну конечно… Я больше не один. — Давайте уже посмотрим, — осторожно начинаю открывать папку. — что там… Все придвинулись еще ближе. Вот он, момент истины…       Чужая рука громко бахает по делу, закрывая его. Вздрагиваю от неожиданности. Что за… — Проснулась, — удивленно выдает Чацкий, глядя мне куда-то за спину. — птица дивная… Медленно поворачиваю голову назад. Взгляд натыкается на бинты и, мне приходиться посмотреть вверх. Прямо надо мной, источая убийственную ауру, стоит Печорин. Его взгляд так и говорит: «Убью нахуй, если дернешься». — Ты… — ледяным тоном произносит парень. Ну все. Мне пизда. Инстинктивно пытаюсь сжаться в комочек. Тока не убивай, пожалуйсто… -…в порядке? — Че? — самовольно вырывается у меня. В смысле? Что он сейчас спросил? Библиотекарь громко цыкает и бесцеремонно хватает меня под подмыхи. И пискнуть не успеваю, как меня садят на стол. Печенег быстро осматривает мое лицо, поворачивая мою голову туда-сюда. Затем поднимает мою футболку и проходит руками по перебинтованным ребрам. Громко ойкаю. Больно, между прочим. Я ведь целый лестничный пролет пропахал… Далее Печорин чуть приподнимает мое лицо и осматривает шею. Она тоже забинтована, и как я предполагаю след от грязных ручонок Молчалина там остался немалый. Так, а что вообще происходит? — Может, ты и штаны с него еще снимешь? — деловито интересуется Чацкий. Мой хороший друг, не подавай ему идеи. Он же на голову отбитый, еще послушает тебя.       Печенег бросает злобный взгляд на психиатра. Мальчики, мне, конечно, приятно, что вы из-за меня агритесь, но давайте вы будете это делать без меня. Тяжело вздыхаю. Вот же ж… — В отличие от тебя, из меня не пытались сделать решето, — убираю чужую руку от своего лица. — Так что… да, я в порядке. Печорин смотрит на меня тяжелым взглядом несколько секунд, затем выдыхает и возвращает меня обратно на табурет. Вот и покатались.       В кухне воцаряется неловкое молчание. Спасибо тебе, Печенег. Вовремя ты. — Жорж… — осторожно начинает Ларина. — А ты как… себя чувствуешь? Перевожу взгляд на библиотекаря. Ну, давай, удиви меня. — Как человек, в которого всадили десять пуль, — парень облокачивается на стенку, вставая позади меня. — Двенадцать, — вставляет свое слово Алекс. — Я вытащил из тебя двенадцать пуль. — И? — библиотекарь выгибает одну бровь. — Может, «спасибо» скажешь? — ехидничает Чацкий. — Или твоя мама не научила тебя таким простым словам? На секунду на лице Печорина появляется непонятная мне эмоция, но затем парень вновь нацепляет на себя каменную маску. — Я не просил вытаскивать из меня пули, — отчеканивает он. — И тем более, спасать меня. Мои руки самовольно сжимаются в кулаки. Вот же засранец! Я ради него чуть не сдох в этой сраной библиотеке, а он видите ли «не просил»! Мудак! — К тому же, — продолжает парень. — Нехорошо брать чужое. С этими словами он поразительно ловко для раненного подхватывает злополучную папку со стола. Боже, как же он выбешивает… — Эй! — подскакиваю со стула, ухватившись за кончик дела. — Это принадлежало моим родителям! — Я в курсе, — Печенег продолжает крепко держать папку. — Я имею право посмотреть, что там, — парирую я. — Нет, — отрезает библиотекарь. — Это еще почему? — Приказа не поступало. Это первое, — отчеканивает Печорин. — Второе. Я, кажется, уже несколько раз говорил, чтобы ты валил отсюда подальше. Если сунешься в это дело, обратного пути уже не будет. С флешкой, что я тебе дал, ты можешь спокойно жить. По крайней мере, если сам не полезешь к «Сириусу». Так что собирай манатки, забирай свою компанию, и валите отсюда. Внутри меня все закипает. Собирать манатки? Валить отсюда? — Спокойно жить, говоришь? — злобно шиплю я. — Спокойно?! Хватаю библиотекарю за грудки. Насрать, что он ранен. Он не имеет никакого права указывать мне что делать. — Слышь ты, — исподлобья смотрю на библиотекаря. — Ты понимаешь о чем вообще говоришь? Моих родителей и дядю убили, любимый человек погиб у меня на глазах… Я забываю важные для меня вещи, вижу всякое… Я пытался убить себя несколько раз! — мой голос срывается на крик. — Женя Александрыч… — всхлипывает позади меня Сонечка. Пытаюсь отдышаться. Вот я и сказал… Печорин тяжело вздыхает, закатывая глаза. — Дай мне свой телефон, — наконец, произносит он. — Это еще зачем? — начинаю закипать от злости. Он меня вообще слушал, или как? — Просто дай, — Печенег требовательно протягивает руку. Вытаскиваю из заднего кармана свой побитый смартфон. — Подавись, — грубо всовываю парню покалеченный агрегат.       Печенег быстро стукает большим пальцем по экрану. Затем он поднимает его экраном вверх. По кухне начинают гулять гудки вызова. Бросаю хмурый взгляд на парня. Это кому он тут по громкой связи звонить собрался? Внезапно гудки прекращаются. Остаемся один на один с оглушительной тишиной. — Судя по этому молчаныю, — восточный акцент заставляет меня вздрогнуть. — Ты ужэ очнулса, Пэчорын. — Максим Максимыч? — удивленно выдаю я. — Оу, приувет, Евгэный Алэксандрыч! — весело отзывается грузин. — Надэусь, эта псына нэ сыльно тэбе докучаэт? — Да нет… — немного стушевываюсь я. — Харашо, — смеется мужчина. — Я так понымаю, Пэчорын нэ смог убэдыть тэбя нэ лэзть в это дэло? — Максим Максимыч, так вы что-то знаете? — подхожу ближе к телефону. — Нэ пэрэживай, — заверяет меня таксист. — Мы с тобой эщё пообщаэмся на эту тэму. Хота мнэ бы очэн нэ хотэлос, чтобы ты ы твоы друзья хоть как-то касалысь всэго, что тут происходыт. Но раз это косяк Пэчорына… — Максим Максимыч, я… — библиотекарь пытается перебить мужчину. — А ты вообщэ молчы, сабака! — рявкает таксист. — Устроыл тут самодэятельность! Мало таво, что дал сэбя подстрэлыть, так эщё и чэловэка, за чию жызнь нэсешь отвэтственность подвэрг опасносты! Ты што должэн был дэлать в такой ситуациы? — Самолеквидироваться, — сквозь зубы цедит Печорин. — Так какова Аллаха, ты сэйчас тут стоышь?! А?! Как с цэпи сорвался, йэй богу… Бросаю мимолетный взгляд на библиотекаря. Тот выглядит, словно собака, которую отсчитал хозяин. Даже жалко его. Капельку. — В общэм, — уже более спокойным глосом продолжает таксист. — Евгэный Александрыч, с этава дня Пэчорын пэрэходыт в твоё лычноэ пользованые. Можэшь дэлать с ным, что душэ угодно. — Но Максимыч!.. — пытается возразит Печенег. — Для тэбя Максым Максымыч! — обрывает его мужчина. — Раз нэ можэшь дэлать свою работу хорошо, то пуст ей занымаэца твой нэпосрэдствэнный начальнык. А ты с этова дня дэлаэшь вусё, что он скажет. Понятна? — Так точно, — бурчит библиотекарь. — Прям всё-все? — подает голос Чацкий. — Абсолутно! — отвечает Максим Максимыч. — Евгэный Алэксандрыч, я забэгу к тэбэ завтра и вусё расскажу, а пока поспрашивай у Пэчэнэга. Дагаварылись? — Хорошо, Максим Максимыч, — соглашаюсь я. — А ты Пэчорын, — в голосе мужчины слышится угроза. — Узнаю, што хоть адын валасок упал с головы Евгэныя Алэксандрыча, лычно тэбя в лэс увэзу и там закопаю. Усёк? — Ага, — бурчит парень. — Я што-та нэ расслышал? — Так точно, Максим Максимы, — громче произносит парень, его голос просто скрипит от неприкрытого раздражения. — Хорошо. До связы. По кухне расходятся короткие гудки. Печорин мрачно смотрит на телефон, будто решая, разбить ли его о стену, или утопить в унитазе. Отбираю у него смартфон от греха подальше. Я только сутки назад его купил, а у него уже экран в говно. Не хватало еще, чтобы он сдох.       А вообще, если серьезно, что это за разговор странный был? Так, Максим Максимыч знает что-то о «Сириусе»? А что если он работал на дядю? И в каком смысле, «делай с ним, что хочешь»? Тяжело вздыхаю. Мда… Что за странный детектив? Хотя, если верить Максим Максимычу… — Печорин, — обращаюсь я к парню. — Отдай мне папку. Лицо парня вмиг перекашивает, словно у него сейчас разразилась самая настоящая внутренняя война. Через секунд пять библиотекарь протягивает мне дело. — О, смотрите! — восклицает Чацкий. — И правда, как собака! — Чё сказал? — рычит Печенег, готовясь уже отправиться бить морду психиатру. — Успокойтесь, — вздыхаю я, несильно хлопая библиотекаря папкой по груди. — Давайте уже разберемся со всем поскорее. — Поддерживаю, — Таня громко зевает. — Уже поздно, и всем нам нужен отдых. Сонечка утвердительно кивает. Вот и порешали. Печорин еще несколько секунд дырявит мозгоправа взглядом, но затем все же отступает. Вновь прислоняется к стене, хмуря брови. Ну что за человек…       Возвращаюсь на табуретку и кладу папку на стол. Открываю дело. Все, кроме Печенега, тут же склоняются над столом, немного отталкивая друг друга. Внутри было множество рукописных листов, каждый из которых был датирован. С листами шли различные фотографии людей, мест, машин… Пробегаюсь глазами по одному из листов. Хм… Запись сделана примерно за год до смерти родителей. Похоже, это информация о каком-то бизнесмене. Сколько денег на счету, куда переводил… Один номер счета обведен красной ручкой. — Евгений Александрович, а тут какой-то счет выделен, — Сонечка протягивает мне один из листов. Действительно, несколько цифр были точно также обведены красной ручкой. — Здесь тоже подчеркнуто, — Чацкий отдает мне еще три листа. — А здесь выделено другим цветом, — Таня кладет передо мной еще шесть листов. Номера счетов выделены уже зеленой ручкой. Начинаю сравнивать цифры в счетах. Те, что были обведены одинаковым цветом полностью совпадают. — Не понимаю… — начинаю рыться в ворохе фотографий. Может здесь есть что-то интересное? Люди, здания, номера машин… На каждом обороте также указана дата, адрес и несколько имен. — Я их знаю, — Таня протягивает мне две фотографии, на которых изображены мужчины средних лет. — У мужа были контракты с ними. — А эти почему-то зачеркнуты, — Алекс показывает на фото мужчины и женщины, чьи лица были перечеркнуты черным маркером. Продолжаю рыться в бумагах. В какой-то момент родительские почерки сменяются на другой, незнакомый мне, более размашистый. Смотрю на даты: полгода спустя после смерти родителей. Листаю дальше. Почерк вновь меняется — четыре года после смерти родителей. Здесь становится больше перечеркнутых фотографий, как будто кто-то просто расписывал маркер. — Что это значит? — бубню себе под нос. — Что именно? — подает голос Печорин. Господи, ну конечно! У меня же под боком есть справочная энциклопедия! — Все, — поворачиваюсь к библиотекарю. Тот закатывает глаза, но все же подходит ко мне и склоняется над столом. — Это записи твоих родителей, — парень быстро рассортировывает материалы на три кучки. — Они получили это дело после того, как «Сириус» расправился с группой чиновников. Именно тогда делом заинтересовалась федеральная служба. Здесь в основном информация на тех, кто спонсирует организацию и, возможно, является одним из ее лидеров. Здесь, — Печорин показывает на вторую кучку. — материал, который собрал Максим Максимыч. Он в основном о членах самой организации. Зачеркнутые фотографии — это те, кто были ликвидированы. — Что значит «ликвидированы»? — интересуется Чацкий. — Это значит, что сейчас они плавают где-нибудь в Тихом океане, — отчеканивает Печенег. — с дыркой во лбу. Алекс нервно сглатывает. — Умеете вы решать проблемы, — с каким-то восхищением выдает Соня. Ой, только не говорите мне, что теперь эти двое споются… — Эти записи сделаны мной, — библиотекарь показывает на третью стопку бумаг, самую объемную. — Но самая ранняя сделана чуть меньше, чем двенадцать лет назад, — возражаю я. — Хочешь сказать, что ты в свои четырнадцать лет гонялся за «Сириусом»? Библиотекарь молчит. Да вы гоните… Ну нет же… Разве подростки могут заниматься такими вещами? — Я продолжил собирать материал на тех, кто финансово поддерживает организацию, — парень пролистывает стопку бумаг. — И занялся дальнейшим ликвидированием. — Здесь столько имен… — Таня просматривает фотографии. — Если бы эти материалы попали в спецслужбы, то репутация многих людей была бы разрушена. — Да, — подхватываю я. — Почему вы просто не отдали это туда, где работали мои родители? — Это бесполезно, — Печорин прикрывает глаза. — Твои родители были убиты только потому, что их сдал кто-то из своих. — Что? — не своим голосом выдыхаю я. Так родителей подставили. Кто-то слил «Сириусу» их местоположение? — Дядю… — руки произвольно сжимаются в кулаки. — «Сириус» тоже… — Да, — кивает Печенег. — Но твои квартиры подорвали уже не они. — Откуда такая уверенность? — Соня скрещивает руки на груди. — «Сириус» — организация наемников. Они только убивают напоказ, а не устраивают файер шоу в заведомо пустой квартире, — хмыкает библиотекарь. — Значит, это то, о чем говорил Дубровский, — говорю я, потирая переносицу. — Значит, дядины компаньоны не очень-то хотят видеть меня во главе компани… — А убитые модели? — Мармеладова поправляет волосы. — Кто виноват в их смерти? — Никто, — библиотекарь пожимает плечами. — Потому что никаких убитых моделей не было. — Ты шутишь? — усмехается бариста. — Вернер такую шумиху из-за этого навел. К тому же, Женя Александрыч сказал, что об этом говорили на федеральном канале. Хочешь сказать, что они ошиблись? — По-твоему, крупная организация будет гоняться за каждой шлюхой? — вопросом на вопрос отвечает Печенег. — Расчленение жертв применяется как предупреждение. Это первое. — Тогда как ты это объяснишь?! — Сонечка ударяет руками по столу. — Телевизор на почте уже лет десять не ловит сигнал. Поэтому работники почты просто подключили к нему видеомагнитофон, в котором постоянно проигрывается одна и та же кассета тринадцатилетней давности. Нужно было только переписать звук в нужном месте, и переписать отчет о парочке моделей, которые просто откинулись от передозировки наркотой. Во все глаза смотрю на Печорина. Так, это он сделал? Все это было одним большим обманом? И никто не искал меня тогда? И никто не умер из-за меня? И скажите мне на милость, он что меня специально на почту потащил? — Зачем…? — только и могу выдавить я. — Нужно было, чтобы ты уехал, — парень потирает глаза. — По крайней мере, таков был план. Но ты оказался редкостным идиотом… — Так это я из-за тебя, сука, паничку словил?! — резко накидываюсь на библиотекаря с кулаками. — Да я, блять, чуть не сдох тогда! Заезжаю Печенегу по скуле. Библиотекарь отшатывается от меня. — А я его спасать еще взялся! — продолжаю наступать. — Знал бы, нахуй бросил бы тебя! — Юджин, погоди, — Чацкий несется ко мне, пытаясь хоть как-то меня перехватить. — Я его обратно не зашью! А тебе волноваться нельзя! Юджин! Пожалей бедного психиатра! — Истеричка, гребанная, — цедит сквозь зубы Печорин и бросается на меня. — Не трогай Женю Александрыча! — Сонечка бросается ему наперерез. Теперь мы оба пытаемся достать друг друга хоть одной конечностью, пытаясь пролезть через преграды в виде психиатра и баристы. Убью его нафиг! Своими руками задушу! Я из-за него… — А НУ БЫСТРО УСПОКОИЛИСЬ! Одновременно замираем и поворачиваем голову в сторону этого нечеловеческого рыка. Но кроме спокойно сидящей Тани и нас на кухне никого больше нет. — Знаете, — абсолютно спокойным голосом начинает Ларина. — Я так-то женщина беременная, мне волноваться нельзя. Если мой муж узнает, что я волнуюсь, он тут же приедет и головы вам всем пооткручивает. Намек понятен? В разнобой киваем. Че уж тут непонятного? Все понятно. — А теперь давайте все присядем, — Таня как-то очень опасно улыбается. — и решим, что нам всем делать дальше.       Быстро рассосредотачиваемся по своим местам. Печорин напоследок бросает на меня злобный взгляд. В ответ показываю ему средний палец. Вот Таня уйдет, и тогда держись… — Ну, и что… — Чацкий пытается как-то начать разговор. — Просто не лезьте в это дело, — грубо перебивает его Печенег. — Хотя, как я понял, хуй вы меня послушаете… — «Сириус» охотится на троих из нас, — подмечает Сонечка. — Не думаю, что нас теперь просто так отпустят. В кухне воцаряется тишина. Каждый пытается думать о своем. Тяжело вздыхаю. Так, что мне делать дальше? Я уже решил, что хочу узнать всю правду об убийстве родителей и дяди, но… Есть ли у меня план? Совсем нет. Есть ли у меня какие-либо идеи? Абсолютно нет. Выходит, расклад совсем не в мою пользу… Как там говорила Олеся, если я выберу этот путь, то отказаться уже не смогу? — Нужно разобраться с «Сириусом» быстрее, чем он разберется с нами, — как можно уверенней произношу я. — Бегство может все только усугубить. У меня нет плана на этот счет, но… — голос предательски содрогается. — Я готов рискнуть, хотя мне все еще немного стремно. — Юджин, — Алекс с беспокойством смотрит на меня. — Ты же понимаешь, что это полное сумасшествие? Невольно опускаю взгляд. Руки предательски подрагивают. Я сделал свой выбор… Большая ладонь внезапно ложится на мою голову и взъерошивает мои патлы. Поднимаю голову вверх, удивленно уставившись на Печорина. — Я все еще против, — Печенег тяжело вздыхает. — Но сейчас это единственный адекватный выход из сложившейся ситуации. Я знаю, что пожалею об этом, но все же соглашусь с этим рыжим недоразумением. Удивленно хлопаю глазами. Он же против был, так чего мнение свое поменял? И в смысле я «рыжее недоразумение»? — Да вы гоните! — возмущается Чацкий. — Это огромная организация, а вас всего двое! Как вы себе это представляете? — Трое, — поправляет его Сонечка. — Я тоже согласна с Женей Александрычем. К тому же, «Сириус», возможно, проник в нашу службу безопасности. Так что у меня есть личные причины помогать в этом деле. Мармеладова ободряюще улыбается мне. Улыбаюсь в ответ. — Танечка, ну ты им скажи! — взывает психиатр. — Это все очень опасно, — Ларина кивает головой. — Но Женя, — девушка обращается ко мне. — Я знаю, как это важно для тебя. И понимаю, что мне тебя не переубедить, поэтому, — она накрывает своими руками мои руки. — я поддержу тебя в любом твоем выборе. — Спасибо, — тихо произношу я. — Господи! — Алекс закрывает лицо руками. — Это натуральное самоубийство! У вас ни шанса! Вы просто чокнулись! Но знаете, что самое поганое?! — мужчина делает драматическую паузу. — Я чокнулся вместе со всеми вами! Мозгоправ продолжает причитать под наш тихий смех. Все же… Друзья — это не так плохо. — И как мы будем называться? — резво спрашивает Сонечка. — В смысле? — не понимаю я. — Ну, «Сириус» — это «Сириус», — растолковывает бариста. — А мы — это? — Великолепная четверка**… — пропевает Чацкий, запинается на долю секунды, бросая взгляд на библиотекаря. — и Печорин! — Тогда уж лучше «фантастическая», — смеется Ларина. — Да! — подхватывает Соня. — «Фантастическая четверка»! Ну и Печорин, да… — С кем я связался? — обреченно выдает Печенег, замерев в жесте «рука-лицо». — С самыми лучшими людьми на свете, — с улыбкой отвечаю я. Парень как-то невесело скалится и начинает медленно сползать вниз по стеночке. Взглядом провожаю, обтирающее обои тело, пока до меня не доходит простая истина. — Ой, — немного запоздало выдаю я. — А у нас, кажется, Печорин того… В кухне вмиг становится тихо, но через секунду весь дом сотрясается от крика отчаяния одного психиатра. Кажется, нам всем пора спать. Примечания: * Фраза Пьеро из советского фильма «Приключения Буратино». ** Чацкий напевает мотив песни "Трус не играет в хоккей", а именно строчку "Великолепная пятерка и вратарь..."