Приди ко мне

       Глеб проснулся четвёртого августа, жмурясь от белого света, которое источало серое асбестовское небо, его голову пронизывала дикая боль. Он приложил руки к глазам, и начал усиленно тереть их, пытаясь то ли проснуться, то ли снова уснуть. В итоге, не добившись ни того, ни другого, он раскинул руки и недовольно простонал.        — Ой, кто это проснулся? — в проёме двери появилась голова Вадима, сияющая улыбкой, — С днём рождения, Глебушка. — Лучше умереть, чем так жить. — снова простонал младший, отворачиваясь от Вадима. — Что случилось? — с деланной жалостью, всё ещё улыбаясь, поинтересовался тот. — Уйди, Вадик. Не до тебя. — огрызнулся Глеб. — Почти неделю живём вместе, и ничего такого не было, — пожал плечами Вадим, и подойдя к кровати, лёг к Глебу. — Уйди, — зло процедил он сквозь зубы, — уйди. — Ну чего ты? Глебушка? Что случилось? — Вадим приобнял Глеба. — Уйди, уйди, уйди, — вскричал младший, пытаясь отбиться от брата, — видеть тебя не хочу. Исчезни.        Вадим без единого слова встал с кровати и вышел из комнаты. — Ненавижу. — протянул Глеб, утыкаясь лицом в подушку.       Из кухни послышался вишневый запах. Вадим бессильно и обиженно смотрел в окно. Почему он делает всё, а у младшего получается одной фразой сломать все попытки Вадима спасти их разрушающийся мир? Одной, всего одной необоснованной фразой, а главное — необоснованной. Вся неделя была зря, или все еще можно вернуть? Но сейчас Вадим не мог думать об этом, отчаяние переполняло, вопрос «за что?» крутился в голове зудящим фоном, банальное «за что?».        Терпение распрощалось со своей жизнью, сигарета была зло затушена в пепельнице, а через половину минуты он уже стоял напротив Глеба. — За что? — он впился взглядом в младшего. — За что? — он сжал рукой шею младшего, глаза которого широко раскрылись, и он начал нервно глотать воздух. — За что? Я ещё раз спрашиваю. — Вадим жадно впился в губы Глеба. — Ва… Вадик… — выдохнул Глеб чувствуя, что его освободили. — Ты мне ответишь? — Я… Тебя… — дыхание Вадима обжигало шею и ключицы младшего. — ненавижу… — А я люблю тебя. — Вадим покрывал засосами и укусами тело своей жертвы. — Не.на.ви.жу. — Продолжим, когда полюбишь. — ухмыльнулся Вадим, замечая разочарование Глеба. И задержав взгляд на вопрошающих глазах брата, снова ушёл. — Даже не поцеловал, — обиженно окрикнул старшего Глеб.        — С днём рождения, Глебушка. — поздравил Вадим младшего, целуя и вкладывая ему в руки белую коробку, перевязанную красной лентой. — Что там? — младший поднял на брата глаза. — Открой и посмотри. Глеб в предвкушении потянул за конец ленты, и медленно поднял крышку коробки, в которой лежала зеленая помятая тетрадь, на которой были нарисованы логотипы групп восьмидесятых годов. Глеб отбросил коробку, дрожащими руками раскрыл тетрадь и увидел строки, написанные кривым подростковым почерком: Исследователь жизни Идёт в чужом пространстве, За чёрными очками глаза его открыты, Фонарик освещает таинственные знаки, Труба провозглашает его ритмичный шаг. *        Не ожидавший такого подарка, Глеб бросился в объятия к Вадиму, из его глаз хлынули слёзы. — Как? Как ты нашёл её? — Глеб, прижавшись к Вадиму, содрогался в беззвучных рыданиях. — Когда я приехал к тебе на каникулы, ты дал мне её почитать. — Господи, Вадим, спасибо. — младший плотнее прижимался к брату. — Ненавидишь меня? — улыбнулся тот. — Ах, если бы ты знал, Вадя, если бы ты знал… — Глеб вытирал слёзы о рубашку Вадима. — Как я люблю тебя.        Самойлов-старший прижимал к себе Глебушку, будто и не было ссоры, криков и обиды, впрочем в их случае это было обыденностью. Младший успокаивался в объятиях Вадима, чувствуя себя в безопасности.        — Мы завтра уезжаем, Глеб… — Как, уже? — удивлённо вздохнул младший. — Да. — Вадим прикоснулся к его губам своими. — А я так не хочу уезжать… — Но так нужно, Глебка, пойми. — Кому так нужно? — всё снова было не на стороне Глеба. — Нам. У тебя концерты, у меня концерты. — успокаивал Вадим младшего. — Вадь, — простонал младший, — я не хочу концерты давать, и ты тоже не хоти. — Ну это уже совсем утопия. Перестань, — улыбнулся Вадим, — мы же сможем общаться. Ты только позвони мне. — А я хочу жить с тобой, и вообще всегда с тобой быть. — капризничал младший, напрочь забыв, что такое честь и совесть. — Приезжай… Но что с тобой такое? То ненавидишь, то в какую-то сентиментальность впадаешь? Глеб? — Я… Я… Прости… — Глеб отстранился и прислонился спиной к стене. — Я просто забыл, каково это, быть рядом… с тобой. — С возвращением, Глебка, я ждал тебя. — их губы сплелись в поцелуе примирения.        — И всё же, какой красивый здесь закат. — вдохновенно произнёс Глеб. Братья снова стояли у раскрытого окна, пытаясь запомнить время проведённое вместе, запомнить закат, и это небо, которое единственное знает правду, но не скажет никому. Вадим хотел схватить Глеба и никому никогда не отдавать. Глеб мечтал оказаться схваченным Вадимом, и принадлежать только ему, однако обратная сторона его разума говорила другое: он не будет так свободен с Вадимом, как сейчас, его репутация будет утеряна в случае любого воссоединения, не будет возможности поиграть в жертву. Перед ним стоял трудный выбор, который никто за него сделать не мог. Но сейчас его прижимал к себе человек, которому он на интуитивном уровне доверял с самого рождения. С ним было не страшно, ведь он не один.        — Не скажешь, что было утром? — прервал тишину Вадим. — Прости. — Глеб прижался к нему, предчувствуя начало очередной ссоры. — Я хоть когда-нибудь тебя не прощал? — И сейчас простишь. Ведь так, Вадь? — А куда я денусь? — Ну и хорошо, — лицо Глеба покрылось лёгким румянцем, а сердце забилось быстрее. — Только не делай так больше. — улыбнулся Вадик. — Я попробую. — отстранившись от брата, Глеб лёг на кровать и укрылся одеялом, чувствуя ностальгическое тепло и уют. Вадим присоединился к младшему, дополняя атмосферу ещё большим уютом. — Как я скучал… — Я люблю тебя, Вадь. Не бросай меня. Никогда. Никогда не бросай. Пожалуйста. — Ты сам знаешь, что ты — вся моя жизнь. Спокойной ночи, Глеб. Я люблю тебя.