Странная женщина.
25 апреля 2021 г. в 04:12
— Да уж, жестокая ситуация.
Вилле и Линде решили скоротать время на крыше предприятия, где удобно разместились в ротанговой беседке.
С высоты тридцати метров перед ними открывался поистине потрясающий вид на ночной город.
Пара друзей выглядела совсем уж по-семейному, словно давно утратившая желание к необузданной страсти, но любящая друг друга, как имеет место быть в книгах про настоящие отношения.
Вилли всё удивлялся тому, что рассказал ему друг.
Он от всей души не желал понять, как при таких обстоятельствах его собеседник до сих пор не сдался и не оставил попытки возместить утраченный быт.
Со слов Линдстрема выходило так, что каждый из его окружения с холодным расчетом был готов пожертвовать его покоем ради перманентной выгоды.
В таких условиях любой бы начал искать уединение, чтобы сохранить хоть каплю здравого смысла на фоне бесконечных сцен расправы, где любой из тех, кого ты знаешь, был готов оторвать от тебя кусок плоти, если бы это имело место в безобразной гонке за материальным достатком.
— Всё началось со смерти единственного человека, которым я дорожил больше всего на свете, — Линде решил поступиться собственным правилом и открыл принесенную бутылку вина, предлагая Вилле.
Тот лишь безразлично дернул плечом, морщась от холода и закрывая лицо воротником.
Из минусов — здесь было чертовски холодно однако не настолько, чтобы поступиться несколькими часами долгожданного одиночества.
Они всё бежали куда-то, дабы успеть проделать колоссальную работу состоящую в продвижении бренда, и не всегда замечали, как легко теряется смысл жизни, если она сливается в беспорядочную линию однообразных событий — бессмысленную и лишенную всяких человеческих радостей — мертвую черту, ставшую впоследствии лишь просто красивой завитушкой на памятнике под всеми вышеперечисленными заслугами.
— Тогда я и потерял все эмоции. — Парень хотел спрятать руки в карманы, но передумал, вспомнив, что так и не предложил другу сесть ближе.
Вилле было слишком холодно, потому он принял предложение без малейших раздумий.
— Я много раз слышал эту историю по частям и не смог понять ровным счетом ничего, потому что ты всегда рассказываешь ее по-разному. — Вилле сдвинул брови. — Давай с самого начала.
— Хорошо. — Линде задумался. — Начнем с того, что я часто менял школы из-за бизнеса моего отца. Главным образом даже из-за матери, так как ей не подходил Балтийский климат. Она говорила, что ей здесь становится хуже, чем в США, потому что в Финляндии повышенная влажность, в следствии которой начинают прогрессировать конкретного рода болезни. Не так важно, что с ней вообще было. Суть в том, что она просто не могла здесь находиться. И отец поддерживал ее в стремлении покинуть страну, умудряясь не выпускать из вида компанию и посвящать львиную долю времени семье.
Без постоянной работы он заметно угас. Если раньше он мог вести несколько дел параллельно, то теперь едва ли мог обойтись без заместителя, взвалив на его плечи 99 процентов всей работы. От недостатка практики, и в отсутствии занятия любимым делом, Матиас приобретал раритетные автомобили и часами реставрировал иномарки в гараже нашего загородного дома.
Дома мы тоже часто меняли, в следствии неблагоприятного расположения к цивилизации. Однажды нас засыпало снегом на два долгих месяца, и это полбеды потому что еда у нас была, но не было возможности заниматься куплей-продажей из-за банального отсутствия возможности выехать куда-либо дальше, чем Швеция.
— А чем ты занимался всё это время? — Вилле удивился. — Не сидел же всё это время вместе с ними?
— Я бродил по окрестностям, либо читал. — Линде погрузился в воспоминания. — По больше части я ударялся в прокрастинацию или испытывал невероятный подъем, начиная мастерить разного рода поделки. В общем-то, я любил это дело.
— Не было скучно?
— Наоборот. Я едва ли задавал себе такой вопрос, потому что это стало образом моей жизни, где не было места подобного рода терминам. С какой стати я вообще должен был беспокоиться об этом, если взрослые находили в моем творчестве нечто ценное? К тому же, с ними, с родителями, всегда имелись общие темы для разговоров, отчего общение со сверстниками казалось мне пресным и лишенным всякого смысла. Это, скорее, касалось больше отца, потому что мать обычно не обременяла себя лишней информацией, но была отличным поваром, к слову сказать. Думаю, этот талант компенсировал все ее возможные прегрешения сполна. — Линде хмыкнул. — Какая разница, насколько ты умный, если не можешь готовить бомбические пончики? — А она умела. У каждого, скажем, своя работа на этой планете. Невозможно сделать так, чтобы все были инженерами или философами.
— Тогда моя работа — это быть черной тучей. — Вилле нахмурился, завладевая бутылкой. — Ты как думаешь?
— Я думаю, ты слишком пренебрежительно к себе относишься, — Заметил Линде. — Избрал для себя один тип поведения и старательно придерживаешься его сути всю свою жизнь, словно вокруг нет ничего более важного и уместного… Разве нельзя считать более интересным быть совершенно разным, как того требует ситуация? Я не отрицаю, что постоянность — сестра профессионализма, однако и не считаю, что она же должна блокировать все подступы на пути к личностному росту.
— Наверное, я просто устал от себя. Или от людей вокруг.
— Серьезный аргумент, — Линде махнул рукой. — Мне тоже не нравится их бессмысленная суета и гвалт с утра до ночи о том о сем. Вместо этого они могли бы просто сесть и подумать над ситуацией, чтобы перестать тянуть лямку от незнания или боязни что-то изменить в своей жизни. В конце концов, тебе же оставаться с наделами, которые ты взращиваешь, а если они произрастают из серой и лишенной удобрений почвы, то и на выходе не стоит ожидать нечто плодородное и преисполненное жизнью. Сам ведь знаешь.
— Я это прекрасно понимаю, — Вилле перевел свои задумчивые глаза на облака, в которых сейчас расплывались алые пятна заката. — Ты только глянь, как нарисованные.
— Холодные и отстраненные, — Линде кивнул, — Прямо, как мы сейчас.
— А кто-то говорил, что люди видят одно и то же место совершенно по-разному.
— Ерунда. — Парень достал сигарету и чиркнул колесиком зажигалки. — Видят все одинаково, с меньшей или большей четкостью образов. А вот чувствуют одно и то же место действительно отлично друг другу. Кто чем полнится и кто с какими мыслями приходит.
— Ты сбился со своего рассказа, — Напомнил друг.
— Если честно, я не очень-то и хотел это всё вспоминать, хоть и иногда прокручиваю в своей памяти с не меньшей улыбкой, чем ты сейчас смотришь на меня. — Линдстрем покосился на своего живописного собеседника. — Только скажи мне, о чем нужно думать, чтобы было такое же лицо, как у тебя сейчас?
— А что с ним не так?
— Невыносимо привлекательное, словно распустившаяся роза на уродливых хребтах городских массивов. Уж я то это давно заметил. По-прежнему одухотворенное, если снять с фиолетовых век неестественную сетку скорби и усталости.
— Зато ты крысеныш, — Вилле оскалился, как пес. — Вздумал он мне тут дифирамбы петь. Мне за всю жизнь никто подобного не говорил. Да и я сам в это едва верю.
— Ну и долбаеб.
Вилле сделал какое-то замысловатое движение бокалом в воздухе и решил поиграть в молчанку.
— В общем, и в целом, отец совсем зачах, да и мать не уставала подкидывать скандалов, особенно в последние месяцы его жизни. Матиас наотрез отказывался заниматься документами фирмы, чтобы обозначить потенциальных наследников оной и всего имущества, поскольку не желал признаваться себе в том, что в скором времени ему придется оставить этот мир. Я не лез в их, с матерью, дела. Да и вообще, если честно, в тот месяц я остался в интернате (или лицее, называй это место, для всеми покинутых, как угодно) где вёл беспорядочный образ жизни, впервые начал встречаться с хорошенькой девушкой и каждый вечер участвовал в мини-квартирниках у таких же, как и я, состоятельных ребят. Только, поправочка, я себя таким не считал, потому что мы вели довольно скромный образ жизни. По итогу, я вернулся домой и в сердцах проклинал нашу с отцом ссору накануне, когда он не хотел меня отпускать. Вообще-то, я и сам раскаивался, поскольку никогда не покидал дом без его разрешения — не гулял допоздна и, уж тем более, не ездил за сто километров бог весть знает куда. В одном, конечно, меня можно понять. Таким своим жестом я лишь показывал, что никогда не делал что-то из ряда вон, по большей части подчинялся лишь взрослым, потому что они были опытными и точно знали, с чем мне предстоит иметь дело. Крик свободы обосновывался тем, что я лишь желал выйти хоть на миг из-под контроля, чтобы почувствовать себя немного иначе.
— Как-то не сходится эта история с тем, что ты рассказывал накануне. Как же твое прошлое вдали от родителей? Как же бои без правил и стратегические навыки, которым тебя обучали?
— Да я всё это придумал, только бы не прослыть паинькой. Йонне точно знает, что никаким я бойцом никогда не был. Грош мне цена, если придется столкнуться с по-настоящему сильным соперником. — Линде сморщил нос. — Теперь меня можно пожалеть, да?
— Ну, ты ведь так мастерски врал, что на миг и сам поверил в свой рассказ, — Вилле развел руками. — Совсем нет. Услышав всё это я могу сказать, что по-прежнему считаю тебя достаточно сильным руководителем на смену твоего отца. И не стоит сравнивать двух совершенно разных людей.
— А с Гасом я познакомился вне интерната. Так получилось, наши родители одинаково интересовались автомобилями, поэтому отец Гаса часто брал его с собой. Так и вышло, что мы проводили с ним большую часть свободного времени.
— А что с Йонне? — Вилле уже достаточно накидался, не замечая, как стал ластиться к другу.
— Он всегда был темной лошадкой. Жил с бабушкой. В нашей семье его появление было таким же редким, как сейчас в компании. Интересовался он компьютерами и жизнь свою связал с ними же. Йонне — сын моей матери от первого брака. Оба они девы — методичные и надоедливые. Мы с отцом достаточно яркие и позитивные личности. Если сравнивать нас, то я рад, что оказался на стороне счастливчиков, ибо мне не присущ излишний педантизм, как, например, Аарону.
— Считаешь, он мог бы стать хуже, случись проволочка? — Вилле изогнул бровь. — С виду он достаточно мирный и, я бы сказал, даже неинтересный. Такие, как он, редко чем-то выделяются, предпочитая вести замкнутый образ жизни.
— В том-то всё и дело. Другая его сторона — немыслимая жадность и тщеславие, как и у всех членов нашей семьи, кроме меня и отца. Априори, родственники всегда высмеивали привычку Матиаса быть добрым и щедрым на подарки. Если бы не хватка моей матери, отец бы потерял и Ситсу и Айокки. Стоит отдать ей должное, ценой жизни папы, она сумела настоять на завещании, которое он не желал оформлять до конца своих дней. Как итог — имущество перешло ей, а вот она сама никогда не желала делиться деньгами хоть с кем-либо. Странная женщина. То пела, что я самый прекрасный ребенок в семье, то говорила, что я такой же мягкотелый дурак, как и мой отец, поэтому она бы в жизни не доверила мне что-то более ценное, чем корзину грязного белья на выброс.
— Почему вы продолжаете общаться с Йонне?
— Ну, скажем, он достаточно мнительный на разного рода случайности. Он всё еще верит, что отец способен его каким-то образом контролировать, хоть его давно уже нет в живых. Одно лишь его имя внушает ему животный страх.
— Не могу понять, Матиас что-то делал с ним или, быть может, угрожал? — Вилле пытался понять следственную связь, вызвавшую такое поведение у подростка.
— Йонне любил козырять статусом отца перед своими друзьями. В один прекрасный момент он понял, что Матиас никогда не примет его, как родного сына, а я, баловень, навсегда останусь любимчиком в семье. — Линде усмехнулся. — Пытаясь обратить на себя внимание, это я уже сейчас понимаю, он стал ходить в закрытые клубы, стакаясь с какими-то бандитами, которые его позже и изнасиловали. Как сейчас помню, Йонне ввалился в кабинет моего отца, требуя, чтобы тот немедленно наказал Аароновских обидчиков, умалчивая тот факт, как добровольно позволял им делать с собой всё, чего те только пожелают. Боже, никто ведь не заставлял его садиттся с теми типами в машину и ехать хрен знает куда?
— Херня какая-то, — Вилле передернуло. — Он реально мог себя так вести? А что, если он действительно оказался не в то время и не в том месте, и всё, произошедшее с ним, банальная случайность?
— Я думал об этом. — Линде забрал у Вилле бокал и мрачно допил остатки, — Однако, сам посуди, почему это был не я, а он?
— Потому что тебя любили и у тебя не было повода сбегать из дома с черт знает кем.
— Мне в попу не дули, — Линде усмехнулся. — Все эти рулады — лишь показуха. Так я это видел. Если ты еще не знаком с моей семьей, то знай, что они настолько жестоки, что способны заставить верить, что одного ребенка они безумно любят, а второй при этом будет жутко ревновать, и взрослым будет офигеть, как весело, потому что мы с ним — два идиота. Хотя, этим занималась лишь моя мать и ее сестра. Отец был попусту на такое не способен. Он, повторюсь, был чрезвычайно идейным человеком, чтобы распылять свое время на всякую бабскую муть.
— Почему ты так уверен, что видел полную картину происходящего, а не плод своего воображения? Мне вот, например, раньше приходили в голову воспоминания из прошлого, и я был уверен, что они были такими, какими я их помню. Но, вдруг, кто-то другой рассказывал то же самое с незначительной разницей в деталях. И тут уже я сам сомневался, не зная кому верить — себе или второму свидетелю.
— А я и не берусь судить по тому времени. Для меня реальностью стала лишь без эмоциональная гримаса моей матери, которая усаживала меня позже перед собой с целью разговора, но не для того, чтобы адекватно поговорить на конкретную тему, но безжалостно и хищно раскрутить меня на страх и поддавки в свою сторону. Зачем она это делала — я не знаю. Доставляло ли ей это удовольствие — да. Потом и родственички набежали, как оно обычно бывает, давай улюлюкать, каким Матиас был душкой. А сами ищут удобного случая, чтобы ввернуть в рассказ о нем крайне унизительные факты, мол, дурак, что с него вообще взять. — Линде выглядел не на шутку злым. — И мне, как его единственному сыну, хочется сломать челюсть каждому, кто посмеет тронуть его светлую память. Вкратце, нет у меня никакого синдрома Хлестакова. Если бы я мог привести сравнение к слову правда, то показал бы свою фотографию.
— А сейчас что?
— Да ничего. Добрая птичка Йонне принесла в клювике для матери весть о том, что я собираюсь разбазарить фирмы и свалить в штаты. Мол, я сам так сказал за стаканом в баре. Она, естественно, вне себя, а я… даже ничего не могу сказать в свою защиту, потому что у них там, как ты уже, наверное, понял, своя коалиция, в ряды которой я, к сожалению, или к счастью, не попадаю. Я еще раз повторюсь, — Он налил еще вина и глотнул, прокатывая жидкость по горлу и с ненавистью отставляя от себя стакан. — Себе дороже что-то им доказывать. Не то, что бы моя мать куда-то пропала, просто я сам для себя так решил. Я, честно говоря, даже знаю, где она живет. Вот только искать ее точно не стану, потому что эта затея не несет ровным счетом никакого смысла.
— Тогда, по крайней мере, становится понятно, кто именно тебя может преследовать.
— Нет, это не Йонне, — Линде покачал головой. — И не кто-то из моей семьи. Скорее — какой-то больной фанат, которых у меня было несметное количество. Я даже какое-то время привлекал в свою жизнь безумцев. Хоть только сейчас понимаю, что мое поведение почти что кричало «заметь меня, мне есть, что скрывать». Пологаю, эта правда не столь интересна, как то, что могло возникать в твоей голове, когда ты впервые завязал со мной общение.
Вилле опустил голову к нему на плечо и улыбнулся.
Линде с подозрением покосился на спутника, понимая, насколько чуждыми ему стали казаться прикосновения окружающих. Наверное, он бы сошел с ума, если Вилле решил с ним вытворить что-нибудь пикантное. Ну, знаете, в его стиле.
— Не совсем так, — Брюнет расслабленно вытянулся, впервые не пытаясь противоборствовать другу. — Я считаю, тебе необязательно что-то доказывать тем, кто слеп к твоей правде. Пусть время решит за нас, какой герой больше всего достоин понимания и уважения.
— Ты можешь считать меня злопамятной тварью, но я не могу более доверять тому, кто однажды меня предал. Моё поведение можно объяснить лишь тем, что я устал слышать в свой адрес бессовестную ложь. Скольких еще мне придется потерять, чтобы окончательно убедиться в том, что мне здесь не место? Что, если я мешаю им жить своей мерзкой и двуличной жизнью, а сам я — звук в пустоту для тех, кто меня вовсе не слышит?
— Ты хоть сам себе веришь, когда такое говоришь? — Пробормотал Вилле с некоторым сомнением. — Я не утверждаю, что выбранный тобой путь никуда не годится, наоборот — он лучше, чем у многих. Правда, это нелегкая тяжба, которую выберет не каждый. Если в тебе осталась хоть малая толика надежды, то услышь, что я скажу: тебе не нужно думать будто ты один наперекор всем. Если ты посмотришь по сторонам, то обнаружишь, что есть вокруг люди, которые полностью разделяют твою точку зрения. Достаточно просто впустить их в свою жизнь и не бояться, даже не давать им повод думать иначе. На худой конец — есть я. Хоть ты этого до сих пор не понял.
— Складно ты, конечно, говоришь. Только до сих пор я знаю, каков ты на самом деле.
— В отличие от тебя, я говорил правду с самого начала. С одной, конечно, разницей, она была не так красноречива и в ней было меньше мути, какой я прекрасный на фоне тех, кто меня осуждает.
— Я вот сейчас не понимаю, ты меня выбесить хочешь или что? — Линде убрал его голову со своего плеча, поворачиваясь.
— Не ты ли обвинял свою бабу в том, что она дура набитая?
— А если она такая и есть? — Парень округлил глаза, — Или ты готов поспорить?
— Не а, — Безразлично откликнулся спутник. — Просто я вообще не понимаю, нахрена ты тогда с ней начинал встречаться, если давно для себя уяснил, что это гиблый номер?
— Я подумал, мы могли бы создать семью. И мне не пришлось провести остаток жизни в одиночестве. Надежда слабая, знаю.
— Вы так и будете здесь торчать? — Поинтересовался Гас, поднимаясь на крышу и отворачивая от себя навесной фонарь. — Разворковались на ночь глядя, а мне еще офис на пульт охраны ставить. Или челяди не понять, какие филосовские разговоры на ночь глядя могут вести директора компании?
— Мы просто вышли проветриться, — Линде засучил руками. — Не будь ты говном, а?
— Да, виды тут сногсшибательные, — Приметил Липстик.
Они постояли бок о бок, созерцая окрестности. И, какой бы романтичной ситуация не могла показаться, Вало высморкал соплю и утер нос рукавом.
— Холодрыга адская, Линдстрем. Поехали к тебе.
Гас хитро взглянул на своего босса и перевел взгляд на Лили.
— Я пойду, ребят, а то чувствую себя третьим лишним.
Линде что-то пробурчал себе под нос и принялся спускаться вниз по лестнице.
Ох и получит этот гад за свои двусмысленные шуточки…