Цветы из алюминия

Говорят, если идёшь через Ад, то не переставай идти. Для Кларк Ад — это город, кричащий изобилием огней, лент и фонарей, обвивающих шею, словно колючая проволока — каждый вздох здесь равен десяти гвоздям, что медленно плывут вниз по горлу. Этот город гудит, как средневековая площадь, ковыряется лезвием или грязным ногтем в душе, пытаясь отыскать сердцевину, мол, ты же сама мечтала купаться в раскаленном дегте; вот и получай машины, магазины, мосты. А у Кларк когда-то было белоснежное личико, ржаная копна волос, травинки в которых путались ежедневно. Сейчас же эти самые волосы выгорели розовым от неонового света софитов на Таймс-сквер, ужасно так похожего на маленькие скальпели, что вырезают человеческое из вне. Кларк ведь просто снова хочет чувствовать. Она открывает бутылку водки, чтобы сделать какую-нибудь блади мэри, и ненавидит всё вокруг: горечь напитка, и этот город, и эту квартиру, духоту, одиночество и закрытые двери, стучаться в которые нет никакого смысла, потому что «художник» — это не «клерк/банкир/юрист»; мегаполису трудно принять непохожего. Гриффин часто бродит, как сталкер, по улицам-паутинам, ощущая, что входит в пустую зону — будто выброшенная на берег рыба она когда-то имела жабры, а теперь, на земле из асфальта и фанеры, оказалась бессильной. Беллами девушка встречает под огромным мостом, оставив бетонную клетку позади. Он худ, улыбчив и чернобров; татуировки покрывают руки и шею, словно резьба по дорогому стеклу; он графичен и молочно-бел. Кларк не знает, как он такой — бессовестно и неистово улыбавшийся — вообще может существовать в пределах городских карт. Беллами Блейк — фотограф, и в девчонках он обычно ветвится проводочком от микрофона, соединяя свое нутро и то, что у других под кожей. Если Гриффин будет глядеть на него долго, то, боюсь, сама впутается по самое не могу. А парень говорит о техасских вестернах и бхакти йоге; говорит о Варанаси — там сам воздух дезинфицирует от всех жизней; тут стеклянные джунгли, а там тропический сад, принцесса, прекрати хандрить. Белл берет девушку за руку, так привычно, что сердце ухает к пяткам; ведет по тем самым паучьим дорожкам с разметкой в повторяющиеся тире, избегает людей, как мин и ям, и Таймс-сквер внезапно становится похожей на дорожку из желтого кирпича. Они останавливаются под утро. Туман еще тихонько дышит на земле, а рассветное солнце бликует золотыми кругами на камере. — Смотри вверх на сотню галактик, Кларк Гриффин. — кричит Беллами. Девушка стоит к нему спиной, небывало радостно оглядывая ранних торговцев и отражения на окнах. Что-то меняется, блондинка ощущает это на себе, внутри себя, вкусом на губах. Наверное, смысл райского города в том, чтобы все вокруг звучало и шло тобой, и чтобы бог дышал тебе в ухо, явственно, как прибой. Наверное, потерянное в серости счастье — это проводить пальцами по чьим-то волосам, ловя солнечные лучи. Наверное, лучшая комбинация в некогда ненавистном мегаполисе — это все-таки художник и фотограф, ломающие стандарты; возможно даже, что это именно Кларк Гриффин и Беллами Блейк.