Цветы из алюминия

Когда Джон пытается разлепить опухшие веки, в голове эстакадой картинок проносятся горящие факела, отвесный край обрыва и десятки человек, под крик своего короля бросающие его, Мерфи, запросто подыхать — от потери крови или от меча землян, не важно. А тело ноет от каждого микро-удара, нанесенного стремительно и резко; запястья жжет от дурацких веревок, алые отметины оставляющих. Джон не их лидер, как Беллами, не герой, как принцесса-Гриффит — ему важно только выжить и не пойти ко дну с камнем на шее, на рее не повиснуть. Но впереди — тусклый желтоватый свет затхлого подземелья, маячивший размытыми кругами на грани реальности, и чьи-то холодные пальцы, скользящие по испещренными шрамами щекам. — Что за?.. Говорить так же трудно, как и дышать; волосы встают дыбом, а в животе разворачивается противный слизень с именем в страх. Изрисованная девчонка рядом с Мерфи молчит, будто рыба, склоняет голову в бок и, кажется, не понимает ни единого предложения-языка. Она окунает указательный по ноготь во что-то противно-липкое в своей плошке и тянет руку к лицу Джона; парень ворочается, дергается — девчонка шипит. — Сиди спокойно, иначе твоя «ранка» превратится в огромную опухоль, что прорастет внутри сквозь каждый орган. — ее голос, будто шепот ночных волн; хриплый, тихий и английский меж губ мешается с каплями соленой воды; в темных, как у самого Мерфи, волосах монетки-ракушки легонько звенят, когда девушка аккуратно к мужчине прикосается. Джон же ей в глаза смотрит, словно в тягучий деготь, и напускная бравада, смешанная с осторожностью плохиша, тонет в девичьих зрачках. По разбитым губам бабочками неоновыми — мазь, под ногтями колет — игла, а у лопаток — деревянная стрела из того колчана, что к стенке прислонен. — Я Мерфи. Из СкайКру. — он еле поднимает руки, не убей, мол, я не опасен, не сейчас. Землянка лишь хмыкает на слова, как на пустой звук, натягивает капюшон посильнее и на выходе, оборачиваясь, произносит: — Эллисон из ФлоуКру. И ты мне обязан жизнью, парень. Она уходит в таком же тусклом свете желтоватой лампы, разлившемуся по комнатке под землей и над радиоактивными дождями. А раны все, саднящие ожогами по коже, затягиваются медленно и жадно перестают болеть; жуткая кашица на них — полынь, ромашка и дурман на запах. Рядом же еда, вода и бинты; малышка-Элли ими обещает вернуться.