Женщина в черном

      Как позже выяснилось, виной всему переполоху – затянувшаяся у Рюноске лихорадка. И чтобы хоть как-нибудь помочь ей, ребята обчистили небольшую аптечную лавку на окраине трущоб. И Нацуо, убегая с места преступления вместе с остальными, споткнулся о трещину в асфальте и неудачно упал на правую ногу, подвернув ее. Мальчишки не бросили раненого товарища на произвол судьбы и помогли ему убраться оттуда. К счастью, их не поймали, и все закончилось хорошо.       Но меня поразил их поступок до глубины души. Все они чувствовали рядом с Рюноске первобытный ужас, дети боялись ее до дрожи в коленях, и все равно дети решили помочь ей. Несмотря на страх и предрассудки, ребята решились на серьезное преступление. Возможно, маленький темноволосый ангел приложила к этому руку: ее явно любили и отказать ей в помощи никто не посмел бы. Но что-то мне подсказывало, что не только в одной Гин обстояло дело.       Впрочем, рано или поздно все тайное станет явным. Я умела ждать.       Прошло несколько дней после пробуждения, и все это время я тайком наблюдала за ребятами, запоминала имена, оценивала их взаимоотношения; узнавала, чем и как они живут. Я же, в отличие от Рюу, человек для них совершенно посторонний, как и эти дети для меня. Мы были знакомыми незнакомцами. И если их все устраивало, то меня нет.

******

      Вечерело.       Раскаленный дневной жарой воздух постепенно остывал благодаря легкому ветру с моря и оставлял после себя приятное тепло. Он ласково касался кожи и играл с прядями моих волос. Солнце приближалось к горизонту и медленно окрашивало небо над Йокогамой всевозможными оттенками алого. Небрежным взмахом невидимой кисти оно бросало на небесный холст яркие оранжевые вспышки заката. Тени сгущались и удлинялись в тесных улицах и переулках трущоб, знаменуя конец очередного дня и начало долгожданной ночи.       В нашем небольшом лагере горел костер, вокруг которого расселись все его обитатели. Мы наслаждались теплом огня и щекочущим нос запахом горячей рыбной похлебки.       Раньше я не любила рыбу и никогда не готовила ее дома, а с недавних пор она стала казаться пищей Богов. Да и привереда умерла со мной еще в России. Рыба превратилась в роскошь, и уже как-то не до мелких капризов: выбор в еде был довольно ограничен. Но, сейчас, несмотря на соблазнительный аромат супа, есть я не хотела. Меня морозило. И единственное, чего мне и правда не хватало, это тепла. К сожалению, старенький плед вместе с костром и теплым отваром не могли со мной в полной мере им поделиться. Болезнь потихоньку отступала благодаря лекарствам, и кашель стал более щадящим – это радовало.       Огонь трещал, Сатоши колдовал над похлебкой, а остальные тихо переговаривались между собой вполголоса.       Я поглядывала на детей исподтишка, пока на плечи не легло еще одно одеяло, которое тут же потянула за край, заворачиваясь в него. Кружку из рук так и не выпустила. Гин присела рядом, обняла меня одной рукой и положила голову мне на плечо. Вздохнув, я поделилась с ней ею же принесенным одеялом. Так и сидели.       Она не боялась заразиться. Девочка попросту пропустила все мои слова мимо ушей, предпочитая не замечать ворчащую рядом сестру. Вот же глупая.       Исао сел по левую сторону от меня. Хотя мест у костра было предостаточно. Уловив мой взгляд, мальчик с серьезным выражением лица для приличия решил спросить:       — Мне пересесть?       — Не боишься? — знаю, что отвечать вопросом на вопрос невежливо, но удержаться не смогла.       Исао усмехнулся и остался сидеть на прежнем месте.       На губах непроизвольно расцветала улыбка, которую сразу же поспешила скрыть чашей, поднеся ее ко рту. После того злосчастного пробуждения открыто проявлять эмоции я перестала, чтобы лишний раз не тревожить детей. Иногда, прямо как сейчас, перебрасывалась с Исао короткими фразами, делилась с ним своим мнением по тому или иному вопросу.       Так, постепенно, шаг за шагом, вливалась в их компанию, потихоньку становясь ее частью благодаря Гин. Она все нарадоваться не могла: ее сестра наконец-то начала вылезать из своей защитной скорлупы. Правда, ребятне все еще было намного спокойнее, когда рядом со мной вертелась Гин. Странные. Что могла им сделать маленькая щуплая девчонка?       Исао – тот, кто всех сплотил. На нем до сих пор держался коллектив. Он умел читать, писать и считать. Был довольно грамотным для мальчишки с улиц. Его уважали и решения, принятые им, очень редко оспаривались. Парень составлял планы набегов, ориентируясь на сведения, добываемые Каташи и Юи. Эти мальчишки выполняли в команде роль разведчиков.       Не знаю, сколько Исао, мальчишке с острым умом и твердым характером, на самом деле лет, но мне казалось, что не больше четырнадцати. Как бы печально ни звучало, но улица заставляла детей взрослеть на порядок быстрее, чем жизнь под опекой семьи и уютной крышей.       Сделав глоток травяного настоя, я перевела взгляд на Гин. Она доверчиво прижималась ко мне, согревая мое бьющееся в ознобе тело. И эта милая девочка оказалась очень талантливой воровкой и не менее одаренной актрисой. Она с легкостью переводила внимание взрослых на себя, чтобы ребята сделали свое черное дело. Ловкая, миниатюрная, умеющая подкрасться к своей жертве так, что пропажа кошелька обнаруживалась лишь тогда, когда от нее уже и след простыл. А еще она легко смущалась, когда ей в открытую восхищались, чем любили пользоваться Каташи и Нацуо, не увидев меня поблизости. Вот же... маленькие хитро-желтые ананасики.       Я поставила пустую кружку на землю, и взгляд невольно зацепился за мальчишку с сигаретой в зубах. Губы сами собой вытянулись в узкую линию. Олицетворением полного пофигизма в нашей компании – Реймару. Ребенок с вечной папиросой во рту. Мне казалось, что он с ней не расставался даже во сне. Всегда негативно относилась к курению, к детскому особенно. Запах табака, в его случае, дешевой соломы, раздражал. Еле сдерживала себя, чтобы не вырвать сигарету у него изо рта и уничтожить в огне новенькую пачку. Только вот для Реймару я – никто и указывать, как ему жить, не имела права, а очень хотелось, по правде говоря.       Полная противоположность Реймару – Нацуо. Суетливый, на месте ровно не сидящий, жаждущий приключений мальчишка. На его лице красовалась россыпь мелких веснушек и лучезарная улыбка. Жизнь в нем кипела, как бы тяжело ему не было. Одним словом: откровенное шкодливое и обаятельное хулиганье. Легко втирался в доверие к прохожим и без труда разводил их на деньги. Неудивительно, что Реймару не мог найти с ним общий язык. Они постоянно ругались как кошка с собакой, выводя из себя всех, кроме меня. Я же находила их перепалки довольно забавными и по-детски наивными. Злобная тучка и доброе солнышко.       А Сатоши, готовящий похлебку, был чересчур общительным и очень любопытным. Гин рассказала мне, что он присоединился к нам совершенно недавно. Каташи и Юи спасли его от других мальчишек, избивавших его за кражу яблок. Как-то эти мелкие разбойники уже получали от них отменных тумаков, поэтому шпана, пнув напоследок Сатоши под ребра, разочарованно ушли прочь. Шпана так и не забрала с собой эти чертовы яблоки. Бросить сильно избитого мальчонку ребята не смогли – притащили в лагерь. Это случилось за два дня до того, как я очнулась после затянувшейся лихорадки.       Сатоши не понравился сразу. Я уставала от его болтовни, он прицепился ко мне словно клещ. Да и было в нем что-то фальшивое, ненастоящее и отталкивающее. Хоть в черных глазах мальчика и плескался испуг, когда я занималась ногой Нацуо, но страх через мгновение исчез. Словно ужас, проявившийся в начале, был наигранным, словно ребенок не понимал, почему меня стоило бояться. Впрочем, я этого тоже не понимала. Поэтому Сатоши, к всеобщему ужасу, лез ко мне с расспросами и всячески мне досаждал. Исао не раз отчитывал его за это, но он так и не объяснил причину. Возможно, он не доверял новенькому. Только вот к чему такая секретность, никто не знал, но тем не менее все угрюмо молчали, когда речь заходила обо мне. Видимо, принимать его к нам Исао не собирался.       Сатоши же, наплевав на предостережения старшего, пытался разгадать загадку, связанную со мной. И однажды мне показалось, что он заметил, как я исподтишка за всеми наблюдаю. Но Сатоши никому об этом не рассказал, все так же продолжая навязываться. К счастью, сейчас ему было не до моей скромной персоны – вечер обещал быть довольно удачным.       Вот каждый раз смотрела на этих детей, таких разных, и задумывалась над тем, что генетика здесь штука странная и непонятная. Наверное, именно из-за нее было сложно принять, что мою душу перенесло не только в другое тело, но и в совершенно другое измерение. Это осознание выбило почву из-под ног: я оказалась в альтернативной Японии и в не менее альтернативной Йокогаме. И в этом всем чувствовался привкус дешевого фэнтази вперемешку с научной фантастикой, где все это приправлено перчинкой – теорией струн. Потому что происходящая со мной околесица к буддийской религии уж точно не имела никакого отношения. И это, безусловно, печалило.       Генетика, как я уже успела заметить, была намного обширнее и разнообразнее, чем в той вселенной, в которой мне посчастливилось родиться и умереть. Темно-рыжие курчавые волосы, скрывающиеся под кепкой-козырьком, Исао и его золотистые с отблесками солнечных лучей глаза; пепельные пряди Юи и его глаза оттенка зеленого опала; серо-голубая радужка у черноволосых Каташи и Гин; пшеничная шевелюра Нацуо....       Все это не укладывалось голове: там, откуда я родом, природа обычно не награждала людей столь яркой внешностью. Не было такой игры красок, как здесь. Тем не менее в этом мире встречались и обычные японцы вроде меня и двух других детей: Реймару и Сатоши. Мы – типичные представители азиатской расы: темные волосы и такие же глаза. Вот сижу теперь перед костром, обнимаю маленького ангелочка и думаю, на ком из нас природа отыгралась сильнее?       Рюноске-то родилась здесь, для нее в окружающем мире не было ничего незнакомого и удивительного. Она долгое время жила с ребятами бок о бок, знала их, хоть в конечном итоге и предпочла им общество сестры и угрюмого одиночества. Что именно заставило ее прийти к такому решению, мне только предстояло узнать. Разгадка, к сожалению, на поверхности не лежала. К тому же, судя по тому, с какой легкостью я чуть не превратила семь человек в заик, со старшей сестрой Гин у меня мало общего. Внушать животный страх одним своим присутствием... это каким человеком должна быть маленькая девочка, которой от роду в лучшем случае лет десять-одиннадцать? Именно в этом и крылась еще одна причина для того, чтобы притворяться спящей, вслушиваться в детские разговоры, впитывать крупицы информации и складывать элементы мозаики в полную картину, не испытывая при этом никаких угрызений совести.       Так я выяснила, что Рюу не умела чувствовать. Они говорили: «но у нее совсем нет сердца!». Что ее лицо не выражало ничего, кроме пустоты, а в темно-серых глазах не отражалось ничего, кроме безразличия.       Но я не верила в то, что она совсем ничего не чувствовала: любой человек способен на это в большей или в меньшей степени. Просто не у каждого душа нараспашку. У Рюноске она скрыта от чужих глаз, надежно заключена в непробиваемую броню. На детском лице застыла самая подходящая для защиты маска, ограждающая внутренний мир от внешней угрозы и эмоциональных потрясений: от людей и от всего того, что с ними связанно. Возможно, в ее недолгой жизни произошло какое-то ужасное событие, впоследствии оставившее слишком глубокую рану, гниющую и по сей день... но у нее был человек, которого она не прогнала прочь, а позволила остаться в своем истерзанном болью сердце. Она вверила свое сердце Гин. Сестра не дала Рюу окончательно увязнуть в топком болоте одиночества и самобичевания, даря необходимое тепло, заботу и поддержку.       И сейчас этот маленький темноволосый ангел продолжал оберегать свою сестру – меня –, и за это ей огромное человеческое спасибо.       — Оне-сан, — позвала меня Гин, и ее голос над самым ухом прозвучал так неожиданно, что я едва не подпрыгнула на месте: — теперь твоя очередь рассказывать страшную историю.       Я недоуменно уставилась на девочку. Она смотрела на меня так жалостливо, так умоляюще, что отказать ей сразу у меня язык никак не повернулся. Кажется, кто-то слишком увлекся собственными мыслями. Жаль, что нельзя отвесить самой себе подзатыльник за невнимательность.       — Историю? — переспросила я в надежде, что услышала ее просьбу неправильно.       — Да, историю, да, — подтвердил Нацуо, который, как мне показалось, удивился собственной смелости, заговорив со мной.       Масло подлил в огонь Реймару, доставший новую сигарету, чтобы снова затянуться:       — Или не знаешь?       В воздухе легкой дымкой витало напряжение.       — Знаю, но она не очень-то и страшная, — неохотно призналась я, пробежавшись по лицам мальчишек недовольным взглядом. Искать в своей памяти какую-нибудь по-настоящему страшную историю отчаянно не хотелось. Гин одобрительно хмыкнула, а ребята навострили уши. — Да и раз я последняя, то расскажу-ка я одну сказку, которую мне однажды довелось услышать....       — Сказку? — теперь уже удивленно переспросил Сатоши. Он разливал суп по жестяным тарелкам. А Юи тем временем забирал у него одну тарелку за другой, вручая в руки каждому из нас долгожданный ужин.       — Сказку, — невозмутимо подтвердила я, взяв свою порцию из рук Юи, съела пару ложек горячего, а затем продолжила, — когда-то давным-давно, в одной из немецких деревень, по ночам начали пропадать маленькие дети, которые оказались за пределами дома после восхода луны.... Жители забили тревогу, стали собирать в лес поисковые отряды, но все было без толку, — я понизила голос, нагнетая обстановку, отхлебнула немного юшки и снова взялась за рассказ, — потому что этот лес, окружающий деревушку, жил своей собственной жизнью. Деревья, растущие в нем, мешали поискам, запутывая глупых людей и заводя их все дальше, дальше... в самую лесную глушь... этих мужчин и женщин больше никто из жителей деревни никогда не видел. А дети все продолжали исчезать. Люди отчаялись, потеряли надежду, но однажды нашлись добрые молодцы, решившие рискнуть собой и найти детей или то, что от них осталось... — я зевнула. Сонливость как-то медленно, волнами, накатывала на меня, путая мысли. Оглядела всех и поняла, что не одна я клевала носом. Видимо, моим голосом только сказки на ночь и рассказывать. Нужно закругляться: — пробираясь по жуткому лесу, умудрившись выжить в нем, мужчины вышли к старой покрытой мхом и плющом высокой башне, у которой не было входа – только одно единственное окно на самом верху...       Звон от упавшей жестяной тарелки раздался слишком громко в царившей тишине. Сердце пропустило удар, а веки, казавшиеся пару минут назад такими тяжелыми и неподъемными, распахнулись. Сначала я ничего не поняла, сознание заволокло сизой дымкой усталости, думать было слишком ленно, однако, лежащий на земле в странной позе Исао, из рук которого и выскользнула тарелка, заставил мозг лихорадочно работать. В таком состоянии был не только Исао – это привело меня в ужас. Насмешливый голос Сатоши, раздавшийся совсем рядом, словно стоял он на коленях позади меня, напугал еще больше:       — И не было в этой башне ни входа, ни выхода – только окно на самом верху. И пряталась в этой башне одна глупая королевская сука от черной смерти, наблюдая, как умирает ее народ. Только забыла она, что чуму разносит ветер... – Сатоши скинул Гин с моего плеча и прижал меня к себе одной рукой так сильно, что на секунду показалось, что ребра в его объятьях затрещали, другой — закрыл мой рот ладонью, чтобы не кричала, — и когда глупая сука поняла, что смертельно больна, она издала такой крик ужаса, что его было слышно на другом конце океана. Ох, как же она кричала!       Мгновение, и я дернула головой в сторону и умудрилась укусить ублюдка. Мои зубы впились в его теплую ладонь, судорожно и отчаянно сжались, прокусывая кожу. Сатоши зашипел от боли. Вкус горячей крови наполнил рот. Воспользовавшись случаем, вырвалась из чужой хватки, но ненадолго. Но мальчик каким-то невероятным образом буквально на глазах превратился в мужчину. Воспользовавшись моим замешательством, он тут же схватил меня за волосы и снова потянул на себя, обездвиживая. Дальнейшие попытки сопротивления выходили слишком слабыми и жалкими. Теперь Сатоши был намного сильнее. Черт, как это вообще возможно?! Сердце билось слишком сильно, разгоняя отраву по венам, а пульс оглушал, отбиваясь в ушах глухим стуком.       — Только тебя, Рюноске, уже никто не услышит! — зло бросил он мне, с силой давя пальцами на сонную артерию. Перед глазами все подернулось пеленой слез, очертания мира расплылись, а руки, сжимавшие Сатоши, ослабли, выпуская его из цепкой хватки, безвольно свисая.