Я сидела, привязанная к стулу, и пыталась сделать вдох, но у меня не получилось. Смотрела в лицо мучителю и не видела ничего, кроме ярко-зеленой радужки чужих глаз. Воздуха не хватало – я задыхалась. Мне хотелось расцарапать себе горло, чтобы больше не мучиться, но похитители на совесть связали за спиной руки. Я трепыхалась на стуле, словно выброшенная на берег рыба, и все еще боролась за жизнь.
Неожиданно способность сидящего передо мной человека отпустила, и на краткий миг в легкие поступил кислород. Я с жадностью хватала его ртом не в силах вдоволь надышаться, потому что знала, что через пару секунд все начнется сначала. И где-то на краю ускользающего сквозь пальцы сознания я почувствовала, как неистово метался пытавшийся вырваться на свободу запертый внутри меня зверь.
Проснулась я от собственного крика. Резко подскочила в постели с широко распахнутыми глазами, тяжело дыша. Сердце бешено колотилось о ребра, пальцы с силой сжимали одеяло. Холодный пот стекал по шее, оставляя за собой влажные дорожки на коже. Я прикрыла глаза и провела ладонью по лбу, чтобы смахнуть с себя остатки кошмара. Липкий страх не отступил, он осел в душе нерастворимым осадком.
В небольшое окно бил дневной свет. Порезы, ушибы и ссадины ныли, зрение плыло, голова раскалывалась, и безумно хотелось пить. В носу ощущался неприятный запах трав и медикаментов. Глаза медленно привыкали к освящению. Комнату, в которой оказалась, естественно, не узнала. Обстановка в ней была скудной: старый футон, низкий столик, встроенный в стену шкаф и книжная полка.
Бесконечный страх, безысходность и отупляющая беспомощность – от этих чувств можно устать, со временем перегореть, словно вольфрамовая нить в лампе накаливания, и перестать что-либо чувствовать. Это хуже, чем просто умереть и никогда не проснуться. К чувству приближающейся смерти невозможно привыкнуть, сколько не испытывай его на себе. Человек способен приспособиться ко всему, но точно не к этому.
Тем не менее, я все еще жива и относительно здорова. Снова.
Когда сознание покинуло меня в последний раз, то не особо рассчитывала, что оно вернется ко мне. Хоть, признаюсь, этого очень хотела. Я потеряла слишком много крови и вполне могла умереть от шока. Но надежда, как говорится, умирает последней, потому что она исчезает вместе с верящим в нее человеком. И раз я все еще живу, значит, раны были не такими серьезными, как казалось, или же Рюноске оказалась крепче, чем кто-либо мог предположить.
Осматриваясь вокруг, я все пыталась вспомнить, что произошло после того, как мы выбрались из амфитеатра. Помню, что без лишних приключений сбежать у нас не вышло. Когда мы преодолели витиеватые коридоры подземных катакомб и поднялись по винтовой лестнице, ведущей к выходу, наша компания наткнулась на охрану. Этим людям не повезло встретить нас на своем пути: Расёмон убил их раньше, чем они потянулись к оружию.
Выпустить-то я его выпустила, а вот как загнать своего кровожадного друга обратно, в родные чертоги разума, не имела ни малейшего представления. Как и то, как им управлять. Он делал только то, что считал нужным, не допуская несмышленого ребенка к своей силе. Он лучше знал, что необходимо для нашего «успешного» существования. Поэтому я всей душой надеялась, что больше никому не взбредет в голову остановить нашу скромную компанию малолетних убийц. Иначе, черт знает, как придется выкручиваться из очередных неприятностей. Слишком много крови и смертей за один вечер. Дальше так продолжаться просто не могло.
Скользя усталым взглядом по изувеченным телам, я заметила сотовый, валявшийся на полу в луже крови. В ту же секунду меня посетила светлая мысль, и для ее осуществления нужен был телефон. И не простой, а с выходом в интернет и системой GPS. Ребята отреагировали на мое предложение с долей сомнения и недовольства: тратить на поиски драгоценные минуты и снова лезть к мертвецам никто не хотел. Но я была очень убедительна, поэтому в скоре заветный телефон находился в моих руках. И то, что такой мобильный нашелся, настоящая удача. Ведь в две тысячи пятом году – не знаю, что бы я делала без местной прессы – не каждое устройство могло похвастаться подобным функционалом, и не каждый человек мог таким гаджетом обладать.
Непривычно было держать в трясущихся руках старый добрый BlackBerry. Меня охватило чувство неуместной ностальгии, словно я вновь оказалась в беззаботном и счастливом детстве. На двенадцатилетие родители подарили мне точно такой же телефон-коммуникатор. Это странно... чувствовать нечто подобное, вспоминая о семье, в столь неподходящее для подобного время.
Связь хоть и хромала на обе ноги, но у меня получилось вычислить наше местоположение. Волей контрабандистов и торговцев людьми нас занесло в район Мидори, в довольно приличную часть города, от которой до ближайшего ориентира, Китайского квартала, ведущего к трущобам, нужно было идти двадцать километров под проливным дождем. И чтобы понять, что пережить столь долгое путешествие я не смогу, мне потребовалось несколько долгих минут тяжелых раздумий. И даже если смогу, то вряд ли еще долго после него проживу. Отдала коммуникатор Реймару, объяснив что к чему. Сердце трепыхалось в груди раненой птицей. Я чувствовала знакомое приближение смерти. Оно однажды уже посещало меня. Тогда смерть избавила от страданий и боли, заключив в свои успокаивающие объятиях, но в те минуты ее появление было желанным. А встретиться с ней сейчас, получив шанс прожить новую жизнь, суровая насмешка судьбы.
К концу пути я не чувствовала ни рук, ни ног, ни пронизывающего до костей холода. Даже тепла, исходящего от держащего меня Исао. Адреналина в крови хватило ровно на то, чтобы суметь добраться до Китайского квартала. Но то, как мы оказались в безопасном месте, помнила смутно, практически ничего. И вот теперь я здесь. Только где именно находилось это самое здесь, непонятно.
Рядом с футоном, на котором лежала, стоял небольшой поднос. На нем располагались чаша с рисом, палочки на подставке и стакан с водой. Несмотря на сильнейший голод, к еде я не притронулась, а вот от воды не отказалась: жажда царапала горло острыми когтями. Пила медленно, придерживая стакан руками, чтобы не уронить его из дрожащих от слабости пальцев. Делала один небольшой глоток за другим во избежании лишней боли. Уж чего-чего, а ее с меня явно достаточно.
— Как себя чувствуешь?
Голос раздался откуда-то сбоку. Я поставила стакан на место и, повернув голову на звук, увидела невысокую пожилую женщину, стоявшую у входа в комнату. Одежда, которая висела на ней, была сшита из грубого хлопка в китайском стиле. Вывод напросился сам собой – мы так и не покинули Чайна-таун. И мне несказанно повезло, что женщина заговорила со мной на японском: такие сообщества, как это, по своему обыкновению не желали ассимилироваться в чужую культуру и учить местный язык. Слова она говорила медленно, чтобы я поняла произносимые ею слова. Акцент – дело такое, щекотливое, по себе знаю.
— Живой, — болело все, поэтому именно это слово идеально подходило для описания моего самочувствия.
— Прекрасно, ведь мертвые не могут чувствовать вкус жизни.
Я взглянула в ее темные глаза и увидела в них жалость вперемешку с какой-то брезгливостью по отношению ко мне. Уголок губ опустился. Для нее я несостоявшаяся самоубийца. Девочка, которая чуть не совершила самую большую глупость в жизни, попытавшись покончить с собой. Но это намного лучше, чем если бы она считала меня чокнутым маньяком-убийцей, который совсем недавно устроил массовую резню.
— Спасибо Вам, — мне не хотелось выглядеть неблагодарной сволочью. К тому же я и правда рада, что она не дала мне умереть: — за то, что спасли меня.
— Не стоит, — женщина присела рядом со мной. — Лучшая благодарность, на которую ты способна, это найти в себе мужество жить, несмотря ни на что.
Я еле сдержалась, чтобы не фыркнуть и не закатить глаза. Об этом уж мне точно не хотелось говорить ни с ней, ни с кем-либо еще. Ну... разве что с Колей, ставшим мне не только близким другом, но и любимым человеком.
Тема самоубийства для меня болезненная, слишком личная. Узнав о диагнозе, я впала в глубокое отчаяние. Для меня это был приговор: стадия поздняя, шансов на выздоровление никаких. Болезнь выбила почву из-под ног: все планы на будущее рухнули в одно мгновение, все пошло под откос. Тогда смерть от собственных рук казалась мне очень привлекательной: перспектива медленно и мучительно умирать, угасая на глазах, меня совсем не радовала. Хирургические вмешательства, химиолучевая терапия, наркотические обезболивающие — постепенное превращение человека в живого мертвеца.
О том, что смертельно больна, я никому из родных сразу не рассказала, просто не смогла. И несколько месяцев после обследования буквально варилась в собственном соку, свыкаясь с мыслью о скорой смерти, хладнокровно обдумывала способы самоубийства и его последствия, замкнулась в себе. Я прекрасно осознавала, что своим поступком причиню невероятную боль своим близким, но в те минуты другого выхода для себя я не видела: лучше сама, чем это сделает рак.
Таблетки отпали сразу. Вероятность ошибиться с дозой велика – можно выжить. Да и вообще, захлебнуться собственной рвотой, вызванной отравлением, – не самый клевый способ умереть. Резать вены – не вариант. Во-первых, у меня была хорошая свертываемость, поэтому все могло накрыться медным тазом еще в самом начале, а, во-вторых, дом, как место смерти, мной не рассматривался. Спрыгнуть с крыши двадцатиэтажки или броситься под поезд не хватало духу. Да и показывать всем свои внутренности я была не готова, несмотря на стопроцентный результат. Да и заставлять посторонних людей соскребать себя от рельс и асфальта – настоящее свинство. Насмотревшись в морге на утопленников, топиться резко расхотелось. Зрелище, мягко говоря, не самое приятное – закрытый гроб обеспечен. В конечном итоге решила где-нибудь тихо-мирно повеситься. Хоть и этот способ тоже далеко не самый привлекательный, и в конечном итоге гроб тоже мог понадобиться закрытый.
В мире нет никакого клевого, безболезненного и красивого способа сдохнуть. Все, как ни глянь, отстойные и донельзя дерьмовые, кто бы что не говорил.
Родители почувствовали, что со мной творилось что-то неладное, но вывести меня на разговор по душам они не смогли. Я ссылалась на временные трудности в учебе, заговаривала им зубы, улыбалась и говорила, что все в порядке, что волноваться не о чем. Мне, естественно, не поверили, но и пытать дальше не стали. Сказали, что они всегда готовы меня выслушать и помочь. Что они всегда рядом.
Поделиться с ними своей проблемой я не решалась до последнего.
Как уже, наверное, стало ясно, тихо и мирно повеситься, никому не мешая, у меня не получилось. Мужчина, буквально вытащивший меня из петли тем поздним вечером, выгуливал собаку в парке и явно не мог себе вообразить, что ему придется отпаивать и приводить в чувства у себя дома несостоявшуюся самоубийцу. Его звали Николаем, и он не вызвал скорую, со всем справился сам. Думаю, что если бы все-таки вызвал, меня бы это добило. Видимо, мужчина понял это на интуитивном уровне. И за это я была ему безмерно благодарна.
Умудриться познакомиться с психиатром и просто хорошим человеком при таких обстоятельствах могла только я, учитывая весь идиотизм происходящего. Мы не спали всю ночь, много говорили. Вначале говорил только он, я же молча пила чай с ромашкой и внимательно его слушала. Голова золотистого ретривера по кличке Джи-Джи покоилась на моих коленях, а Николай сидел рядом и пытался подобрать ключик к моей душе.
После того вечера я не перестала общаться с Игнатьевым. Благодаря нашим беседам мне стало легче, и я многое переосмыслила. Потом все-таки решилась на чистоту поговорить со своей семьей. Было безумно тяжело, я говорила, слезы бежали по щекам, меня внимательно слушали и не перебивали.
Эта история и не совсем со счастливым концом, но мы справились, я была не одна: мама, папа и Николай, стремительно ворвавшийся в мою жизнь. Мысли о суициде меня больше не посещали.
Причины покончить с собой у всех разные, и девяносто с лишним процентов людей не в силах ни понять, ни реально помочь страдающему от душевной боли человеку. Они просто не знают, как нужно реагировать, что нужно делать и что необходимо говорить, как себя вести. Само по себе желание наложить на себя руки ставит их в тупик. Но это совершенно не означает, что этот человек никому из них не нужен или никому не дорог. Просто они в смятении и напуганы. Напуганы так же, как и вы.
— Знаете, — я посмотрела в ее глаза, внимательно следившими за каждым моим действием: — стоит разок оказаться на пороге смерти, как приоритеты тут же меняются, —вспомнилась мне фраза Джека Воробья из «Пиратов Карибского моря». На губах мелькнула тень улыбки: — поверьте, убегать вновь я не стану.
Женщина улыбнулась мне.
— Сдержи свое слово, юная леди.
— Сдержу.
Я знаю, какого это, желать смерти. Знаю, что она из себя представляет. И поэтому снова возвращаться к тому, через что уже пришлось пройти, для меня не вариант. Ведь для себя уже давно все решила. В жизни есть много чего по-настоящему хорошего, ради чего и в самом деле стоит жить. И упустить этот шанс на это самое хорошее и стоящее, значит поступить опрометчиво, значит лишить себя маленьких радостей, лишить себя всего, что могло бы быть.
Все же это счастье – иметь возможность встретить рассвет нового дня, просто жить.
********
Просматривая небольшую стопку газет, принесенную Исао, поняла, что его решение укрыться в китайском квартале – самое правильное. Хоть в Чайна-тауне, в котором правит Триада, нам придется еще труднее, чем в подконтрольном Портовой Мафии Котобуки. Это только европейцам кажется, что все азиаты на одно лицо. На самом деле разница между китайцами и японцами огромна. Как их не любовь к друг другу.
Первые страницы пестрели кричащими заголовками о произошедшем четыре дня назад теракте и фотографиями с места происшествия. Кажется, что каждое издательство считало своим долгом напечатать об этом событии на первых полосах своих детищ. Церковь, из которой мы сбежали после устроенной бойни, через некоторое время неожиданно взлетела на воздух. По данным, имеющимся у прессы, при взрыве погибло больше полусотни человек. Личности жертв террористов до сих пор устанавливались.
Только вот в момент взрыва живых людей там не было: одни трупы. Но откуда они могли это знать, верно? Ведь осведомлены об этом маленькой детали очень узкий круг людей: наша небольшая компания и те, кто заметал за нами кровавые следы. И от осознания того, что портовые псы эту резню просто так не оставят, у меня засосало под ложечкой. Оказаться в мафиозных подвалах из-за полусотни полоумных фанатиков – это последнее, что мне хотелось бы получить от этой жизни. И это совсем не то, что я желала бы ребятам, к которым за столь короткое время успела привязаться.
— Почему вы не оставили меня там?
Я отложила газету в сторону и посмотрела на Исао. Он сидел рядом с дверью, на полу, вытянув перед собой ноги, и курил. За эти несколько недель, что с ним знакома, курящего я его видела впервые.
— Ты о чем? — взгляд янтарных глаз был полон недоумения. Парень не думал, что я вновь подниму эту тему.
Мои губы исказились в усмешке: все он прекрасно слышал. Тем временем Исао затушил сигарету о стенку жестяной банки, заменившую ему пепельницу. После этого я повторила вопрос еще раз:
— Почему вы не оставили меня там, когда все закончилось? По-моему, это логичнее, чем тащить на себе без пяти минут труп пару десятков километров.
— Рюу, — в его голосе слышалась усталость, — из-за потери крови ты несешь чушь.
— Если дело в Гин, то у меня бы получилось убедить ее уйти с вами, так почему, Исао? Там наверняка были камеры, и нас теперь будут искать. И если бы там нашли мой труп, портовым гончим не за кем было бы гнаться. Вы оказал....
— Заткнись!
Глаза широко распахнулись от удивления. Я не ожидала, что мои слова приведут его в бешенство.
— Тебе наркота память отшибла? Мы поклялись защищать и поддерживать друг друга, что бы ни случилось! Хоть ты и жутковатая порой и в последнее время еще и странная, но ты никогда не отступала от клятвы. Мы все обязаны тебе жизнью. Так почему мы должны были ее нарушить, Рюу?
Теперь мне все стало ясно. Абсолютно все. Один за всех, и все за одного. И Акутагава Рюноске не была бессердечной, как о ней говорили.
********
Понятия не имею, проходят ли сейчас в школах «Преступление и наказание» Федора Михайловича, но, думаю, что все же многие люди прямо или косвенно знакомы с этим романом великого классика.
Так вот, вина за содеянное, за убийство старухи-процентщицы и ее сестры, сжирала Раскольникова изнутри. Он не мог ни есть, ни спать. Его душевные муки были невыносимыми, они буквально сводили его с ума. Парень убил двоих.
Я – больше полсотни. И единственное, о чем я жалею, так это о том, что не убила их прежде, чем они смогли хоть кому-нибудь навредить. Никогда не смогу простить себя за это. Никогда не смогу забыть полные ужаса глаза обреченных на смерть этих маленьких девочек, когда их тащили к алтарю, как они надрывались в беззвучном крике.
И вот это то, что не дает мне нормально спать, что сжирает меня изнутри. Вина за их смерть. И это мое личное наказание, мой личный маленький Ад.
