Другая история

Как и было приказано, адъютант вернулся в кабинет главнокомандующего поздно вечером. Годжун лежал на столе в луже собственной крови. Мертвый. На краю стола под пресс-папье белела аккуратная стопка исписанных листов. Другая стопка, поменьше, дотлевала на жаровне. Адъютант цапнул один пожелтевший, но еще целый листок из середины. Остальные, потревоженные движением, вспыхнули и исчезли. Адъютант прочёл. «Маршал Тенпо доволен новым генералом. Странно? Кому-то, может быть, и странно, но не мне. Если у тебя есть кот, то желательно знать о свойствах валерьянки. Вы о сексе? Нет, с этим – к Милосердной. Я - о другом. Все мы носим маски. Изощренный интриган с задатками убийцы рядится в рассеянного книгочея. Не обольщайтесь, лунатики в шлепанцах не становятся маршалами. Главнокомандующими тоже просто так не становятся. Но об этом - в самых последних моих строчках. Безответственный выпивоха тщательно прячет под скандальной, но симпатичной личиной дисциплинированного педанта. Возможность снять маску – сильный наркотик. С появлением нового генерала, Тенпо придумал оригинальный ход: в Нижнем мире он становится генеральским адъютантом. Никакой ответственности, и маршал может несколько часов быть тем, кем в тайне быть жаждет. Это дорогого стоит. Но генерала так легко уволить. Короткий поводок. Иногда я дергаю за него. Иногда – маршал. «Эти четверо, они опасны». Еще бы, я так долго их искал. Отцов-командиров Западной армии ненавистных Небес. Я не могу вернуться в свой мир. Я – заложник Небес. Но теперь есть они. Мои заложники: жалостливый генерал и психованный маршал. Курить надо меньше, и нервная система будет не такой нервной. Нет, это не попытка пошутить, это – истерика. И лучше доверить ее бумаге, чем, однажды, на совещании вынести катану и, так, из любопытства, посчитать, сколько погибнет ками прежде, чем они возьмут мою жизнь. Кенрен и Тенпо - наркоманы свободы. Им непременно надоест на Небесах, и тогда я или незаметно уйду с ними, или погибну, пытаясь их остановить. Ради спокойствия Западного моря я буду ждать своего часа. Теперь у меня есть ключ от Нижнего мира или глоток яда на случай неудачи». В годовщину гибели Годжуна из неведомых далей адъютанту прислали пакет с небрежно исписанным листком. «Сегодня у меня был визит к командующему Южной армией. Мамочки! Никогда этого не забуду. Для начала, они не останавливают при входе. И не записывают имена гостей в журнал посещений. Чужих лиц не записывают! Я мог бы сказать, что на Небесах меня до такой степени боятся, но, на самом деле, караульные просто заболтались. Потом еще час я искал кабинет их главкома. Видел: целующуюся парочку, ржущую пьяную компанию и… еще много чего! Хорошо, что не взял с собой Кенрена. А, ведь, хотел. Я его в карцер сажал и не за такое! Стыдно бы было! Нашел их главкома, разлагающегося в компании юных гейш и молоденьких лейтенантов. Он предложил мне выпить, и, слава ками, ничего другого. Пожалел, что не взял с собой Кенрена. Уж он бы им показал класс. Когда уходил, по привычке спросил дежурного: «не надо ли мне что-нибудь вычеркнуть (запись в журнале)?» Наглец ответил: «Вычеркни этот день из своей жизни». Надо его к себе переманить!» Адъютант улыбнулся и спрятал конверт в толстый том «Стратегии побед», где уже хранились пожелтевший от огня обрывок и найденный под столом командира лист с каракулями и глумливыми иллюстрациями. «Умеет же эта стерва не вовремя приходить! - Дракончик?! - Милосердная, кто вас впустил сюда? - Кто меня может не впустить? - Адъютант жив хотя бы? - Я, типа, милосердная. - Слушаю. Простите, что не встаю. - А почему не встаёшь? - Да, знаете ли, ноги сломал. Могу чем-то помочь? - Эти шутники, ну, ты понял, о ком я, вниз отправились! Не хочешь поучаствовать в их путешествии? Облегчить, так сказать, участь. - Бывшим подчинённым я бы поспособствовал. Но ваш родственник и его мартышка? Я здесь не причём. - Ну, хоть как-то? Я выдернул волос из косы и отдал богине: - Сообразите там что-нибудь». «Как и обещал, последняя, самая откровенная страница. Пишу, находясь в трезвом уме и твердой памяти. Или наоборот? На днях приходила Милосердная и агитировала принять активное участие в ее безумствах. Фигушки, у меня другие планы. Да, вульгарность заразна. Но, вымарывать не буду, пусть останется так, как написал. Шутка с волосом из косы тоже была не высокого пошиба. Это хорошо, что Милосердная въедлива как хлорка, и все равно не отстанет. Сегодняшнее ее внимание будет означать скорую развязку моего существования на Небесах. Надо подготовиться. Цокает по коридору». «Интересный разговор у нас состоялся. - Все не встаешь? Здорово же ты долбанулся! - Да, Милосердная, почти всем ударился, кроме головы. Поэтому и чести вам не отдаю. - Ах, ты, гаденыш! Так нужно было! - Мне – нет. - Ладно, что вызверился? С другой стороны, ты ж – зверь? Я тебе тут звереныша показать принесла. Милосердная тряхнула рукой, на предплечье которой помещалась накрытая шелком фигурка, и убрала ткань. - Это шарж, Милосердная? - Что получилось! Он в джип оборачивается! - Инжекторный двигатель, высокооктановый бензин. Садизм какой-то по отношению к путешественникам на большие расстояния! - А ты бы… - Прощай! - Натурой расплачусь? - Зоофилия! Милосердная помолчала, сощурив глаза, и зло сказала: - Не надейся, тебя не выпустят. Даже, если примешь драконий вид, не вырвешься! - Иди, умирать не мешай. Иди, иди. Больно-то как кашлять, но крови должно быть много. Дневник – на жаровню! Последний листик – под стол. Адъютант найдет, а в казарме сплетни разлетаются с первой космической скоростью. Эту шкурку с рогами и ушами можно оставить на Небесах: не детей же в ней дома пугать. Кто сказал, что я обязательно должен обернуться толстой летучей мышью? Дух дракона неуловим. Со стихиями повидаюсь напоследок и… Прощайте!»