Большая Медведица

      В предрассветных сумерках на тихой воде любой шорох мерещился резким звуком: то перепугано крикнет птица, то всплеснёт хвостом рыба в отдалении у скал, то скрипнет корпус сейнера, то стукнет цепь якоря – всё это дыхание нового дня, полного новых открытий, неминуемо сопровождавших отважных мореплавателей.       Поприветствовать холодное северное солнце вышел Второй; поднявшись на палубу, он проследовал на корму, откуда открывался чудесный вид на уходящую вдаль череду мысов, бледнеющих к горизонту. Мудро предпочёл он безмятежность нависающей угрозе в виде черного пепельного тумана на юго-западе – на севере горизонт оставался чист. Однако насладиться красотой пейзажа и углубиться в размышления ему не удалось: наблюдательный или, вернее, созерцательный пункт оказался занят мисс Уолкер, опередившей автоматона. Та недвижимо стояла в пол оборота, устремив взор вдаль, и не видела незваного гостя.       Второй замешкался, сделал неуверенный шаг к женщине, но передумал, и предпочёл спрятаться, побоявшись нарушить покой авантюристки. В тусклом мягком свете её силуэт тонул в тяжелом воздухе, плотном от скопившейся вулканической пыли и шлака.       Второй неосознанно вжал голову в плечи, ощутив стыдливость за свой шпионаж, которая быстро исчезла, стоило мисс Уолкер пошевелиться. Страх, что его обнаружили, тоже долго не задержался в механическом сердце, потому как Кейт не смотрела в его сторону, а разглядывала некий предмет в руках. В нём автоматон скоро узнал ключ активации, знакомый каждому представителю Нового Общества. Драгоценность его неоспорима: он приводит в движение механизмы Форальберга, а значит, дарует жизнь любому созданию рук гения, в том числе и моделям XZ2000, и жизнь самого Второго началась с поворота идентичного ключа.       Суеверия не были знакомы автоматонам, но сейчас основоположник «Общества» допустил мысль, что появление «символа жизни» механики неслучайно и может привести к неожиданным последствиям. Совершенно точно мисс Уолкер ранее не обладала им, иначе её пребывание в «Обществе» ограничилось бы парой суток. Естественно, она спрашивала о ключе Одиннадцатого, и тот дал верный ответ: никто из автоматонов никогда не держал в руках драгоценный предмет и не знает, где его найти. Потому сохранность механизмов ставилась превыше всего, поломка немедля устранялась; без главного инструмента Форальберга автоматоны бессильны завести единожды остановившееся сердце.       Откуда же американка взяла ключ? Первым делом Второй подозревает Оскара, испытывая при этом явное неудовольствие (вообще думать о бывшем машинисте ему не нравилось), и предположения незамедлительно начали оправдываться.       Женщина опасливо оглянулась, боясь чужих глаз, но палуба на вид пуста. Тогда она опять смотрит на ключ активации в собственных ладонях и борется с одолевавшими сердце тоской, страхом, болью и сомнениями. Она склоняет голову, подносит ледяной металл к губам и вознаграждает его поцелуем, томительным и печальным, после безвольно садиться на ящик и долго сидит с закрытыми глазами, точно спящая, в тихом плеске маленьких волн о дно корабля.       Автоматон склоняет голову вместе с мисс Уолкер, до скрипа суставов сжимая кулаки. Сколько страданий ей ещё предстоит вынести? Не пора ли ей сдаться, как сдался он?       Внезапное появление Редько испугало и Кейт, и её тайного наблюдателя, который едва себя не выдал, умудрившись, однако, вовремя замереть на месте и углубиться в тень. Доктор не замечает его и подходит к женщине, жестом успокаивая её и прося сесть. Их тихий разговор был хорошо слышен Второму.       - При любом исходе операции мы решили вернуться к месту встречи с Полковником, - спокойно полушепотом говорит мужчина. – Не переживайте, мы не выдадим ваc ему. Как я и обещал, вы сможете свободно плыть на север с Савинковым. Ваши беды скоро станут одними воспоминаниями… Вы будто не рады.       - Я рада, пожалуй, - отвечает Кейт безрадостно и отводит взор.       - Не хотите плыть на остров или тяготитесь любым путешествием?       - Не знаю.       Чувствуя скрытность мисс Уолкер, Редько решает начать откровенный разговор, чтобы расположить к себе женщину.       - Должен признаться, до вчерашнего дня я был уверен в вашем предательстве.       Кейт развернулась к нему всем телом, пораженная этой вестью, и уставилась на мужчину взглядом, далеким от невинного неведения.       - Я собиралась, - сказала она, выдержав длинную паузу, - до вчерашнего дня.       - Что же изменилось? – Осторожно интересуется доктор и тут же корит себя за нетерпение, потому что американка опять отворачивается.       - Я не требую от вас исповеди, поймите! Я только хочу помочь, я ведь доктор всё же, это моя работа. Иногда лучшим лекарством является добрый слушатель.       Его слова, казалось, покорили мисс Уолкер: та поджимает губы, смотрит на него исподволь – вот-вот заговорит; Второй считает секунды до этого момента. Доктор подстёгивает её, делая смелое предположение:       - Всё дело в Оскаре? Вы кричали это имя вчера. Он один из тех людей, и вы боитесь за него, не так ли?       Кейт резко выдыхает и встаёт, не зная, как реагировать на данное заявление; вслед за ней быстро поднимается Редько, застыв на полушаге. Между ними происходит некая интуитивная бессловесная перепалка, которая в любой момент могла перерасти в эмоциональный взрыв авантюристки. Но вдруг женщина опускает руки, заявляя о капитуляции, и говорит на взводе:       - Я не знаю, что делать! Я была так уверена, а теперь… Ничего не могу! Ничего!       Редько заключает её в объятия, долгие и успокаивающее, сажает обратно на ящик, и вместе они ещё больше часа смотрят, как светлеет небо на востоке и показывается из-за горизонта размытый солнечный диск.       Не знавший усталости автоматон, не сходил со своего места, зная, что это не конец беседы; хитрый доктор наверняка попытается разговорить женщину ещё раз. Он действительно продолжил речь, правда о красоте здешней природы.       - Вы очень любите эти места, - отозвалась Кейт на его дифирамбы флоре и фауне.       - Так и есть, мисс. Я бывал здесь не раз. Давно, ещё в юности мне посчастливилось участвовать в настоящей экспедиции в северных морях. Мы обогнули тогда земной шар вдоль этих широт и далеко продвинулись на север, преодолели, насколько было возможно, ледяные поля, дошли почти до полюса; много видели и много испытали – вот было время! Было нас человек двадцать со всем экипажем – большая группа учёных и опытных моряков – все личности незаурядные, но простые душой. И тогда я познакомился с человеком особенным – художником, но тоже бывшим моряком. Уже по возвращении на родину я заходил к нему в мастерскую и смотрел картины, выполненные по его натурным зарисовкам, а он всё жаловался, что не выходит у него. Показывал на одну и заявлял: «Не то всё, Слава, не то! И так берусь и эдак, чепуха одна получается. Не могу понять, как надо: солнце делаю – гадко, пасмурно – того гаже! Как оно там было уже не повторить». Уговаривал меня сказать, как ему делать надо, чтобы я выбрал, что же характернее для северного моря: солнце или тучи, а я и сам не знал – пади, и то, и другое. Вот каковы сомнения.       - Как же он поступил? – Улыбнулась Кейт, понимая, что таким образом доктор завуалированно говорил о ней.       - Подождите, я не закончил, - взглянул на неё Редько поверх очков и продолжил: -       Когда мы разговорились о сомнениях в искусстве, он поведал мне одну интересную историю, произошедшую с его приятелем, таким же творцом, причём весьма мастеровитым и от того известным. Тот делал портрет возлюбленной в натуральную величину в полный рост в интерьере. Можете себе представить, каков размер полотна – метра два по большей стороне, а то и более. Он испытывал колоссальные мучения, изводя себя изнурительной работой! И вечно сомневался. Бывало, садился на стул и смотрел, а после вскакивал, брал пальто и уходил, едва сдерживая слёзы. И вот, когда картина была почти готова, он пригласил к себе моего знакомого художника-мариниста, и также спросил совета. Тот сказал, что работа хороша, написана здорово, и он не видит причин для переживаний.       «Хороша?», - переспросил портретист.       «Вполне себе хороша», - кивнул маринист.       Тогда автор портрета предложил моему приятелю чай и отослал того из комнаты на несколько минут. Когда художник вернулся, с ужасом увидел, что из огромного полотна вырезана часть – голова девушки и на её месте зияет аккуратная дыра. Сам же отрезанный кусок мастер уже натянул на другой подрамник, совсем маленький, и гордо поставил к стенке.       «Вот», - сказал он, сияя от счастья, - «это самое нужное, а всё остальное – лишнее». Получился презамечательный портрет, искренний и чувственный. Мой знакомый художник подивился смелости своего друга и признал его правоту.       Женщина хочет сказать что-то, но доктор опять останавливает её возражения.       - Я рассказал вам это, как вы догадались, чтобы вы не думали, что вы одна во всём мире, кто подвержен сомнениям. А ещё я надеюсь, что это поможет вам взглянуть на вещи здраво, отбросив всю «шелуху» и оставив только самое важное – то, ради чего вы здесь.       Грохот железной двери и громкое приветствие Степана Иннокентьевича переполошили всю округу и подняли на ноги всех. Следом за моряком сразу на палубу вышел Яков и принялся разглядывать в бинокль берега. Откуда-то прибежала Альма, начав ластиться ко всем подряд, и мгновенно обнаружила притаившегося Второго, одаривая автоматона радостным лаем. Таким образом, ни о каком продолжении разговора между доктором и Кейт не могло быть и речи. Женщина вызвалась приготовить завтрак, сбежав под этим благовидным предлогом от шума и суеты в камбуз.       Через полчаса путешественники собрались за столом. К завтраку пришёл и Молотов, правда не произнёс и слова за всю трапезу.       Около восьми часов утра «Алиот», плавно развернувшись к югу, пошёл в обратную сторону, держа курс на залив, где должен был ожидать Полковник. Сейнером правил Степан Иннокентьевич; на носу стоял Савинков, рядом с ним на свёрнутых сетях и швартовах, брошенных на ящики, сидел сержант, возложив одну руку на борт и слегка запрокинув голову. Вражда между двумя мужчинами поутихла, и оба они, придя к согласию, устремляли тревожные взгляды в сторону вулкана. Почти сразу к ним присоединился доктор с фотоаппаратом наготове; то и дело щёлкал затвор и моталась плёнка.       Если не считать грозного сизого дыма и огненного блеска в тучах, сообщавших о клокочущем огнём жерле Ильмыга, плавание шло мирно. В отдалении заметили даже китов – самку и детёныша, показавших широкие хвосты и ушедших в тёмные воды.       К трём часам дня рассчитывали достичь пункта назначения, но внезапное ухудшение погоды нарушило планы и значительно замедлило ход сейнера. Усилился ветер, гнавший вместе с пепельными облаками грозовые тучи; скоро небо затянуло от горизонта до горизонта, резко стемнело, и полил сначала мелкий, затем крупный дождь, переходящий в ливень. Неистово сверкали молнии над взволновавшейся морской поверхностью, разносились громовые раскаты. В такое ненастье приближаться к скалистому берегу было опасно, и Степан Иннокентьевич думал переждать бурю в открытом море, в безопасности от рифов.       - Что же, никак нельзя подойти? – С надеждой спрашивает Редько.       - Никак, доктор, - бурчит моряк.       - Залив Бекова хоть и обширный, но мелкий, - подтверждает Савинков, разворачивая карты в капитанской рубке, - вы можете убедиться в этом. Здесь и здесь – почти всюду – сплошные мели и скалы. Суда в него заходят нечасто по понятным причинам, а в шторм вообще гиблое дело.       - Нечего и думать, - махнул моряк, - пережидаем непогоду.       Редько задумчиво чешет щёку и обращается к угрюмому Молотову:       - Когда Полковник намерен прибыть?       - Точного дня не назвал, - отвечает сержант. – Мы условились ждать друг друга, если кто-то придёт первым, рассчитали примерные сроки.       - Значит, день в запасе у нас точно есть? – Уточняет Редько, и военный коротко кивает, пусть и расстроено.       - Не следует ли сообщить ему о нашей неудаче? – Предлагает Яков. – Коли мы идём с пустыми руками, так, может, незачем и время терять.       - Зная Полковника, он не поверит словам, пока сам не убедится, что операция провалилась. Но сообщить действительно можно, - рассуждает Редько.       Мрачнее чёрного неба, Молотов достаёт телефон, пытается звонить, но на том конце абонент недоступен, тогда мужчина набирает короткое сообщение и ждёт, когда появится связь.       - Бутылку бросим, - не слишком удачно шутит Степан Иннокентьевич, а доктор готов всерьёз воспринять это предложение.       Ясно, что пока снаружи поливает дождь и сверкают молнии, ничего нельзя сделать – путешественники застряли на одном месте. Кое-как зашли за мыс и бросили якорь, встав на ночлег. Ненастье бушевало с переменными затишьями вплоть до позднего вечера; одновременно с ним не прекращал деятельность вулкан, которому вторили частые землетрясения – это доктор понял по откалывавшимся и отлетавшим частям скал, потому как из-за волнения люди не ощущали толчков и не слышали страшного гула. Редько предположил, что пробудившийся древний котёл всколыхнул другие подземные процессы, сулившие теперь серьёзные проблемы восточной части Яхастана. От мисс Уолкер он узнал, что племя юколов ушло как раз на северо-восток, желая уберечься от Ильмыга, что находился южнее. Решение мудро, но где гарантия, что природная печь не доберется до них, раз смогла дотянуться уже до военной базы? А не попадёт ли их корабль под удар?       Доктор решил пока повременить сообщать Кейт свои опасения, как и сержанту, Савинкову и автоматонам; сказал только Степану Иннокентьевичу, предупреждая о надвигающейся угрозе. Моряк воспринял его слова со свойственной беспечностью – ему нечего терять на суше, кроме ветхого дома, который едва стоял. А до юкол тем более не было дела.       - А что капитан? – уточняет мужчина, чиркая спичкой о коробок и поднося ту к папиросе. – Плыли бы уже к острову, да кончено дело!       - Он дал слово доставить сержанта к Полковнику.       - Сдался вашему вояке этот прохиндей! Слал бы его, али трусит?       - Подчинение в службе – не шутки, вам ли не знать, - упрекает моряка доктор, хотя в глубине души был согласен с ним.       На том распрощались; Редько отправляется в каюту, проходя через палубу, замечая под шквальным ветром Савинкова, который стоял, держась за борт и прижав бинокль к глазам – высматривал что-то на берегу. Оставалось только дивиться, как он различает скалы в почти кромешной тьме в дождь и как не валится с ног в штормовую волну. Пожалев безумца, Редько с трудом добрался до постели и забылся беспокойным сном.       К глубокой ночи гроза стихла, но мелкие толчки земной поверхности не прекращались, возбуждая волны. Трясти перестало около двух часов после полуночи, хотя красные отсветы в тучах по-прежнему сверкали на чёрном небосклоне. Два автоматона обсуждали это явление, пользуясь временным затишьем и тем, что небо перестало изливать пагубную для хрупкой механики воду. Жаль, что воздух полон не менее пагубной гари.       Тихие шаги отвлекли их, – оба немедленно обернулись на мисс Уолкер. Невольно Второй залюбовался лёгким алым свечением, скользнувшим по женскому лицу, вследствие сильного лавового выброса вулкана, ощущая на себе внимательный взор авантюристки.       - Мне не спалось, - сказала она в оправдание.       Первый жалуется на количество пепла в воздухе и уходит в трюм, оставляя своего «собрата» и женщину наедине. До того, как обсудить Ильмыг, автоматоны говорили именно о Кейт, раздумывая над судьбой последней и «Общества», их будущем, учитывая душевное состояние американки, о котором стало известно благодаря шпионажу Второго. Они сошлись во мнении, что теперь самое благоприятное время, когда женщину вновь можно склонить на сторону детей механики, что будет очень кстати, если Полковник сдержит обещание и представит их миру. Мудрый предводитель понимал, что рядом с военным автоматоны выглядят угрожающе, а рядом с женщиной, умной и красивой, – выигрышно. К ним будет намного больше доверия, а связи Полковника выведут их вперёд максимально быстро; таким образом, они могут сделать глобальный шаг к своей цели. Единственное, что может помешать, очередная измена мисс Уолкер, но Второй уже обещал заняться этим. Первый не скрывал своего удовольствия, узнав, что соратник оставил, наконец, бесплодное увлечение погибшей женщиной, и вновь занялся делами «Общества».       Автоматоны и не надеялись так скоро исполнить свой замысел, как американка сама явилась к ним на немой призыв. Второй полагает, что мучительные сомнения окончательно доконали её, и это правда. Мисс Уолкер не сомкнула глаз в эту ночь, изнывая от сильнейшей тревоги. Она думала бежать к юколам, бежать в Баранур, бежать за убийцами Лизы, бежать в Америку, бежать, куда глаза глядят, лишь бы бежать и не сидеть в четырёх стенах. Её всю рвало на части, и вот она на пороге пропасти, в которую теперь не страшно падать.       Второй осторожно приближается к ней, как к хищному зверю, который покорился судьбе, будучи взятым в плен человеком. Он знает, что она неспроста пришла именно к ним и недаром смотрела именно на него, когда Первый был ещё рядом. История доктора, рассказанная ей утром, поможет ей отказаться от всего былого, всего «лишнего», и сделать выбор в пользу действительно важного, как сделал он, отказавшись от Лизы.       Бережно автоматон касается её руки, ждёт, когда она свыкнется с этим ненавязчивым жестом, видит, как вспышка лёгкого страха в её глазах перерастает в тёплое доверие. Как и в Обществе, он хитро пользуется тёмным временем суток, зная сейчас о её привязанности к Оскару, подыгрывает её фантазиям, даёт пищу для изголодавшегося сердца. Позабывшись, Кейт принимает её. Оставляет мысли о Сибирии, оставляет мысли о юколах, оставляет мысли об отце; оставляет всю себя здесь. Ей хорошо и свободно.       Она шагает навстречу, вплотную, кладя голову на железное плечо и почти не чувствуя пронзительного холода металла, а он впервые ощущает её так близко и, не задумываясь, перекрывает пути отхода, закрывая спину тяжёлой рукой. Осторожно, чтобы женщина не заметила, он вынимает симулятор голоса, создающий тот самый баритон; без этого изобретения не только внешность, но и голоса членов Нового Общества были бы неотличимы друг от друга, и если от имени они предпочли отказаться, то голоса всё же подделали – желание обозначить себя как неповторимую личность брало своё.       Второй зажимает устройство в руке, а руку прячет за спину, внимательно прислушиваясь к тихому дыханию Кейт.       - Мисс, - произносит он и тут же крепко прижимает женщину к себе, не дав отступить.       Второй догадывался, что ранее бывший машинист имел иное тело улучшенной модели XZ2000 и, как последствие, иной голос, но за время новых приключений женщина успела привыкнуть к его новому тембру, тем более, что тот незначительно отличался от предыдущего. Это не пошло ей на руку. Она не знала, что все модели, сделанные для спасения людей из Баранура, имели почти идентичные голоса, едва отличимые на слух; не знал этого даже сам Оскар, единственный, кто не пользовался придуманным «Обществом» устройством.       - Кейт Уолкер, - повторят автоматон, слыша, как у женщины перехватывает дыхание.       Она уносится в мир грёз, поддавшись забвению. Устав думать о далёком друге, чьи мотивы до конца не были ей понятны, она соблазняется более близким. Вот он здесь, совсем рядом, и не надо попусту растрачивать силы. Она ведь не может ждать вечно, как говорил Дэн?       Мисс Уолкер открывает глаза и видит алые блики на чёрной воде, огненные брызги в плотном небе и сверкающие огнём тучи. Она вспоминает Комсомольск с его трубами и красным светом производственных помещений, взрывы и падение исполинского железного комсомольца.       Скользнув по металлической груди ладонью, она чувствует сладкую эйфорию, отчасти из-за того, что все опасности позади. Издаёт томительный вздох, что ослабевает хватку Второго – тот видит себя победителем и беспечно даёт женщине возможность близко рассмотреть себя.       Кейт обнимает родной лик в ладонях, смотря с таким поглощающим чувством, что сам автоматон на миг теряет просветлённый ум.       Но вдруг женщина меняется в лице; от резкой перемены основоположник «Общества» не успевает остановить её, когда мисс Уолкер шагает назад, выбравшись из его хватки. Она хмуро и растерянно смотрит на него, точно опомнившись, а затем быстро уходит, не сказав ни слова.       Второй ставит симулятор голоса на место и сообщает пришедшему Первому, что этот бой он проиграл.       Взглянув последний раз на алые отсветы, автоматоны уходят в трюм.       Палуба опустела до утра. В серой заре, взъерошенный и заспанный, едва одетый, на неё выбежал доктор, на ходу застёгивая куртку. Вокруг стоял невероятно густой шлаковый туман. Редько замирает и слушает – бах! – снова грохнул выстрел, который и разбудил мужчину. До слуха долетели крики и ругань, хотя в тумане не разглядеть даже смутных очертаний берега.       Тут Редько замечает отсутствие шлюпки и поднимает тревогу:       - Серёжа! Степа! Яков! – Колотит он по железному корпусу сейнера, - Подъём! Сюда!       Сбежались все, включая автоматонов и Кейт. Все, кроме Савинкова.       - Чёрт, вот паразит проклятый! – Горячиться доктор.       - Уж не остров поплыл он на шлюпке искать? – Удивляется моряк, перегибаясь через борт.       - Нет, господа! Вот я дурень, сразу не понял, когда он вчера в бинокль смотрел – это он негодяев высматривал и нашёл, как видно. Теперь перебьёт или они его!       Тут опять послышались выстрелы один за другим.       - Заводите мотор, Степан Иннокентьевич!       Моряк размашистыми шагами бежал разводить пары, пока другие члены экипажа вглядывались в серую заслонку тумана. Доктор вспомнил животную ярость Якова, с какой он колотил прутом лежащего навзничь человека. Рядом с ним ненависть мисс Уолкер мерещилась детским лепетом.