Большая Медведица

      Медленно отходя от причала, сейнер, выплёвывая клубы дыма, поворачивался к открытой воде, держа курс исключительно на северо-восток – туда, где прятался за наплывшими облачками солнечный диск.       Всё ещё пребывая в расстроенных чувствах из-за Молотова, к капитану подходит доктор, слегка разомлев при виде его романтического, полного сверкающей надежды, образа.       - Сержант не даст себя в обиду, - не отвлекаясь от созерцания горизонта произносит исследователь, - вы должны принять его жертву во благо всех нас и не дать ей быть напрасной.       - Одно это мне и остаётся, капитан. Идти с вами к неизведанной земле, подарив миру её открытие.       Савинков шумно втягивает носом воздух и говорит задумчиво:       - Мир… есть ли у вас чувство, господин Редько, что мы стоим на пороге чего-то страшно «Нового» и наше открытие, возможно, будет даровано «Будущему», а не «Прошлому»?       - Совершенно справедливо, господин Савинков. Я убеждён в этом. Не знаю, как скоро, но колоссальные изменения грядут. К сожалению, мы с вами вынуждено живём в эпоху, так скажем, межсезонную, когда одни убеждения сменяются другими, происходят перевороты, волнения, революции, смены вкусов, нравов, убеждений и приоритетов. Мы рискуем оказаться среди отверженных первопроходцев, вознаграждённых признанием посмертно лишь через несколько столетий. Но если наши взгляды на лучший мир убедительны, не всё ли равно?       - Что же для вас идеальный мир?       - М-м-м, тот, пожалуй, в котором есть место и «Прошлому», и «Будущему», и где максимально качественно будет задействован потенциал любого человека.       - Поясните.       - Поясняю. В нашей истории мы стремились и к индивидуальности, и к усреднению; и к отстаиванию традиций, и к их отвержению – такова противоречивая природа человека, впадающего в крайность «всё, либо ничего». Причина в нашей памяти, не в той, конечно, что длинною в жизнь, а более глубинной, тянущейся от первобытных предков. Мы пленники древних страхов и иллюзий, представляем себе «Большого Зверя», терзающего нас в глубинах ада или взирающего из мира Духов. Как бы мы не хотели, избавится от этого образа невозможно, слишком он прочно укреплён в нашем сознании и слишком много лиц имеет, благодаря чему вы можете обнаружить, что не так уж и велика разница между нами, представителями мира современного, и кочевым народом юколов. А они ведь во многом правы.       - Вы предлагаете принять их образ жизни? – Усмехается Яков.       - Я предлагаю правдиво взглянуть в глаза своему «Большому Зверю» и вернуться к своей глубинной памяти и духовности. Это вовсе не значит, что нам нужно скакать под бубны, приносить кровавые жертвы или впадать в молитвенный экстаз; нам следует обратиться к самому себе, как к Человеку, как к уникальной, неповторимой личности, направляя свою энергию в действительно нужное русло, а не растрачивая её попусту на ненужные вещи. Нам следует внимательнее изучать самих себя и только после этого браться за работу, которая бы максимально отражала нашу суть и потому имела бы результат сверхэффективный. Я приверженец теории, что каждый человек – гений своего дела.       - Пожалуй, если бы наша жизнь была дольше, мы и правда могли бы себе позволить подобные практики.       Доктор презрительно отмахивается:       - Дело не во времени, его-то как раз предостаточно (хотя, конечно, неплохо жить на двести лет дольше), а в хаосе мира, который мы не можем преодолеть. Это доказывают наши с вами судьбы, судьбы Полковника и мисс Уолкер, Волкова и Лизы – всех. Как только внешние условия придут к порядку, всё встанет на свои места. Но внешний порядок рождается внутренним – вот вам и парадокс.       - И что же делать?! – Ни на шутку разволновался исследователь.       - Очевидно! Просить помощи! Помощи тех, кто пока не сформировал глубинной памяти, кто не знает пока страха «Большого Зверя», кто способен поддерживать порядок и гармонию устройства общества лучше любого человека – автоматонам.       - Вы описали сущую утопию, господин Редько, - недоверчиво мотает головой Савинков, - едва ли когда-то мы придём к такому согласию.       - При всём уважении, капитан, тут вы страшно неправы! Первый, самый сложный шаг к этому сложнейшему синтезу уже сделан, причём символично, что именно женщиной. Нам только осталось превратить проложенную тропу в широкую дорогу. Впрочем, кто знает, возможно мы возвратимся в мир уже упорядочено прекрасный…       Лёгкий ветер с моря волновал прошлогоднюю траву, скоро ей на смену придёт новая, взойдя под весенним солнцем на склонах холмов и невысоких гор, на полянах и пастбищах животных, в лесах, на берегу прозрачных рек и голубых озёр. А пока в шелесте светло-жёлтых и коричневых трав, горько пахнущих перегноем, бежали женщина и автоматон, забираясь всё выше со стороны берега на самый край отвесных скал, боясь опоздать, упустить ускользающее мгновение.       Они делают последний рывок; автоматон оказывается впереди и подаёт руку женщине, которая не менее ловко вскакивает на большой валун, нависший над самой пропастью. Не разжимая рук, они встают рядом и обращают лики к морю, распростёршего перед ними свои необъятные воды. Там вдали уже покинул бухту «Алиот» и виднелся теперь маленькой точкой, посреди обширного пространства, громадного, могучего океана и свирепого, как «Большой Зверь».       Кейт и Оскар смотрят на уплывающий корабль, идущий в опасное, полное новых приключений путешествие, и вскидывают свободные руки к небу, провожая отважных мореплавателей в дальнее странствие. И солнечный свет, который вдруг прорывается сквозь облака, несётся к ним навстречу ослепительной полосой, взрывается о пену прибоя, стремительно взлетает вверх по скале и, наконец, охватывает фигуры в торжественном аккорде утверждающей красоты.