Love is a Polaroid

Ненормальный Илья Курякин чувствует что-то, смутно похожее на счастье, в душную португальскую ночь. Он курит в распахнутое окно, пытаясь запомнить ощущение тепла и тишины внутри, а ноющие уголки рта напоминают, что всё это не сон. Наполеон спит в его постели, уткнувшись в подушку, и это, кажется, первый раз, когда они остаются на остаток ночи после секса вместе. Илья возвращается к нему, не в силах перестать улыбаться, и сначала просто устраивается рядом, но потом придвигается ближе и утыкается лбом в спину. Его будят голоса Габи и Наполеона в соседней комнате, звуки радио и запах кофе. И на мгновение внутри всё замирает от холодного страха — вдруг Габи узнает? Возможность того, что Илья может потерять её дружбу из-за чувств к Соло, перекрывает все тёплые ощущения от прошедшей ночи. Он выходит к ним спустя десять минут, и Габи тут же кивает на столик с завтраком, увлечённо поедая какое-то пирожное. — Ты как спящая красавица, большевик, — хмыкает Соло. — Даже удивительно, что ты встал позже всех, ты не заболел? Он одёргивает воротник рубашки, поднимая выше, и Илья не может сдержать короткой ухмылки. Там, на тонкой, нежной коже изгиба плеча, остались следы его зубов. Наполеону не нравятся метки и он шипит как рассерженный кот, когда находит новые следы, но никогда не запрещает их оставлять во время самого секса, слишком увлечённый и разгорячённый. На самом деле, думает Илья, Наполеон ничего не имеет против. Просто следы на теле мешают ему снять кого-то ещё, если захочется. И это самое главное, что нравится самому Илье. — Я в порядке, — отзывается Курякин, наливая себе кофе. — Что на повестке дня? За всё время их странных отношений — можно ли вообще использовать это слово? — они никогда не обсуждали происходящее. И Илья, сидя напротив Наполеона с чашкой кофе, вполуха слушая Габи, до сих пор не понимает, чувствует ли что-то к нему Соло или он просто удобный вариант для секса? Безотказный и просящий сам. Габи окликает его дважды, заставляя вынырнуть из мыслей, и терпеливо смотрит. — Так ты согласен? — Да, — Илья не признаётся, что всё прослушал, но надеется, что план Уэйверли и Теллер достаточно хорош, чтобы потом он не пожалел о том, что не внёс никаких предложений. — Тогда в последний раз встретимся за ужином, а потом разъезжаемся, — Габи поднимается, стряхивая крошки. — До вечера, мальчики. — А теперь расскажи мне всё, что я прослушал, — вздыхает Курякин, стоит им остаться наедине, и наливает себе ещё кофе. Им нужен посредник Марио, занимающийся всей документацией, похищенной ранее, и им придётся разделиться, чтобы осмотреться в ещё нескольких мелких португальских городках, в которых у Карлоса есть жильё. Их ужин проходит в местном дорогом ресторанчике, и Соло уходит в отрыв. Под смеющимся взглядом Габи и недовольным Ильи он флиртует с официанткой так, словно месяцы провёл без секса и женщин и вот наконец встретил Афродиту, обещающую наслаждение. И его не смущает выражение лица Курякина, готового, кажется, перевернуть стол и уехать немедленно. Габи хватает Илью под руку, что-то рассказывая, отвлекая, и наконец уводит обратно в отель, оставляя Соло счёт за их ужин. В номер Наполеон не возвращается, и утром Илья уезжает в Монтижу, так и не дождавшись его. Крохотный городок на побережье, словно застывший во времени, оказывается пустышкой, а квартира Карлоса пустует так давно, что выглядит заброшенной. До дня встречи в Лиссабоне чуть больше недели, и огни через реку Тежу манят к себе. Тут так тихо и мало туристов, что Илья уже через несколько дней изнывает от бездеятельности и мыслей, считая часы до отъезда. Он гадает, удалось ли Габи что-нибудь найти, прикидывает, как поступить им дальше и как можно меньше старается думать про Соло, но просто не может. Как и не может ни с кем из них связаться, чтобы узнать, всё ли в порядке. Шум Лиссабона подхватывает его с первого шага в порту. Илья морщится, пытаясь с помощью карты понять, куда ему идти, но торопится зря. В отеле, где на них троих были забронированы номера, он оказывается первым. И это нормально, говорит себе Илья, любой из них мог задержаться. В конце концов, может Габи или Наполеону повезло больше, чем ему, и они что-то нашли. Только вот Габи приезжает на следующее утро, хмурая и недовольная результатом, и запирается в номере отсыпаться, а Соло всё нет. И это совершенно глупое, безосновательное волнение, особенно после поведения Соло в их ужин перед отъездом, но Илья всё равно беспокоится. И к третьему дню его больше злит не то, что ковбой ещё не появился, а его, Ильи, отношение ко всему этому. И когда Наполеон появляется в ночь на четвёртый день, промокший, пьяный и растрёпанный, Курякин готов его убить. — Gde ty, blyat’, byl? — негромко, тяжело спрашивает он, пока Соло запирает дверь и оборачивается. — Cowboy? — Я тут тебе кое-что принёс, — Наполеон, достав из внутреннего кармана пиджака чуть мятую розу, протягивает её Илье и коротко улыбается. — Цветом как твой флаг, большевик. Илья замирает, медленно разжимая кулаки, и выдыхает. Соло словно чувствует, что желание Курякина убить его на месте пропало, и приближается. Обхватывает ладонями лицо, чуть царапая скулу стеблем, и в мокрой одежде льнёт, целуя. Первый. Илью накрывает, и он, беспомощный, почти мгновенно сдаётся Наполеону, не в силах противостоять. Тихо стонет в рот, обнимая крепче, вжимаясь всем телом. Наполеон что-то бормочет ему в рот, прихватывает зубами нижнюю губу, дразня, и отстраняется. — Соскучился по тебе, Илья, — глаза тёмные, как море перед штормом, вещи летят на пол. — Представляешь? — Так торопился, что задержался? — хмыкает Илья, отступая, но Наполеон как примагниченный идёт следом, шаг за шагом. — Или всех официанток уже перебрал и наконец решил, что пора? Соло качает головой, ухмыляясь, и вертит розу в пальцах, наступая, пока Илья не оказывается у постели. — Ужасно ревнивый большевик, — он почти мурчит. — Не знал, что ты такой собственник, Курякин. — Ты не принадлежишь мне. — Зато ты мне — да, — Соло толкает его в грудь, опрокидывая на кровать, мятые, влажные лепестки осыпаются на лицо Ильи, рубашка трещит под требовательным рывком. Илья задыхается, слова Наполеона всё ещё звучат в голове, и за окном раздаются раскаты грома. Наполеон торопливо освобождает его от одежды, сдёргивает бельё и скользит языком по животу, ниже, заставляя завестись. Илья вздрагивает под ним как от лихорадки, и когда губы Соло смыкаются на его члене, он вскидывается со всхлипом и словно слышит и видит себя со стороны. Влажные кудри под пальцами, влажные звуки прикосновений, и он снова тонет во всём этом. Наполеон ласкает его как изголодавшийся, жадно и отчаянно сладко, и, чёрт, он впервые делает Илье минет, но берёт так, будто тренировался или уже пробовал, но какая сейчас к чёрту разница? Илья стонет, податливо разводя бёдра, вскидывается, толкаясь в горячий рот глубже, сжимая пальцы в волосах больнее, но Наполеон обрывает ласку так же резко, как и начал. — Илья. Илья, — короткие поцелуи на животе, груди, в плечо. — Илюша. Тон такой, что стой Илья на ногах, колени бы подогнулись, и он теряется, не понимает, настолько ли Соло пьян, что не соображает, или — что? С чего эти сводящие с ума интонации и слова? — Хочу тебя, — бормочет Наполеон ему в шею, прихватывая зубами кожу, а потом поднимает голову и глаза у него шальные, тёмные от возбуждения, но не пьяные. — Во мне. Хочешь? Илья со стоном бьётся затылком о подушку, пару мгновений кажется, что это всё какой-то галлюциногенный бред, что такого не может быть, но Соло кусает его за ухо, и боль даёт понять, что всё правда. Наполеон решает за него — хватает за руку, погладив запястье, и втягивает пальцы в рот, облизывая и прикусывая, заставляя снова глухо застонать, а потом толкает по направлению к своим бёдрам. — Помнишь, как я в первый раз тебя трахнул? — негромко говорит он. — Я хочу твой член, но просто помоги мне. И, Господи, он такой узкий и тесный, и горячий, что Илья мог бы кончить только от этих ощущений, пока трахал Наполеона пальцами, а тот прогибался в спине, насаживаясь глубже и запрокидывая голову, и требовал сильнее. Но когда Наполеон отталкивает его руки, снова твёрдо укладывая на спину, и осёдлывает, Илья готов молиться, хоть и до этой минуты не знал ни одной молитвы. Соло трахает его всем собой и отдаётся одновременно, и Илья хватает его за бёдра, распахивая глаза, в полумраке пытаясь запомнить каждую деталь. Вспышки молний высвечивают Наполеона мгновениями — закушенная губа, сводящая с ума линия шеи — а дождь, стучащий по окну, приглушает стоны. Илья толкается в него резче, сильнее, обхватывает член, лаская в такт, и позволяет себе дёрнуть Наполеона за плечо вниз, чтобы поцеловать. Наполеон кончает первым, сомкнув зубы на нижней губе Ильи, и рот того наполняется вкусом крови, когда он кончает следом внутрь Соло. Пару минут они просто лежат, обнявшись, и Курякин осторожно гладит его по взмокшей спине, гадая, нужно ли вообще что-то спрашивать? Соло разрывает тишину первым. — Мне нужен душ, — он поднимается, выпутываясь из объятий, и потягивается, сытый и довольный. — И поздний ужин. Габи уже вернулась? — Пару дней назад, — Илья позволяет себе закурить в постели. — Отлично. Тогда за завтраком обсудим кое-что из того, что я нашёл. Увидимся завтра, большевик. Илья садится, когда за ковбоем захлопывается дверь, и тушит окурок в бокале с недопитым виски, а потом натыкается взглядом на помятую розу и криво улыбается.