Драбблы по Двум звездам

Маюра помнила каждый момент прошлогодней осени, словно это происходило вчера. В ее снах до сих пор мелькают картины прошлого, а на утро глаза красные, а подушка мокрая от слез. Она молчала, улыбалась на все обеспокоенные вопросы и взгляды друзей. Она врала самой себе, что все в порядке. "Всё так и должно быть," — твердила из раза в раз она самой себе. Она убеждала саму себя, что сильная и справится со всем сама, но с каждым вдохом этого ядовитого на вкус самоубеждения боль отзывалась ещё сильнее в груди. В её воспоминаниях она давно кричала на свое же отражение, сходила с ума — медленно и постепенно. Она не могла быть рядом с ним, ей это было невыносимо. Она так давно хотела оборвать связующую их нить, но не могла набраться смелости. И вот, буквально в прошлом году она наконец покончила со своими мучениями. По крайней мере, она так считала. Боль текла по её венам, по телу, делая его очень тяжёлым. Первые дни после их расставания девушка просто не могла встать с кровати. Моральный ущерб отобрал у неё все силы, оставляя лишь желание спрятаться от всего мира. В голове было так пусто, что, ударь её кто-нибудь в этот момент, и все бы услышали этот звон. Звон, стоящий у неё в голове. Все стены, которые она строит вокруг себя, — лишь оболочка её ненастоящих чувств. Она обещает помнить все, что между ними было, но старается забыть те ощущения, те маленькие дозы счастья, что получала столь редко. Отоми затыкает уши, пытаясь заглушить вновь и вновь рвущиеся рыдания вечером. Заходя в свою квартиру, она каждый раз облокачивается на входную дверь и сползает по ней на пол, тихо трясясь от... От чего? Она уже и сама не знает. Если во снах она видит свои воспоминания, то в кошмарах она тонет. Тонет в какой-то чёрной жиже, утягивающей её все ниже и ниже с каждым днем. Маюра не задумывается, что это, но подсознательно понимает. Её смех (тот, который настоящий) звучит надломленно, словно она в каком-то припадке, полуистерике. Улыбка вымученная, фальшивая. Когда-то солнечная блондинка стала лишь собственной тенью. В её глазах нечитаемое выражение, пустота, пугающая своей глубиной. Смотря на такую, ты в начале думаешь, что она красивая и просто чудесная особа, а потом, узнавая её ближе, хочешь понять её боль. Вот только эту боль она никому не выкладывает. Маюра не из тех людей, которые будут жаловаться на жизнь первому встречному. Да и куда ей, самоубежденной в том, что все хорошо? Её сердце клешнями сковывает, когда она снова видит его. Она отворачивается, чтобы никто не видел первой эмоции за последний год, мелькнувшей в её пустых глазах. И это отнюдь не тоска по чему-то старому. Это просто всепоглощающая боль и мольба отпустить её. В тот же день Маюра просто не выдерживает. Она срывается. Как итог, вся комната разгромлена: шторы сдернуты и наполовину разодраны, кровать практически перевернута, а подушки и вовсе не стало — одни перья по всему помещению; косметика либо раздавлена, либо просто валяется на пушистом ворсе ковра, на стенах чёрная краска размазана непонятными узорами. Не стоит забывать про люстру, которая была скинута с потолка в порыве бессильной ярости и самой сильной истерики. Маюра лежит посреди этого бардака и смотрит в потолок остекленевшими глазами. В ее руке лежит талисман "Бьякко", которым она пользовалась во время погрома. Бумажка довольно потрепана, но не рвётся. На оголенных предплечьях светятся запекшейся кровью новые царапины-полумесяцы от ногтей. Такая сильная душевная боль могла заглушиться болью физической, считала Маюра в тот момент, когда раздирала кожу до крови. Но эта боль, которую она испытывает, могла бы исчезнуть лишь благодаря смертельной, также осознает Отоми. Она не самоубийца, нет, убеждает она саму себя, когда берет в руки нож и идёт в ванную. В ушах стоит звон, а в голове кричат голоса эхом. Руки дрожат, а ноги подкашиваются. Что это: страх ли потерять жизнь или просто предвкушение скорой кончины? Маюра устала бороться с реальностью. Она ловит ртом воздух и погружается в до жути ледяную воду в ванне. Девушка дрожит, но не выходит. В её голове стали крутиться воспоминания о прошлом. Ведь там же были счастливые моменты, да? Так почему все так заканчивается? Маюра подносит нож к запястью другой руки и делает круговой порез. Капли крови окрашивают воду в красный...       — Маюра! Крик на пороге оглушает её. Рывок из воды делает ей больно, а нож с глухим звуком ударяется о плитку. Чей-то голос вводит ее в ступор, заставляя замереть с широко раскрытыми глазами. Она не верит в это, она чувствует лишь холод. Тот круг, который она не завершила, остановившись прямо над венами, останется напоминанием самого тёмного её года в её жизни. Тот замкнутый круг страданий, который она переживала каждые день и ночь, наконец разомкнулся...