Did you search for me?

      В коридоре подъезда с тихим хлопком перегорает лампочка и Биай больше удивляется не тому, что это слышно, а тому, что она вообще там горела. Он расслабляет спину и опускает плечи, тихо мыча на «уютная кухня». Фраза заставляет чуть скривиться, но Ханбину вообще-то приятно, потому что она не звучит как притворство. Ханбин уютный и кухня под стать хозяину, правда чуть вымазанная в попытках сотворить чудеса кулинарии. «По книге» — в который раз нудно повторяет Кенсу в трубке, «похep» — говорит Ханбин и заменяет соду солью, по цвету они вроде бы подходят. В итоге его таланты ограничиваются музыкой и немного — танцами, До трагично вздыхает и предлагает ему оставить попытки. Сестра недавно посоветовала ему повесить занавески в цветочек, чтоб как в их старом доме, но Биай вздрагивает и просить Ханбель не напоминать ему о прошлом. Сейчас он в Сеуле, пытается стать хоть кем-то (он талантливый, это течет в его венах), но воспоминания все еще больно бьют и нет, не говорите, это ведь уже прошло. Когда пришедший с душа парень ложится на футон, Ханбин ничего не говорит и молча выключает свет. Он планировал посидеть за компьютером и прослушать черновики песни свежим слухом, но даже он устал и совсем не в состоянии услышать ошибки. Поэтому Ким накрывается одеялом, поджимает под себя ноги и устремляет взгляд в потолок. ­- Если решишь меня поблагодарить за спасение и постель, то больше не слюнявь мой рот. Ханбин хмурится и жалеет, что в темноте этого не будет видно, переворачивается на бок и наблюдает за слипающимися глазами гостя. ­- Лучше подари мне билет до диснейленда. Он вздыхает и возвращается на место, весь день его клонило в сон и голова была забита лишь мечтами о продавленном диване и подушке, но сейчас, когда он спустя столько преград добрался сюда, Морфей издевательски махает хвостом и улетает вниз, к растленному рядом матрасу. Все, что остается Киму — завидовать и сжимать веки в попытках хоть ненадолго провалиться в небытие, он даже вспоминает одну из первых написанных песен и мурлычет себе под нос «один чжунэ, два чжунэ…», но даже прыгающий туда-сюда Ку в костюме пирата не вдохновляет на поспать. В последний раз он высыпался на той неделе, когда к его руке бережно прижималась темноволосая девчонка и сопела под боком. Ханбин не фанат беспорядочных связей, но только так у него получается расслабиться и снова вкалывать без отдыха десять дней подряд, писать песни и музыку, выдыхаться и снова искать того, кто зарядит его как батарейку. Иногда ему самому от себя становилось противно, Ким смывал чужие духи в душевой кабине не-своей-квартиры и возвращался домой, стараясь причинять меньше боли и выбирать не наивных девушек. Просто одиночество днем можно заглушить работой, а ночью ему резко никак и в очередной раз напрашиваться к хену ночевать — подозрительно и малодейственно. Ханбин скатывается, по ощущениям — в ад, но в реальности вниз по подушке и наклоняется так, чтоб лучше разглядеть лежащего на его футоне парня. Лицо того наполовину освещено тусклым светом фонаря и на нем играют тени от качающихся туда-сюда деревьев. Ханбин не заворожен, нет. Он упрямо сжимает в руке ткань простыни и склоняется еще ниже — почувствовать запах собственного геля для душа, тепло кожи и вкус табака на губах. Биай вообще-то сильный и смог бы пережить даже библейский потоп, но что-то заставляет почти упасть с дивана в попытке тихо/нежно прикоснуться губами к губам и вдохнуть. Он пропускает аромат глубже в легкие, впуская этого парня словно дым от сигарет, чувствуя как внутренности отравляются и на входе в его душу желтой табличкой горит «dangerous». Ханбин задерживает дыхание чтобы не разбудить [своих зверей], проходится взглядом по чужой скуле и цепляется зубами за ранку в уголке губ. Он прислушивается к своим внутренним ощущениям и позволяет себе чуть больше, потому что искренне считает парня крепко уснувшим из-за ночных приключений, а себя неожиданно решившимся. Его давно мучили непонятные чувства к Сынену, они были не яркими и не оглушающими, грели как майское солнышко и не особо мешали жить-дружить, но они были. Как и желание понять их, не разрушая хрупкую крепость. Ким стекает лужицей на матрас и аккуратно привстает на локте, стараясь наделать как можно меньше шума, Не спеша поворачивает голову парня к себе, вновь пробует его на вкус, пытаясь почувствовать что-то кроме крови и зубной пасты на деснах. В конце концов, он утешает себя, это можно будет списать на сотрясение и пинками под зад выгнать гостя восвояси, запретив ему вспоминать этот адрес и делать вид, что они никогда не были знакомы. Но это приятно и заставляет подумать, с другом было бы так же? Считать языком чужие зубы, чувствовать потрескавшиеся сухие губы и путаться пальцами в чуть влажных волосах. Вряд ли. Ханбин смотрит в совсем узкие глаза, все еще поддернутые дымкой и не видит в них сопротивления. Это заставляет сердце больно сжаться и ухнуть куда-то в пятки, шрамы имеют свойство не заживать; на душе от дорогих людей, на теле от физической боли, глубоко в груди от жестокости. Ханбин переворачивается на спину и падает на одолженную парню подушку. ­-Знаешь про кота Шредингера? Так вот с влюбленностью так же. Если не проверишь, то не узнаешь точно, взаимная она или нет. Он расслабленно улыбается, впервые за эту тяжелую неделю у него была возможность выспаться, которую Биай променял на бессонную ночь в попытках спасти кого-то от чего-то и неизвестно даже нужно ли было это спасение. Уже через три часа прозвенит будильник, заставляя встать и поспешить на срочные дела — у него встреча с Исином в танцзале, с владельцем магазина чтоб вытребовать отпуск на следующей неделе, вечные сдачи и пересдачи в институте. А еще сбор вещей и пересчет денег на поездку до Чеджу вместе с Сыненом, но Ханбин ведь взрослый. Он перекидывает руку через талию парня, закрывает глаза и полностью отдается ощущениям от поцелуя. Ханбин нормально не спит уже третий день, мучаясь бессонницей и еще — творческим кризисом, но сейчас будто отпускает. Лежать на полу, чувствуя сквозняки, гуляющие по квартире и прижимать ноги к теплым чужим ногам. Возможно, эта рана будет заживать чуть дольше, чем остальные, но Ханбин готов походить с перебинтованной кистью/душой ради себя и хотя бы минутки тихого, не безответного. Он все равно скоро уедет на время, а затем… Ханбин зажмуривает глаза и сжимает в кулаке футболку на плечах «соседа». Затем он просто забудет этот вечер, как забыл прошлое </i>до</i> Сеула.