***
— А я предупреждал тебя, брат, — Люцифер, одетый в одну длинную больничную сорочку, выдохнул воздух с едва слышным стоном и перешел в другой угол своей комнаты, передвигая вслед за собой рукой с присоединенным к ней венозным катетером стойку для капельниц. — Ты мог бы присоединиться. Мог бы избежать того, что случилось. Нет же. Твоя упертость и это глупое, безрассудное восхищение людьми… этими паразитами, ползающими по поверхности нашей планеты… ты сам погубил себя. Его тело медленно восстанавливалось, получая целительный эликсир через тонкую пластиковую трубочку. Людишкам невдомек было, что сейчас он больше всего страдал вовсе не от физического ущерба. Геенна лишилась одного из влиятельнейших демонов, и было бы странно, если бы этот дисбаланс сказался только на лагере его противников. Да, Люцифер скорбел. Как и все, имеющие отношение к Семье, он остро чувствовал эту потерю. Но Король света готовился к ней давно — еще задолго до того, как Матерь затеяла катавасию и дворцовые перевороты. Он знал, что жизнь рано или поздно столкнет их с Самаэлем лицом к лицу, и победителем выйдет кто-то один. И все же ему удалось, по крайней мере, избежать поганой участи братоубийцы. Бремя грязной работы взял на себя другой. Это немного утешало, но нисколечко не помогало утихомирить боль. Сколько должно пройти времени, чтобы древний демон переварил и забыл скорбь? Люцифер умел выставить вперед свою выдержку, хладнокровие и расчетливость, которые заглушали все прочие проявления слабости. В конце концов, он действительно предупреждал. И все же что-то было не на месте. Они перешли Рубикон, достигли точки невозврата. Дальше путь продолжается в одиночку. Мыслимо ли? Никакие два человека никогда не станут связанными судьбой друг с другом настолько плотно и крепко, как два демона — тех, что прошли бок о бок путь от зарождения планеты до нынешнего превосходства одного биологического вида над прочими. Вся эволюция сознания накоплена в их генах. Вся Геенна и Ассия умещались в зазеркалье их глаз. Целая Вселенная, бескрайняя и загадочная, полная рвущихся звезд и зарождающихся из космической пыли галактик, пряталась в их душах. — Что же ты натворил, брат? Неужели шанс на существование этих жалких созданий стоил твоей жизни? Ради чего ты пал? Зачем встал у нас на пути? Ты позволил задурманить свой разум! Благородный, мудрый демон, которого должны уважать и бояться — до чего ты себя довел? Люди не заслуживали твоего внимания и тем более — того, что ты для них делал. Они вообще мало чего заслуживали. Им дали речь и разум — они опошлили все. Им дали планету — они ее изгадили! Они уничтожают свой собственный дом и зарятся на чужое. Слабые. Глупые. Ты ведь прекрасно понимал, брат, что они вообще не должны выжить. Они убьют сами себя, даже если мы не вмешаемся. Рано или поздно они истребят себя, самоустранятся, и при этом заберут с собой в небытие всю планету, все ее разнообразие и великолепие. Понимал ли ты, кого защищал, брат? Чуткий слух уловил гулкие шаги кого-то из подчиненных из коридора. Демон замолчал. Через полминуты его уединение прервут; Люцифер вернулся к кровати, установил капельницу на привычное место и лег. Не скажет ни слова больше: дань погибшему брату он уже отдал, пока находился наедине с собой. Слабости его никто не должен видеть. Для своих последователей он тверд и непоколебим.***
Над резиденцией Иоганна Фауста висело безмолвие. Словно время замерло здесь, и роскошный особняк в ежечасье превратился в склеп. В здании такого размера и архитектуры впору бы гулять призраку его хозяина, но нет. Его хозяина больше не существовало — ни плоти, ни духа, и такой же тихий, как и все вокруг, дворецкий медленно, будто лениво протирал горизонтальные поверхности от пыли. Рин сидел на стуле в выделенной для него комнате неподвижно, уставившись в окно. Безлюдный эвакуированный город, пустые улицы, погрузившиеся в гробовую тишину. Застывший особняк в торжественно-тревожном безмолвии. Это место помнилось ему совсем другим. Здесь было невероятно много часов — в коридорах и комнатах, от огромных напольных с кукушками и маятниками до крохотных настенных в виде кошачьих мордочек. Самаэль окружил себя своей стихией настолько, насколько мог. Для существа его ранга и авторитета были простительны любые причуды. И сколько Окумура ни бывал здесь, всегда огромное здание с высоченными потолками казалось живым. Все это бесконечное количество часов тикало и цокало, как много-много маленьких сердец; в определенные минуты звенело колокольчиками, гонгами, куковало, мяукало и стрекотало, наполняя помещения резиденции бессвязной какофонической симфонией. Время бежало, жизнь продолжалась, а вызванный в очередной раз на ковер Рин, ускоряясь и закрывая уши руками, скалился и клял ректора-клоуна на чем свет стоит за его дурацкий вкус. Теперь все они молчали. Время встало. Жизнь замерла. Самаэля больше нет — ни здесь, ни где-либо еще. Немыслимо, просто до невыносимости немыслимо, до дрожи в коленках, до лезвия над венами. Ужасные мысли, которые Рин старательно подавлял, но возвращающиеся снова и снова. Окумура не был готов терять кого-либо, тем более кого-то настолько близкого. Если так думать, то лучше бы он и не связывал свою сущность с ним вовсе. Жил бы, относясь, как остальные демоны друг к другу — чувствуя связь, но не страдая едва ли не физически от ее разрыва. А ему было больно, действительно больно — так, что ломило кости и сводило внутренности, перебивая дыхание. Если Асмодей успела коснуться сердца брата, прежде чем уничтожить его — чувствовала ли она сейчас то же, что и Рин? Поселились ли у нее внутри те же отвратные суицидальные желания, столь глупые и смешные для гордого бессмертного создания? Такая душащая тоска во всем теле, что казалось, будто и в нем самом уже души не осталось. — Ты ведь об этом же думаешь, да? — раздался сзади голос Амаймона. Наследник вздрогнул и обернулся: он и забыл, что брат сидел тут же, прямо на полу позади него, опираясь спиной о диван. Король земли, как и Окумура, был погружен целиком в свои мысли: он даже не запасся ни одним леденцом. — О чем? — рассеянно спросил Рин, повернувшись к нему. Тот зачем-то кивнул в окно. — Что бесполезно все это. Мы ни к чему не придем, кроме собственной гибели. Наш план — самоубийство. И глубоко начхать на этих людишек. Ради чего все это? Ради чего мы летим в пропасть с ускорением? Хотя кого я обманываю. Мы никуда не летим — мы уже на дне. Никому нельзя верить. — Я смотрю, ты самому себе уже не сильно веришь, — безразлично заметил Окумура. — Хотя… ты прав. Мы в полной заднице. Что делать дальше, не имею не малейшего понятия. — Я ничего не хочу делать, — Амаймон уронил голову на сиденье дивана и пустым взглядом уставился в потолок. — Гори оно все синим пламенем. Ассия, Геенна — плевать. Рин не ответил. Еще вчера ему было страшно. Теперь же создавалось стойкое ощущение, что терять нечего. Когда новая битва начнется, он больше не станет сдерживать себя. Пойдет напролом, сквозь преграды и стены, невзирая ни на что. Ему все равно, с кем придется сражаться. Окумура резко развернулся, встал с места и закинул за спину свой рюкзак. — Куда собрался? — Амаймон скосился на него. — Куда поведут ноги, — Наследник быстрым шагом дошел до двери. — Не знаю, когда вернусь, поэтому чего бы ты ни захотел сделать — меня не жди. Если спросит Шура — пускай позвонит мне. Но предупреди, что я не сильно горю желанием общаться. — О’кей, — пожал плечами зеленоволосый и вновь отвернулся к потолку. Рин, спрятав руки в карманы, вышел из особняка и пошел в первую попавшуюся сторону. Ранее полные болтающих и шумных студентов скверы пустовали, даже деревья, казалось, шелестели как-то грустно. Что теперь станет с Академией? А, впрочем, Амаймон верно сказал — плевать. И на Академию плевать, и на Кампус, и на Ассию, и на Люцифера с Лилит. Сзади его окликнули. Обернувшись, Наследник не без удивления обнаружил позади себя Морияму с пакетом лечебных трав в руках. — Шиеми? — что-то давно позабытое воспрянуло в душе, перебивая тоску. Девушка подросла, заметно поправилась, но, даже несмотря на это, стала очень хороша собой. Волосы отрастила. Теперь белокурая косица кончиком почти доставала пояса. Острые подростковые черты лица заметно смягчились. Окумура хмыкнул: никогда бы не подумал, что на полненьких смотреть так приятно. — Я… я слышала от Рюджи, что произошло, — она заправила прядку волос за ухо и вновь перевела взгляд на демона. Она повзрослела. Стала серьезнее и увереннее. Это читалось даже по взгляду и мимике: никаких лишних жестов, пальцы не теребили ручку от пакета и не шуршали картоном — только печальное спокойствие на лице. — Я сочувствую. — На войне нельзя обойтись без жертв, — Рин отвернулся и просто пошел вперед. Нет, Морияма, хотя бы ты не начинай. — Брат рискнул, как и все мы. Нам повезло. Ему нет. Вот и все. — Ты ведь так не думаешь, — она двинулась следом, сдвинув бровки домиком. Парень ничего не ответил, так что Шиеми, помолчав немного, вздохнула и продолжила. — Ты очень возмужал, Рин. Очень жаль, что я вижу тебя без улыбки. Просто сердце разрывается. Может, я могу что-то сделать, чтобы тебе стало легче? — Для тебя я могу улыбнуться безвозмездно, — и Рин действительно улыбнулся. Морияма осталась такой же, какой он ее помнил. Она была чем-то даже похожа на Асмодей, разве что демоница ожидаемо более безбашенная и менее сочувствующая. — Твоя помощь нужнее людям. Я справлюсь сам как-нибудь. Но спасибо, Шиеми, — и он глянул ей в лицо с неподдельной нежностью, отчего девушка тут же покраснела. — Мне легче уже от одного твоего голоса. Кажется, она совсем растерялась. — Я… мне нужно идти, — наконец-то давно знакомый жест — Морияма прикрылась от Рина пакетом и опустила взгляд. — Я еще полчаса назад должна была отнести эти травы в Штаб. Решила не использовать ключ, а прогуляться… катастрофически опаздываю! — она вдруг широко улыбнулась. — Но я ничуть не жалею, что пошла! Рин, обязательно загляни в магазин к нам. Покажу тебе свой сад! — Конечно, загляну, — Окумура поднял руку в знак прощания, и девушка трусцой помчалась к выходу из лабиринта скверов. Лучик света в беспробудной тьме на дне бездны, по которому они ползают. А мысли плавно утекли в сторону Асмодей. Рин отказывался до сих пор верить в то, что произошло. Отказывался признавать, что сестра предала их. Всегда, сколько он ее помнил, она души не чаяла в Самаэле. Неужели на протяжении стольких лет это было искусной актерской игрой? Бред какой-то. Зачем она это сделала? И как умудрилась связаться с Люцифером — ведь они всегда, всегда были вместе, Рин не отходил от нее ни на шаг. — Как же так, Асмодей? — спросил он у неба, подняв взгляд вверх. Интересно, где она сейчас? Найти бы и заставить ответить на все вопросы, повисшие в воздухе грозовыми тучами. Получить эти ответы и разобраться с ней, пока она, как и остальные члены Семьи, отходит от шока. Боль отступила на второй план, зато внутри зародилась решимость. Рин обернулся на возвышающийся во главе Академии особняк, подумал немного и, закрыв глаза и углубившись внутрь себя, разорвал ниточки-звоночки, ведущие к Сатане и Амаймону. В рюкзаке лежали только кошелек, документы, походный наборчик вещей личной гигиены, который он купил, еще когда жил в доме Эгин попеременно с квартиркой, и наполовину осушенная бутылка воды. Ничего больше ему и не нужно. В кошельке — карточка самого Рина и одолженная у Самаэля (ему уже в любом случае без надобности), на которых предостаточно средств для поездки куда бы то ни было, и немного наличности. Осталось только найти Асмодей. Демоница ожидаемо тоже обрубила всякие связи с собой. Несколько попыток восстановить их завершились провалом. Но Окумура, пока быстрым шагом направлялся к границе эвакуированного района, не оставлял надежды. Пару раз с ним попытался связаться Сатана, но Наследник отметал его «звонки» и продолжал упорно взывать к сестре. Сосредоточившись целиком и полностью на этом, он не заметил, как небо потемнело, как перешел предупреждающие знаки и ленты, как улицы плавно наполнились людьми. Вне района Истинного креста Токио по-прежнему жил, как ни в чем ни бывало. Никто и понятия не имел, в какой хаос стремительно мчится их мир. Когда солнце село за горизонт, связь наконец-то перестала быть односторонней. Отдыхающий на скамье Наследник мгновенно устремил все внимание на дрогнувшую и чуть окрепшую ниточку. «Асмодей. Это я, Рин. Я ищу тебя. Один. Без Сатаны, Амаймона и Ордена. Мне нужно поговорить с тобой без свидетелей. Ответь мне, где ты. Повторяю, никто не в курсе, что я тебя ищу. Я все сам». Ответа он ждал недолго. Получив необходимые координаты, улыбнулся собственным мыслям, подошел к дороге и поймал такси. — До аэропорта, — брякнул он водителю. Теперь это дело лишь небольшого промежутка времени. Что он творит? Черт знает. Терять нечего. Сгорел сарай — гори и хата. Завтра утром или днем он будет уже в Амстердаме.