И опустится ночь

      Облака мелькали под крылом — монотонно и убаюкивающе, а сон никак не приходил. Забыть бы уже все и идти вперед, как он учил, но нет. Рин вертел в пальцах пластиковую карту с выгравированным на ней именем «Иоганн Фауст». Голову наполняли назойливые мысли. Воспоминания. Счастливые и болезненные, несчастливые и режущие, как ножом, по сердцу. Все с самого, самого начала, с того момента, как меч Кома впервые покинул ножны.       «Это, блин, что?» — такая мысль пришла в голову, когда Окумура увидел Самаэля впервые. И очень долго она была определяющей для образа ректора, больше похожего на Безумного Шляпника из небезызвестной сказки. Порой его действия не поддавались законам логики (только внешне, конечно, если глубже не копать), порой и вовсе рвали все возможные шаблоны. Иногда Рин решительно не понимал, за что можно уважать этого глупого шута.       Казались совершенно неуместными и недостойными его титулов и положения легкомысленность в некоторых вопросах, чрезмерная эмоциональность и, конечно же, увлечения. Иногда хотелось отойти в сторонку и заявить всем окружающим, что они незнакомы, что Рин понятия не имеет, что это за тип и какого хрена он творит.       А сейчас Наследник вспоминал все это со светлой, но душераздирающей грустью. Одно за одним. Широченную улыбку и подмигивания, неутомимое жизнелюбие, в то время как перед его младшим братом перспективы были, прямо сказать, не самые радужные. Бодрый голос, требующий оптимизма, когда парень чувствовал себя одиноким и ненужным. Гримасу истинного горя, когда Рин съел в один укус весь сыр и бекон в монджа. Этот эпизод всплыл в памяти ярче, чем остальные, и Окумура не выдержал и издал смешок, вырвавшийся из груди одновременно с обжигающе-прохладными слезами из глаз. Он накрыл нижнюю часть лица ладонью, и со стороны толком не было понятно, смеется он или же рыдает.       Рин и сам не знал.       Кое-что еще вспоминалось, что хлестало по сердцу подобно кнуту: то, что в порыве обиды и злости он, бывало, говорил старшему брату. Чаще всего на первых порах, конечно, но иногда и в последнее время, когда зачем-то срывал гнев на нем. Осознанно говорил, желая уязвить, задеть, ранить.       «Сгинь».       «Не хочу тебя слышать».       «Лучше бы тебя вовсе не было!»       «Я ненавижу тебя!»       А Самаэль слушал, улыбался и молчал. Что он думал в этот момент? Понимал ли, что это лишь глупая ересь, срывающаяся с языка в порыве эмоций, или же расстраивался, затаивая обиду где-то в глубинах собственной сущности? «Я ненавижу тебя». Какие вредные, отвратительные слова, неосторожно брошенные в лицо, как пригоршня грязи.       «Лучше бы тебя вовсе не было!»       Мироздание услышало. Его больше не существует. Самаэль сгинул, как когда-то давно, лет девять назад, его просили. Ушел, оставив между собой и Рином целую гору сказанного, за которое Наследник так и не извинился, посчитав ненужным. А ведь он уже обжигался на этом, когда потерял своего старика. Ничему жизнь не научила. Конечно, с братом он напоследок так не ссорился, но все же... очень многое не исправил. Если бы только можно было взять и перезагрузиться, как в компьютерной игре, и переиграть все заново, по-правильному! Окумура бы без заминки прошел все хоть с самого начала.       Самолет приземлился, и Рин, закинув рюкзак за спину, не стал испытывать судьбу и воспользовался услугами таксиста, первым попавшегося на глаза. Сообщив нужный адрес, он откинулся на спинку кресла и уставился в окно, продолжая думать то же, что и во время полета. Отчего не хочется ставить точку на болезненных воспоминаниях и идти дальше?        — Приехали, — сообщил водитель по-английски. Парень, кивнув, расплатился и направился к обозначенному месту встречи — живописному парку в западной части Амстердама. Не встретив никого на входе, он просто побрел по пешеходной дорожке, рассчитывая, что Асмодей найдет его сама. Но ментальный сигнал все-таки отправил. Утро только занималось, и людей вокруг почти не было — замечательно, поговорят фактически с глазу на глаз. Через десять минут энергия внутри вдруг вскипела, почувствовав присутствие члена Семьи. Однако вовсе не того, кого ожидалось.        — Что ты здесь делаешь? — ошарашенный слишком уж неожиданной встречей, Рин оскалился. Эх, оставил меч дома! Что за незадача. Появившийся за его спиной словно из ниоткуда блондин в мундире чуть улыбнулся и… поднял ладони в знак, что не собирается нападать.        — Я пришел поговорить.        — Больно мне охота тебя слушать! — парень чуть попятился. Мощь ауры Первого Принца, стоящего в такой близости, обдавала подобно ледяным волнам, и по коже разбежались тысячи мурашек. Он щелкнул пальцами, и оба демона материализовались далеко от общей дорожки, на тонкой тропинке, под нависающими кронами деревьев — там, где их в это время не могла увидеть ни одна душа. Надо же, оказывается, Люцифер тоже может перемещаться в пространстве. В голову пришло не сразу, что Первенец и понятия не мог иметь, куда из Токио направился Окумура, если только…       «Если только ему не передала Асмодей. Нет. Ну неправда это!»         — Я не причиню тебе вреда, — тихо проговорил старший.         — Неужели? — Рин, почувствовав себя среди деревьев, как в клетке, застыл на месте. — Впрочем, если ты и врешь, мне плевать. Что тебе нужно? И как ты меня нашел?        — Я и не искал, — Король света прошел мимо на расстоянии вытянутой руки, не отрывая взгляда от лица младшего брата. Окумура повернул голову, насколько смог, чтобы не выпускать его из виду, но сам стоял неподвижно. — Мне сказали, что ты прибудешь сюда. Вот я и пришел.       Ублюдство. Кругом одни предатели.        — И о чем ты хочешь поговорить? — в голосе Наследника звучала насмешка. Люцифер показался с другой стороны и остановился совсем близко, заглядывая прямо в глаза. Рин сглотнул. Первенец словно душу прочесывал.        — О твоем дальнейшем выборе, разумеется.        — Выборе?.. — парень потупился. Король света чуть приподнял уголки рта.        — Я не хочу больше терять братьев и сестер в этой бессмысленной бойне. Я…        — Ты сам начал бойню, — перебил его Окумура. — Сам напал на Геенну, поддержав эту убийственную затею Матери! Какое право ты имеешь говорить о жалости к братьям, ты, бездушный ублюдок?        — Я начал войну, ты совершенно прав, — шаг назад и новый круг около Наследника. — Потому что остро чувствую несправедливость в этом мире, которую вы, к сожалению, упорно отказываетесь видеть. Я разъясню — мне не жалко. Вы так печетесь о людишках вне зависимости от того, как они к вам относятся — что ты, что Самаэль. Но вспомни: когда стало ясно, что ты — демон, что сказали тебе твои так называемые друзья?       Рин проглотил целую тираду. Он мало что помнил из той жизни, но слова Сугуро врезались в память, как надпись на каменном надгробье.       «Что отродье Сатаны делает в Академии?!»       Отродье.       Это сказал человек, в тот же вечер, всего час тому назад называвший себя его другом.       Окумура помнил отчетливо, как мир распадался на куски в его сознании, а уши отказывались верить в услышанное. Даже этот парень, такой серьезный и крутой… всего лишь лицемер. Хотел ли он, чтобы Рин вновь вернулся? Едва ли. Наверняка воспринял союз с демоном со скрипом в зубах. Как и остальные. Мива Конекомару… этот вообще вечно поддакивал своему Бону, словно господину. Он тоже вряд ли радовался возвращению «якобы друга». Как бы ни хотелось обратного, Люцифер говорил правду.       И демон, приняв молчание младшего брата за согласие с высказанной мыслью, продолжил.        — Я чувствую, что ты в смятении и нуждаешься в помощи. Я помогу. Ты ведь знаешь, что я прав. Посмотри на Ассию, Окумура Рин. Посмотри, во что превратили ее люди. Райские сады и девственные леса — где? Вырублены, чтобы построить города и автомагистрали. Великие моря и прекрасные озера? Иссушены, чтобы дать место заводам. Реки обмельчали и обросли мусором, грязь и гнилье течет по руслу вместо воды, отравляя все живое. Миллионы духов, покровители и защитники лесов и водных просторов, уничтожены, умерли, лишившись родного дома. Разве это — справедливость, Рин?        — Я знаю многих людей, ничего не имеющих против демонов, — попытался возразить тот, на что Люцифер от души рассмеялся.        — О, интересно мне, это кого же? Может быть, своего приемного отца, который даже в Геенне, будучи ее частью, убивал себе подобных чисто из привычки? Или Киригакуре Шуру, помогшую уничтожить собственного покровителя, чтобы спасти свою ничтожную шкуру от смерти, которую мир бы даже не заметил? Или, может быть, Юкио, наставившего дуло на собственного брата?       Рина затрясло. Откуда… откуда он столько знает? Откуда знает про Юкио и тот случай в классе? Про старика? Ведь его не было в Геенне, иначе Сатана бы знал о его присутствии. Люцифер опять остановился напротив него — на этот раз еще ближе.        — Думаешь, Морияма Шиеми хотела бы твоего возвращения? — как стрелой в сердце. — Она не экзорцист, но делает все, чтобы демонов уничтожали максимально эффективно. Ты думаешь, она в самом деле рада тебе?        — Заткнись, — только и сумел выдавить из себя Окумура, выталкивая воздух сквозь стиснутые зубы.        — Никто из них не рад, — игнорируя его, продолжил Первый Принц. — Никто не рад ни одному из вас. Асмодей уже это поняла. Если в тебе есть хоть капля здравого смысла, ты тоже поймешь. Ты ведь вовсе не дурак.        — Значит, Асмодей на стороне Клубящейся Ночи, — прошипел Наследник. Люцифер кивнул.        — Ты знаешь, что на поле боя не будет никакой пощады. Силы неравны, вы в меньшинстве. Наши двери всегда открыты для тех, кто готов слушать. Но те, кто встанут против нас, сгинут во тьму. И вот скажи мне, Рин: кому это надо? Нам? Мы страдаем от смерти братьев и сестер точно так же, как и вы. Так не разумнее ли будет не мешать нашим планам? Не сподручнее ли помочь нам в восстановлении справедливости?        — У вас весьма странные понятия о равновесии, — хмыкнул Окумура. — Миллионы лет эволюции пустить коту под хвост… лишь из-за того, что у тебя зуб на человечество? Я знаю, чего ты хочешь, Люцифер. Мести. Мести за то, что твое тело разлагается на глазах, в то время как у жалких людишек оно есть с рождения, и они даже не представляют, как это — жить без него. Ты просто завидуешь.        — Не отрицаю, что завидую тем, кому тело не причиняет страданий, — тот кивнул. — Но больше меня злит то, что в угоду своим физическим удовольствиям люди жрут и уничтожают все вокруг себя, как троглодиты. Почему сильнейшие и мудрейшие существа этого мира лишены такой простой, казалось бы, награды за свою мощь? Почему возможность слышать, видеть, осязать, пробовать на вкус и различать запахи дана от рождения тем, кто ничем не постарался сделать мир лучше? Почему такой дар — тем, кто только и знает, как рушить все вокруг и грызть друг другу глотки?        — Разве травля и войны в течение тысячелетий не были спровоцированы тобой же? — Рин злобно ухмыльнулся. — Разве не ты со своими единомышленниками сеял беды и устраивал стихийные бедствия, пытаясь вырвать род человеческий с корнем?       Брови Люцифера взметнулись вверх, на что усмешка Окумуры стала еще более ядовитой. То, что видел и знал Самаэль, с некоторой поры было известно и ему. Очевидно, к такому развитию событий Первенец не был готов. Впрочем, нашелся он быстро.        — Что плохого в том, чтобы похоронить тварей, погрязших в грехах и разврате? Их и людьми-то уже было не назвать, и даже животными. Я даровал им очищение. Как видишь, население Ассии это ничуть не сократило. Что ж, видимо, пора чистить основательно.        — Если вы уничтожите материальный мир, я тоже сгину. Я — демон лишь наполовину.        — В моих силах отделить твою сущность от тела. Ты станешь подобием своего отца, — демон склонил голову и теперь говорил, глядя исподлобья. — И знал ли ты, что человека, перешедшего врата Геенны, я могу наделить такой же сущностью? Это также может сделать и Матерь, и Сатана. И уж тем более это будет в твоих силах, Наследник. Просто ты еще не научился. Но я… я могу тебя научить.       Рин не нашелся, что сказать на это — и зря. Повисшее молчание Люцифер тут же использовал. На плечи Окумуре вдруг легли руки — не сильно, но все же словно вжимая в землю. Точно так же, как и позавчера, в огромном темном зале под Академией.        — Братишка.       Словно током прошибло все тело. Парень встретился взглядом с Первым Принцем и будто прирос к земле. Его глаза… такие же. То же выражение, та же улыбка, тот же назидательно-заботливый тон. По щеке неудержимо скатилась слеза, а из груди вырвался судорожный вздох. Не Люцифер смотрел сейчас прямо в душу — другой демон, так похожий и одновременно не похожий на него.        — Я не стану настаивать. Не в моих интересах силой вести тебя за собой. Но я еще раз прошу… прошу подумать. Стоит ли это грязное измерение той цены, что вы уже заплатили и готовитесь заплатить в недалеком будущем?       «Заткнись…»        — Стоил ли жалкий городок, спасенный вами вчера, его жизни? — голос Люцифера стал тише, но слова его гремели громом в черепной коробке. — Я отвечу. Не стоил. И вся Ассия, со всеми своими обитателями вместе взятыми, не стоила. Я скорблю, Рин. Скорблю точно так же, как и ты. И я не хочу терять кого-то еще.       Плечи ощутили свободу, но вместо того, чтобы встать устойчивее, Окумура, напротив, упал на колени, чувствуя, как предательски подрагивает нижняя челюсть. Король света прав. Тысячу раз прав. Мысль, бившаяся осколками все это время после той битвы, наконец обрела форму, и Наследник прокричал про себя: лучше бы сгинул этот город, эта страна, этот мир — что угодно, хоть он сам… но не Самаэль.       На грудь легла чужая ладонь, и в темноте сознания среди хитросплетения тонкой паутины появилась крепкая светящаяся ниточка.        — Когда будешь готов открыться истине, ты без труда меня найдешь, — легкая улыбка. — Прими правду, Рин. Ты прозреешь, прозреешь так же, как и твоя сестра. Не ври себе. Верь, я смогу научить тебя истинной гордости. До скорой встречи, братишка.       Ослепительная вспышка света, и Окумура остался в полном одиночестве. Челюсть вновь задрожала. Парень дышал сквозь плотно стиснутые зубы. Хотелось реветь. Что ему теперь делать? Какую правду принять — ту, ради которой он сражался все это время, или же ту, что так точно отражала его текущие мысли? Оставить Амаймона, отца, старика? Людей?       «Самаэль. Я запутался! Помоги!»       Никто не поможет. Никто не ответит советом. Ничего подобного еще ни разу не случалось. Он должен решить сам... вот задача. То, что Рин испытывал когда-то в Ассии, будучи незнакомым с демонами так близко, то, что всегда казалось ему тяжелым выбором… да разве это было тяжело?       Парк постепенно наполнялся людьми. Велосипедисты и бегуны с наушниками в ушах, мамочки с колясками, прогуливающиеся с утра пожилые пары. Об уединении можно было забыть, так что Окумура, найдя наконец после получаса хождений выход, вызвал такси и направился обратно в аэропорт.       Ожидание до вечера, и вот он опять в самолете — летит обратно, с такой же тяжестью на душе и новыми мыслями, толпящимися в черепной коробке, как на митинге. Каждая из них кричала — я! Обрати внимание на меня! Я тут — самая верная! И каждая была в той же степени отвратительна и чужда ему. Каждая. До единой.       Самолет сменился двумя часами пешей ходьбы, затем — электричкой, а затем — снова пешей ходьбой. И вот Рин стоял перед покореженным домиком на лесной полянке. Здесь царило все то же умиротворение и торжественное спокойствие. Парень, находясь в прострации, неторопливо поднялся по скрипящим ступенькам и вошел внутрь. Прошел на кухню и сел на ближайший стул.       «Позвони им. Пускай приходят. Хорошо же сидим!»       Удивительно, насколько живуч был брат даже после своей смерти. Окумура грустно усмехнулся, не сумев сдержать улыбку. Сколько он тогда хотел бы сказать Самаэлю, за столькое поблагодарить, но почему-то промолчал. Глупый дурак.        — Я знал, что ты здесь, — раздался сзади голос Амаймона. Рин повернул взгляд к нему. Король земли отодвинул второй стул и сел. — У нас новости. И, да будет тебе известно, хорошие.        — И какие же? — равнодушно спросил Наследник.        — У нас появился союзник. Астарот. Он вчера объявился. А вот ты куда пропал? Отец чуть с ума не сошел, когда ты нить оборвал.        — Я искал Асмодей, — Окумура пожал плечами. Амаймон наклонился пониже, сдвинув брови и сложив руки на столе.        — И как? Нашел?        — Неа. Зато нашел Люцифера. Сказал мне, что сестра на стороне Лилит.        — Вот как, — вздохнул зеленоволосый. — Хреново. Но, как видишь, хоть что-то хорошее происходит и у нас. Так что не отчаивайся.        — Амаймон, — Рин перевел взгляд прямо ему в глаза. — Скажи честно. Ты видишь смысл дальше сражаться?       Король земли настороженно отстранился.        — Что за вопрос такой?        — Просто ответь, — Наследник повысил голос; тот пожал плечами.        — Все очень трудно. Люди почти потеряли веру. Астарот немного приободрил нас, но Сатана… отец до сих пор в шоке от произошедшего. И его мучает вопрос, как сестра могла сожрать сущность Самаэля, находясь с ней в прямом контакте. Это ведь не физический урон нанести и не стихии объединить.        — Я тоже пытался разгадать это, — Рин опустил взгляд на свои пальцы. — Но решил, что плевать, как она так смогла. Она сильнее любого из нас, кроме Сатаны, пожалуй. Если ей удалось расправиться с Самаэлем, то нас она поборет и подавно.        — Не могу поверить, что сестра нас предала, — Амаймон покачал головой. — Это… это такой удар ниже пояса. Она той еще грубиянкой была, конечно, но не предательницей. Это уж слишком даже для ее сучьей натуры.       Окумура согласно кивнул. Он ожидал узнать агента в ком угодно — да в том же Велиале, который был самой подозрительной фигурой — но не в Асмодей. Как же все-таки умело она сыграла роль! Даже не стремалась уничтожать своих, как оказалось, союзников. Лупила кэльпи, марала руки, истязала физическую оболочку. Такому актерскому мастерству еще поучиться. Что ж, лишний повод стать в разы внимательней и осторожней.        — Ты, кажется, говорил, что не хочешь больше сражаться, Амаймон, — Рин постучал ногтями по столу. Тот снова пожал плечами.        — Да, но… разве лучше бездействовать, позволить убить себя? Или того хуже — предать отца, перебежав к Лилит? Самаэль… брат… он погиб, защищая Ассию. Отдал свою жизнь за шанс нашей победы. Отказаться биться дальше — все равно, что вытереть ноги об его труп. Я так не хочу.       Отчего-то на лице появилась улыбка. И Амаймон тоже прав. Все они правы. Вот только не легче от этого нисколечко.        — Пошли в особняк, — проговорил тихо Король земли. — Здесь слишком уныло. И без того волком выть охота.        — Пошли.       А на душе становилось все тяжелее и тяжелее.