***
Больше всего на свете Рауль де Магвайр не любил праздности и женщин. Первое расхолаживало, а второе губило. «Женщина, – это нить, связывающая наши крылья», - однажды сказал ему наставник, и он всегда хранил в душе это предостережение, стараясь по возможности не пересекаться с прекрасным полом, но едва ли ему это удавалось. Вступив в пору юной зрелости и будучи уже облеченным в священный сан, он неожиданно стал замечать на себе пытливые женские взгляды. Будучи от природы застенчивым и даже робким, поначалу он очень смущался и негодующе краснел, не зная как поставить на место таких пылких особ. Иногда, поневоле, ввиду молодости плоть его восставала и томилась, но молитва, пост и бесконечные дела возвращали ясность и чистоту помыслов, хотя было и то, что заставляло его стыдится намного сильнее, чем чувственные образы. Ему нравились эти взгляды. Они странным образом тешили его самолюбие, позволяя упиваться собственной исключительностью, словно никогда и не было того жалкого мальчишки из приюта с облезлыми, блеклыми стенами. Рауль был честолюбив и весьма амбициозен, именно эти сомнительные добродетели помогли избежать ему многих падений, превратили его в преданного и непреклонного служителя Католической церкви, помогая восходить по ступеням духовной иерархии. Его вера, поначалу пылкая и трепетная, уступила место глубокому пониманию значения и необходимости Бога, Церкви, воздержания в жизни человека, его жизни. Он стал частью древней церковной системы, сросся с ней и не ведал жизни вне ее. Не желал этого. Он возмужал, из трепетного юноши, превратившись в величавого непреклонного блюстителя душ, пред которым трепетали, но женщины так и продолжали преследовать его. Да мало ли их было в его жизни, молодых и уже увядающих, ветреных, самоуверенных. Они смотрели на него с нескрываемым интересом, приходили на исповедь, говоря бесстыдную чушь, желая распалить в нем огонь страсти. Во всех их движениях, мимике, ужимках было что-то блудное противное, отталкивающее. Он никогда не велся на подобные ухищрения. Но помогало ему избавиться от наваждений отнюдь не представление адских мучений. Он воображал, как эта гладкая кожа покрывается сетью морщин, как она дрябнет и отвисает. Как ослепительная красавица превращается в мерзкую старуху. Не останется ничего от былой красоты, лишь «похоть плоти, похоть очей и гордость житейская» и разменивать вечность, чистые образы Бога и Его Матери, Святую церковь на этот пустоцвет, казалось Раулю сущим безумием… - Представляешь ко мне сегодня пришла одна мадама и поинтересовалась: "У вас, говорит, есть что-нибудь недорогое и в масле?" - Ну и что ты ей предложил? - безучастно спросила Инес, сосредоточенно разглядывая в лупу витиеватую брошь. - А что я ей мог предложить? Я сказал, что, мадам, по вашему запросу у меня есть только банка сардин! – не дождавшись ответной реакции, Пьер безудержно расхохотался. - Очень мило, - девушка низко наклонилась, почти касаясь предмета увеличительным стеклом. - Ну как, вкусно пахнет? – галерейщик подошел к столу. Одной рукой он оперся на столешницу, другая легла на высокую спинку кресла, в котором сидела Инес. - Где ты это взял? – проигнорировав шутку, спросила она. - У моей обожаемой почитательницы, она сказала, что ее ей подарил покойный муж, а теперь, она с радостью отдает брошь мне, для исправления финансовых дел. У нее много таких безделушек, – мужчина небрежно махнул рукой, - ну так что, ты берешь? - Безделушек? По первой оценке это похоже на XVIII век, - Инес посмотрела на приятеля, – я сделаю подробный анализ и тогда покажу боссу. Думаю, потянет на тысячу евро. - Ого! – Пьер громко хлопнул, с довольным видом потирая ладони – а как твои успехи? - В процессе, все в процессе. - Попище твой поддается воздействию, соблазнительнейшая из женщин? - Делай ударение на первый слог. Мужчина громко рассмеялся. - А ты разозлилась на него. - Знаешь, он какой-то странный, – отвернув голову, девушка посмотрела в окно, обхватив себя руками. За широким стеклом властвовал ночной Париж, переливаясь огнями вывесок и желтым светом высоких ажурных фонарей. Инес сидела в галерее у Пьера. - Конечно странный. Кто в священники нормальный пойдет. Мужчина пружинистой походкой подошел к стене и привычным жестом потянул на себя одну из висевших картин, оказавшейся искусно замаскированной дверцей бара. На свет показалась вытянутая темная бутылка. Послышался негромкий хлопок открывающейся пробки и мелодичный плеск вина. Наполнив бокалы, Пьер вернулся к столу. - Прошу. Девушка приняла бокал и, отсалютовав другу, аккуратно пригубила терпкий напиток. Пьер залпом осушил бокал и подмигнул своей гостье. - Ну что, естествоиспытательница, вижу, эксперимент не удался? Инес отрицательно мотнула головой. - Я заговорила с ним, а он отшил меня словно малолетку, словно сопливую школьницу, - негодующе возмутилась она, - после его выходок я вообще сомневаюсь в собственной привлекательности. Галерейщик ухмыльнулся и отправился за второй порцией благородного напитка. Вернулся. Чокнулись. Выпили. Инес поморщилась. - У тебя вообще есть что-нибудь из еды или художники и еже с этой братией вообще не закусывают? - Каюсь, грешен, - Пьер упал перед девушкой на колени, неистово заламывая руки. В то же мгновение он встал на карачки и полез под кресло, прямо между ног Инес. - Идиот! - вскрикнула, высоко и стремительно поднимая колени. Снизу послышался утробный смех. Мужчина выполз, держа в руках небольшой деревянный сундук, обитый металлическими пластинами. Любовно погладив его бока. Пьер открыл крышку, извлекая со дна банку маслин, головку сыра и багет. - Да ты оригинал! Не пробовал такой клад в холодильнике прятать? - Нет, нет, это должно быть всегда под моей рукой. - Под ногой… - А с чего ты взяла, что он сразу сдастся, вроде повел он себя вполне стандартно для святоши, – Пьер с наслаждением откусил ломтик сыра, и с третьей попытки закинул в рот маслину, - может он вообще неподкупный? Инес ехидно посмотрела на друга сквозь наполненный бокал. - Все в этой жизни покупается и все продается: вопрос лишь в цене. - Ну, тогда надо изменить тактику. - А это идея! - она выпорхнула из-за стола, эффектно замерев среди галереи. В блестящих глазах заплясали озорные огоньки. Приятель с ленивым наслаждением наблюдал за нею сидя на столе, все больше клонясь назад. - Буду бить врага его же оружием. Постигну азы благочестия и добродетели: надену власяницу, препояшусь веригами и пойду проповедовать птичкам, сажая капусту кочанами вниз, как их прославленный Франциск Ассизский. Как валькирия: заколдую, пленю, увлеку. Словно темная нимфетка затуманю разум этого святого отца, обману, прикрывшись святостью. И вдруг, ей стало так весело. То ли вино ударило в голову, то ли собственная бравада заставила зазвучать в душе громогласные победные трубы, вечно зовущие ее – такую молодую и прекрасную на опасные битвы и свершения. Плюхнувшись, со всего размаху на мягкий диван, обитый светлой кожей, она взглянула на Пьера, соблазнительно поведя плечами. - Вот увидишь, он будет моим!***
- В последнее время, вы слишком часто стали попадаться мне на глаза. Священник величаво развернулся, и строго посмотрел на девушку. В серых глазах плескалось недовольство. Она стояла перед ним на крыльце храма и широко улыбалась. Яркая, в просторном элегантном платье, цветущая, как набирающее силу наступающее французское лето. «Хороша», невольно подумал мужчина и тут же разозлился, даже повел рукой, как бы отгоняя никчемную, пакостную мысль. - Отец Рауль, ну разве можно меня упрекнуть в желании постигнуть тайну веры, - с легкой укоризной она посмотрела ему прямо в глаза. - Почему вы решили, что именно я дам вам исчерпывающие ответы? В голосе приора слышались ноты раздражения. - Я вовсе не хочу показаться назойливой, но должна вам признаться. Инес скромно потупила очи, собираясь в следующее мгновение пронзить священника страстным взглядом из под густых ресниц. Но все же решила повременить, стремительно рассуждая, что будет лучшим повлиять на самолюбие этого гордеца, оставив флирт до времени. Она придала взору все серьезность, на которую была только способна и убедительно произнесла: - Я увидела в вас человека широких взглядов, незаурядного ума и строгих правил, человека в некотором роде исключительного. Того кто не убегает от неудобных ему вопросов, отправляя восвояси. Пастыря, богослова, мудреца если хотите. Посмотрела решительно, почти строго. Концы тонкого полупрозрачного шарфа, обвивая хрупкую шею, живописно трепетали на теплом ветру. - И не моя вина, что пленившись вашими дарованиями, я вынуждена прибегать за помощью именно к вам, неужели я ошиблась? Стрела попала точно в цель. Священник слегка покраснел, тень улыбки скользнула по его лицу. Деланно отстраненным тоном он произнес. - Я вовсе не заслуживаю подобного внимания, но если вы настаиваете, попытаюсь быть полезным. - В таком случае, для начала, порекомендуйте мне книгу, которая хоть чуточку развеет мои сомнения. - У вас есть, где записать? Инес, быстренько достала из сумки блокнот, и Отец Рауль бисерным почерком написал название. - Полагаю, вы бы желали обсудить прочитанное? - насмешливо произнес он. - Безусловно, - тут она застенчиво рассмеялась, - вот только боюсь, мои варварские суждения оскорбят святость этих стен, поэтому, не будет ли для вас неудобным встретиться вне храма. Священник колебался. Отведя взор, он напряженно смотрел вдаль, по-видимому, взвешивая все за и против. Инес решила совершить еще один удачный бросок. - О, не бойтесь я не стану чернить ваш сан, своим непристойным поведением. - Я ничего не боюсь, - самоуверенно сказал, надменно вскидывая подбородок. Лицо его приобрело прежнее, суровое и неприступное выражение, - в эту субботу в семь часов вечера у башни Святого Якова вас устроит? - Pourquoi pas? – она пожала плечами, - почему бы нет? Инес почтительно поклонилась и поспешно вышла из церковного двора. Деревья заслонили от взора ее гибкую фигуру. * кюре – католический приходской священник во Франции, Бельгии и некоторых других странах ** колоратка - элемент облачения клириков и иных священнослужителей в западных Церквях и церковных общинах, представляющий собой жёсткий белый воротничок. *** В церкви Сен – Жермен де Пре захоронено сердце философа Рене Декарта