Право на ошибку

Инес с трудом разлепила отяжелевшие воспаленные веки, и уставилась покрасневшими глазами в потолок, на котором беззаботно порхали беспечные игриво-пошлые амуры с их ехидными глумливыми улыбочками и шальными стрелами. Когда-то эту потолочную роспись, выполнил, надо признать мастерски, друг Пьера, - не безызвестный, впрочем, художник, но сейчас, подай девушке чья –то милосердная рука ведро с краской, она замазала бы это безобразие не задумываясь. Наступившее утро безжалостно воскресило в памяти Инес, события прошлого вечера. Сколько она проплакала вчера? Когда забылась тяжелым беспокойным сном? Вспомнив кошмары этой ночи, девушка нервно хмыкнула, тут же досадно сморщившись. Голова болела нещадно, но все же затуманенное сознание четко воспроизводило увиденные образы. Ей снился величавый отец Рауль. Он властно вытягивал руки, грозно указывая перстом на Инес, замершую и трепещущую и повелевал рокочущим голосом, не терпящим возражений: «Изыди!». Он гордо раздувал ноздри, осеняя несчастную золотым крестом, сияние которого ослепляло Инес. Глаза его метали молнии, а свободная рука разрезала пространство огромным бичом. При каждом ударе из земли поднималось кровавое пламя. Вдруг рядом с собой она увидела грубое с неправильным прикусом лицо бабули из церковного двора. Та схватила ее за грудки и кричала, прожигая углями своих черных маленьких глаз: «Куртизанка, растлительница, проститутка, ты обещала посадить цветы!». Внизу послышался хриплый смех. Юродивый Генри стоял на корачках и пытался укусить ее за ногу. Приглядевшись, Инес, была готова поседеть от ужаса: вместо человеческого носа у того был самый настоящий пятачок и свинячьи ушки. Он громко захрюкал, выдавая такие фиоритуры, от которых закладывало уши. Еле вырвавшись, Инес бежала от всего этого, бежала без оглядки, затылком чуя погоню. Неистовое пламя, окружало ее, плоскость ускользала из под ног, а позади слышался безудержный, гомерический хохот… Неудавшаяся соблазнительница с усилием поднялась. Оперевшись двумя руками о матрац она тупо глядела в окружающее ее пространство и тут ее настигла ужасная мысль. Девушка метнула судорожный взгляд на прикроватную тумбочку и поняла, что пропала: изумительного ночного крема-флюида, на ней не оказалось, значит, вечером она забыла прибегнуть к его чудодейственной силе и в зеркало лучше не смотреться. Предчувствуя, что физиономия после всего у нее будет похлеще самого Квазимодо, она, накинув шелковый халатик, прошлепала босыми ногами прямиком в ванную комнату. Струя прохладной воды мягко ударяла о дно фарфоровой раковины, приятно обволакивая руки мелкими пузырьками. Инес, призвала на помощь все свои силы и посмотрела в зеркальную гладь. От увиденного она содрогнулась, со стоном закрывая глаза. Но она не конфузилась, - она знала, что это, как и все пережитое, ее плата за право увидеть жизнь такой, какая она есть, за право оставаться сильной, независимой, свободной, верной самой себе. Через пятнадцать минут, с наслаждением глотая тягучий, густой кофе, Инес уже звонила своей начальнице и дрожащим, полным сожаления и горя голосом плела что-то витиеватое о внезапной болезни горячо любимой бабушки, умоляя дать ей один выходной. Получив желаемое, она выключила телефон, нервно отбросила его в сторону, подперла кулаком подбородок и крепко задумалась. На душе было мерзко и гадко. Там милые пушистые комочки не шалили своими коготками, там вовсю орудовали острые булыжники, невыносимо скребя по толстому стеклу. Впервые за всю жизнь Инес было стыдно. Так стыдно, что, несмотря на пустоту своей квартиры, ей чудились сотни, тысячи осуждающий глаз, неотрывно смотрящих на нее. Ей чудилось, что теперь, все кому не лень знают, о вчерашнем досадном происшествии. И как только она переключилась на виновника ее трагедии, все в ней взбунтовалось с неистовой силой. «Да как он мог! Как посмел? Что он вообще о себе возомнил!» - Инес стала ходить кругами по комнате, Никто и никогда не позволял себе такого. Ни один мужчина не оставался равнодушным к ее персоне. Ей поклонялись, угрожали, клялись, у нее требовали взаимности, умоляли, перед ней стояли на коленях, а какой-то безумный поп взял и все это перечеркнул, сорвал мантию, растоптал ее корону. Сбросил вниз с ее ослепительного Олимпа. Инес распалялась все больше, активно жестикулируя и мысленно снова и снова вступая с Раулем в словесную брань, не раз предавая дерзкого кюре аутодафе и всем мукам ада. Краем сознания она ощущала, что вся эта гневная тирада, лишь месть уязвленного самолюбия, попытка отвлечь себя от разрастающегося чувства вины и досады, заглушить голос совести, который звучал все громче и настойчивее. Инес, не лгала себе, припоминая бахвальство и назойливые ухаживания состоятельных кавалеров. Их действительно было достаточно в ее жизни. Она никогда не относилась серьезно к этим связям, считая их простым и естественным увлечением. Теперь же ее одолевали мрачные мысли. Ей было удобно думать о своих поклонниках в таком ключе, но стоило признать, что они тоже видели в ней не более чем забаву. Девушку передернуло от отвращения. Рауль оказался полной противоположностью тем мужчинам, с кем она проводила время. Серьезный, вдумчивый, умный, принципиальный, симпатичный он являл собой все – то, что она в тайне мечтала видеть в своем избраннике, закрываясь за маской стервозного равнодушия и цинизма. Отказ священника больно уязвил ее, обезоружил. Невольно вспоминались его неторопливые, исполненные достоинства движения, характерный поворот красивой гордой головы, осеннее небо его глаз. Девушка терзалась сомнениями. Рауль отказал ей оттого, что он священник или она ему совсем не понравилась? Если с первым она уже была готова смириться, то второе предположение повергало ее в отчаяние. Он думает, что она грязная, обычная, капризная дамочка, решившая развлечься. Что же, во многом он прав. Она эгоистка, бесцеремонно вторгшаяся в чужую жизнь. Вспомнив всю свою гневную пламенную речь, обрушенную на приора, Инес обхватила голову руками. Позор, безумие, что же она натворила, как она себя вела! «А что если пойти и извиниться? Да, а что, вот так просто взять и пойти, и сказать, что была не права», - Инес даже подпрыгнула от этой ошеломляющей мысли, которая, впрочем, быстро исчезла. Ближе к вечеру, когда одиночество и собственные мысли практически сводили ее с ума, девушка разом приказала себе успокоиться. Извиняться она точно не пойдет, пытаться снова обольстить самоуверенного священника, тем более, - такой враг оказался ей не по зубам. Ей остается только забыть его. Выкинуть из головы. Включив телефон, она увидела пропущенные вызовы: звонила мама. Отправив сообщение, она долго смотрела в окно. До боли хотелось выговориться и поплакаться, но номер родителей Инес так и не набрала, пообещав себе, что съездит к ним на выходные. Наутро, скрыв за слоями дорогой косметики следы усталости, тревог и сомнений. Инес бодрым шагом подходила к знакомым дверям, открывая их и ловко переворачивая винтажную табличку с надписью «открыто». Как же ей хотелось убежать, скрыться, уехать из этого города. Хотя бы на неделю, побыть одной, а вместо этого приходится нацеплять на себя эту фальшивую маску. Улыбаться посетителям, которые как назло все шли, шли и шли в этот день. После полудня в дверном проеме появился щегольский силуэт того, кого девушка желала видеть сейчас меньше всего. Святые угодники! – войдя Пьер присвистнул и взял с журнального столика книгу, внимательно разглядывая обложку, - Джефри Раш «Иисус Христос - величайшее чудо истории», Инес, мне становится страшно за тебя. - Положи на место! Хотя можешь почитать зубодробительно, но убедительно. - Вот еще! Вдруг уверую. - В чем трагедия? – холодно спросила Инес. - Придется меняться. Девушка смерила вошедшего недовольным взором. Мужчина насторожился. - У тебя все в порядке? Я заходил вчера, мне сказали, что ты взяла выходной. Что-то случилась? - Мог бы позвонить и поинтересоваться, - холеное обеспокоенное лицо Пьера раздражало девушку как никогда раньше. - Я подумал, что ты проводишь время со своим священником и не стал тебе мешать, – невинно пояснил он. - Он не мой, он в казенном пользовании! – зло сказала Инес, не глядя на галериста. - Он отказал тебе что ли? – мужчина довольно улыбнулся, вальяжно облокотившись о дубовый комод, - вот видишь, кроме меня ты никому не нужна. Инес задохнулась от возмущения: - Да какое твое дело! Отказал, не отказал - тебя это вообще не касается, не лезь не в свое дело, – вспылила она. - Отказал, значит, – спокойно парировал Пьер, окидывая подругу насмешливым взглядом, - Что же, я не удивлен. Видишь, не мне одному кажется, что ты слишком заигралась. - Чем обязана такой проницательности: ревности или зависти? – едко спросила она. - Здравому смыслу. Если бы твой знакомый млел от каждой смазливой ветреной мордашки, возомнившей о себе невесть что, то находился бы в иной организации. Молодой человек набирал обороты, сильно задетый холодным тоном и пренебрежением подруги: - Ты вообще знаешь, что кроме твоего расчета и эгоистичных желаний, есть принципы какие-то моральные. Мотаешь жизнь как кинопленку, а здесь тебе Париж – не Голливуд, в последнем кадре тебя супермены спасать не станут, сама будешь расхлебывать свои помои. Ты вообще кого-нибудь любишь кроме себя? – громко, почти крича, высказал Пьер. - С каких это пор мы стали такими моралистами? Ты укоряешь меня, ты, обводящий вокруг пальца свою престарелую пассию, меняющий девиц как перчатки, использующий людей как разменную монету, ты будешь мне говорить что хорошо, а что плохо? Инес поднялась, выбросив вперед руку с указательным пальцем, она произнесла сдержанно и звонко: - Вон, вон отсюда! Мужчина сначала побледнел, потом покраснел. Затем резко развернулся, и вылетел на улицу, со всего размаху хлопнув дверью так, что задрожали стены. Едва не сорванный дверной колокольчик жалобно зазвенел. Словно в замедленной киносъемке, Инес видела, как от удара вибрирует небольшой изящный столик, приставленный вплотную к стене. Как фарфоровая ваза, стоящая на нем качнулась и стала заваливаться в сторону. Послышался звук бьющейся керамики. Сердце девушки ухнуло и упало вниз. Китай. XIX век. Баснословная стоимость. Кара. «Кара Господня за все содеянное» - обреченно подумала Инес, с силой сжимая виски… Неделя теснила неделю. Жизнь постепенно входила в привычную колею, и девушка практически успокоилась и старалась больше не вспоминать о досадной встрече с приором из Сен-Жерменского аббатства. В древнюю церковь она больше не заходила и вообще старалась огибать все улочки поблизости, боясь столкнуться с Раулем, старательно исполняя его наказ. Образ статного священника постепенно поблек в сознании Инес, лишь поселившееся чувство неизвестной тоски не давало девушке покоя. Незримо менялось что-то в ней самой. Медленно и неумолимо. От чего томится ее душа, Инес не ведала. Единственное, что она сознавала точно – она задыхается в этой атмосфере лжи и обмана, окружающей ее. Все то, чем она восхищалась, к чему стремилась, оказалось миражом, иллюзией, красивой оберткой, скрывающей гнилое нутро. Респектабельные состоятельные знакомые, весь этот мир блестящего лживого бомонда, вызывали тошноту. Пустые бесполезные люди, прожигающие собственную жизнь. Марионетки, рабы чужой воли и собственных прихотей и она, она была одна из них… Спустя какое-то время Инес помирилась с Пьером, великодушно не посвятив приятеля в оказию, случившуюся после его громкого ухода из антикварной лавки. О священнике никто из них больше не упоминал. В один из приятных июльских вечеров галерист довозил Инес до дома. Проезжая мимо церкви Святого Германа, он притормозил: - На днях прилетают мои немецкие партнеры, придется устраивать им обзорную экскурсию по ближайшим достопримечательностям. Свожу их сюда. Пойду, узнаю расписание служб. Ты со мной? Девушка отрицательно мотнула головой. Украдкой она наблюдала за удаляющейся спиной Пьера. Вскоре он скрылся в дверях храма. Через ограду был виден уголок сада с прогуливающимися по нему людьми, которые неторопливо направлялись к выходу. Инес присмотрелась, и сердце ее отчаянно забилось. В одном из них она узнала брата Тука – отца Валериана. Он о чем-то разговаривал, по-видимому, с прихожанами, улыбался, то и дело, обращаясь к высокому мужчине в черном. Его фигура казалась смутно знакомой. Волнение охватило девушку. Пьер сел в машину и посмотрел в зеркало. -Ну, как узнал? - как можно более безразлично спросила она, глядя в окно на таинственного незнакомца в церковном саду. Наконец, он развернулся так, что были видны его черты. Инес облегченно выдохнула. - Узнал. Узнал много интересного. - Например? – почти весело спросила она - Приор твой, приснопамятный, в больнице лежит …