Право на ошибку

С залихватской ловкостью наполнялась дорожная сумка. Проворная маленькая рука метко, почти не глядя и не заботясь о последствиях, отправляла необходимое в темные распахнутые недра.  — Может объяснишь, что происходит? — Пьер непонимающе уставился на снующую по комнате Инес. — Я уезжаю на несколько недель на север страны, — бойко крикнула подруга, не глядя на него. Словно вакханка, исполняющая древний танец среди мечей, девушка неистово и юрко обходила раскиданные по полу вещи, об которые Пьер не раз запнулся, пытаясь добраться до дивана. Наконец, когда ему это удалось, он с облегчением вздохнул, машинально осмотрев носки своих фирменных модных ботинок. Удовлетворившись увиденным и забравшись на безопасную возвышенность, он приосанился и устремил на девушку взгляд полный укора. - Уезжаешь?! Если бы я не пришел к тебе, значит, ты бы исчезла, даже не попрощавшись?  — Прости, — эхом отозвалась Инес. «Щетка, лосьон, книга… все ли я взяла?», — мне действительно нужно уехать. Я решила начать все заново.  — Ты уверена, что для этого необходимо увольняться с престижной работы, забывать старых друзей и нестись из Парижа, сломя голову? — Не переживай, дешевая ты шкурка, я все сделала. Твои партнеры будут довольны. Картины, которые ты мне приносил на экспертизу, подлинные. Можешь заключать сделку. Все бумаги готовы. Галерист, внутренне ликуя, принял оскорбленный вид, словно говоривший: «Вот, как ты обо мне думаешь?». Хотя, собственно, в первую очередь поэтому и переполошился, узнав в лавке, что подруга решила скрыться в неизвестном направлении. — Я думал, мы проведем это Рождество вместе. Девушка подошла и села на диван.  — Понимаешь, я так хотела перемен и вот, они настают, и я бегу, боясь передумать, остаться. Не отговаривай меня.  — Ты влюбилась что ли, дурочка? Инес и сама не знала, что с ней творилось. В ее душе пели херувимы, а губы расползались в счастливой улыбке. Когда в магазин зашел отец Рауль и девушка узнала его, ноги ее подкосились, а сердце камнем слетело в пропасть. Несмотря на сильное волнение от прекрасных глаз антиквара не ускользнуло смущение посетителя. На бледных щеках мужчины проступил румянец, а взгляд стремительно и упрямо оглядывал все находящиеся в поле зрения объекты, старательно избегая особы стоящей напротив. Было заметно, что священнику была неприятна эта внезапная встреча.  — Могу я вам помочь с выбором? — вновь спросила девушка, оправившись от изумления и в свою очередь разглядывая Рауля де Магвайра. Она отметила, что преподобный отец похудел со дня их последней встречи, а трость хоть и служила знаком постигшей священника оказии, добавляла шарма его романтической наружности и была весьма к лицу. «Как вору — все в пору» — весело подумала она. К ней вернулось прежнее хорошее расположение духа. Беспокоил лишь колючий непримиримый взгляд, упорно не замечающий девушку, но она решила держаться любезно и независимо. Священник, пробормотав, что он благодарит за помощь, но в силах справиться сам, стал разворачиваться в направлении выхода. Инес бегло осмотрелась. Посетители находились в отдалении. Девушка негромко рассмеялась, делая шаг навстречу мужчине.  — Как вы себя чувствуете? Право, отец Рауль, я могу подумать, что вы сбегаете от меня. Я не кусаюсь. — Я тоже, — остановился, пристально посмотрел так, что девушка внутренне поежилась, но вида не подала. — Вы ищете подарок на Рождество? Могу ли я узнать род деятельности и интересы одаряемого? — доброжелательно произнесла Инес, как ни в чем не бывало. По-видимому, деловой тон собеседницы немного успокоил раздосадованного пастыря и слегка расположил к себе.  — Я действительно ищу, что бы подарить страсбургскому архиепископу и, к сожалению, ничего не знаю о его предпочтениях.  — Это сложная задача, — честно призналась нахмурившаяся Инес, недоуменно потирая лоб. Этот бесхитростный невольный жест вызвал легкую улыбку на лице будущего викария. Девушка воодушевилась.  — Посмотрим, — Инес вспорхнула на деревянную стремянку у стеллажа, занимавшего всю большую стену, и достала с полки небольшую книгу с алеющим широким языком закладки.  — Вот! — Находка была торжественно вручена в широкие ладони священника, — Это часослов, созданный на манер знаменитой рукописи герцога Беррийского. Конечно, не XV век, всего лишь середина XX, но эта книга украшена копиями миниатюр братьев Лимбургов, выполненных вручную. Рауль озадаченно разглядывал печатное издание, лишь смутно понимая о чем ему сказали. Знатоком искусства он не был. Видя замешательство клиента, Инес великодушно пояснила: — Великолепный часослов герцога Беррийского — знаменитое произведение средневековой живописи северной Европы. Сердце преподобного отца с упоением откликнулось на последние слова. Он вдруг вспомнил, что его друг добряк и остряк Гралле, у которого он был сегодня утром, сказал, что его высокопреосвященство чистокровный немец, и священник лелеял надежду, что таким подарком он вполне может угодить и произвести самое приятное и выгодное впечатление. Девушка тихонько отошла, мило заговаривая с посетителями, и тайком посматривала в сторону высокого мужчины с книгой в руках. Нет, он не собирается уходить. Инес облегченно вздохнула. Одновременно ей было неловко и радостно видеть его. Это было трудно признать. Безумно хотелось поговорить. Открыть душу. Просто. Не играя роли, не продумывая тщательно фразы, дипломатически выстраивая их. Без кривляний и кокетства мирно беседовать. Когда-то близкие, знаменитые и напыщенные друзья отдалялись все дальше: Инес не искала с ними встречи, а они, в свою очередь, не трудились напомнить о себе. Респектабельные вечеринки и рауты давно не видели Инес. Девушка постепенно сходила со сцены этой ярмарки тщеславия, прячась в тени ее закулисья. Пьер мог бы составить компанию холодным зимним вечером, но и он навряд ли был способен понять, что творилось в душе Инес. Так пускай все услышит Рауль. Он видел ее благородной и низкой, смиренной и опасной, не зная о ней ничего: кто она, откуда. Впервые ей захотелось побыть откровенной и внезапное появление священника показалось неслучайным. Постепенно бесконечный шумный и веселый поток бойких покупателей сходил на нет. Магазины бульвара один за другим меняли свои вывески, извещая запоздавших туристов и парижан, что они только завтра радушно распахнут свои двери. Старинные часы мерно и торжественно пробили окончание рабочего дня. Мужчина вздрогнул, словно очнувшись, и посмотрел на циферблат. Погрузившись в тщательное изучение предполагаемого подарка и предавшись честолюбивым мечтам, кюре не заметил, как антикварная лавочка опустела. Внутри остались только он и продавец.  — Простите, — спохватился Рауль, решительно захлопнул книгу и подошел к кассе.  — Не хотите выпить чашечку горячего шоколада? — вдруг спросила Инес, принимая деньги. Виноватая улыбка скользнула по нежным губам. Она посмотрела на своего покупателя, встречаясь с напряженным пытливым взглядом холодных серых глаз. — Разве вам не пора домой? — Меня там никто не ждет, — сказала дрогнувшим голосом, опустив глаза. Тут же устыдилась. Не хотелось выглядеть жалкой, поверженной. Особенно перед ним. С чего она взяла, что он сможет ее понять? А, махнула про себя рукой, пускай знает. — Просто все в моей жизни идет крахом и я не знаю, что мне делать. Надменная улыбка кюре исчезла. Инес показалось, что в сумрачных глазах промелькнуло сочувствие.  — Ну, так как насчет шоколада? — нарочито бодро спросила девушка, вскинув голову. А у самой в глазах надежда, почти мольба. Рауль вздохнул и стал снимать свое пальто. Что же, он никуда не торопился. Завтра с утра он поедет в Страсбург. Там ждет его новая должность, новые задачи, люди. Это был последний вечер в надоедливом Париже, правда развеять волнение и скуку викарий намеревался в иной компании. Он не доверял Инес, как и всем женщинам в целом. Слишком скользкими, непонятными и изворотливыми представлялись они ему. Но что-то дрогнуло внутри священника при виде промелькнувшей боли в медовых красивых глазах, вспомнился ее приход в больницу. Внутренний голос настойчиво твердил о христианском долге, повелевающем помогать нуждающимся, утешать скорбящих. В конце концов, он священник. Рауль осторожно опустился на указанный стул. Поставил трость рядом. Осмотрелся. За окном мирно лился желтый свет бульварных фонарей. Холодный ветер нервно играл на струнах дождя. А внутри лавочки тихо, уютно. Предметы — свидетели прошлых столетий величаво покоятся на витринах. Мерно тикают массивные часы, из маленькой кухоньки плывет умопомрачительный запах ванили и шоколада. — Осторожно, он горячий, — сказала Инес. Натянуто засмеялась над своим нелепым предупреждением. Поставив перед гостем пузатую маленькую кружку с густой ароматной жидкостью, она села напротив с чашкой в руках. — У вас замечательная лавочка, — Рауль с явным одобрением взирал на интерьер. - Ну, она не моя, конечно, да и я здесь уже на птичьих правах. - ? — Вазу разбила, XIX века. Третий месяц без зарплаты сижу. Вот возмещаю убытки, надеюсь, к Рождеству выплачу. Осточертело все! — неожиданно выпалила Инес. Жалобно звенькнула кружка, резко поставленная на стол, — надоело притворяться и угождать. Словно вместе с фарфоровыми осколками осыпалась пелена с моих глаз. Я так билась за это место, так желала сюда попасть. А чем я занимаюсь? Торгую тщеславием и самомнением. Думаете, кто-то понимает истинную ценность всех этих вещей? Не цену в долларах и евро, а ценность. Ходят, примеряют к себе, цокают от удовольствия, покупают для статуса, для собственной значимости. Вот и вы приобрели для себя кота в мешке, клюнув на громкое название. Священник добродушно засмеялся. Свободно откинулся на спинку стула. — Я полагаю, архиепископ по достоинству оценит ваш выбор. Он, в отличие от меня, не такой невежда. — Он ваш знакомый? — Он мой начальник. — Так вы покидаете Париж? Новая должность? Собеседник утвердительно кивнул. — Рада за вас. Родители могут вами гордиться, — ответила бесцветно, отвернувшись к окну. Не увидела, как горечью наполнились серые глаза. Удивилась, заметив, как Рауль поднимается и отходит, застыв у великолепной громады резных курантов. Что не так она сказала? — Давно хотела вас спросить, вы ведь не француз? Магвайр — это ведь ирландская фамилия? Растерянный взгляд упирается в широкую спину мужчины. — Во мне течет нормандская кровь, — послышался глухой голос, — мои предки жили в Англии. Во время Второй мировой мой дед был отправлен во Францию вместе с британскими войсками. Он так и не смог вернуться. Дивизия не успела полностью эвакуироваться, когда Франция разорвала отношения с Великобританией, предпочтя перемирие с немцами. Дед участвовал в сопротивлении. Здесь он и познакомился с моей бабушкой и осел окончательно на французской земле. По крайней мере, это все, что я вынес из рассказов отца. Священник сделал большую паузу, будто собираясь с силами. Инес замерла.  — Родители погибли когда мне было шесть лет. Автокатастрофа. Рауль надолго замолчал. — Если Бог — это любовь и добро, почему он допускает такие трагедии, поступает так жестоко? — прошептала пораженная Инес. Священник развернулся. — Не говорите так! Если бы не тот ужасный приют, куда я попал после гибели моих родителей, я никогда бы не встретил священника, приласкавшего меня и устроившего в католическую школу, а затем и в семинарию. Я никогда бы не стал тем, кем я являюсь. Все есть промысел Божий. — Неужели, чтобы сделать вас священником, Богу нужно было умертвить ваших родителей?! — возмутилась Инес. — Нет, Богу это не нужно. Но Бог — это любовь. Любовь беспощадная, призывающая человека к выбору. И человек этот выбор сделал, от которого привнес в мир смерть. Злу руки развязал. Вот так и живем теперь на земле втроем: Бог, человек и дьявол. Попробуй, разберись в этом клубке, чья воля восторжествовала: Бога, который ведет человека к себе разными путями, водителя, который решил полихачить, или сатаны? Кюре говорил с жаром, выпрямившись и по-королевски опираясь на трость. Девушка замерла. Такого Рауля она боялась больше всего. Недоступного, беспринципного, властного и непредсказуемого. Словно вышедшего из ее сна, о котором она вспоминала с содроганием. Было чувство, что священник заполнил собою все пространство. Таким значительным показался он Инес в этот момент. — Ваше преподобие, вы прирожденный оратор, я почти уверовала, — попробовала она пошутить. Мужчина снова подошел к столу, тяжело присел и взглянул с лукавым прищуром. — Вы любите сладкое? — неожиданно спросил он, разглядывая дымящуюся чашку в ее руках. — Обожаю! — честно призналась Инес. — А вы, разве нет? — Не знаю. Я просто не привык к нему. В интернате, где я рос, нам давали иногда леденцы из пережженного сахара, в семинарии был строгий режим со сладким лишь по праздникам, а потом я вовсе отвык от лакомств. — Простите, — пролепетала Инес. — Нет, нет. Я пью этот напиток с удовольствием. В подтверждение своих слов Рауль с упоением сделал глоток шоколада и зажмурился. Поставив пустую кружку, он произнес: — Если вы не изменили своим вкусам несмотря на обстоятельства, значит не так уж все плохо. Достав из своей сумки кожаный органайзер, он написал что-то на вырванном листе и протянул собеседнице. На бумаге был записан адрес. Инес удивленно вскинула брови и непонимающе посмотрела на священника. Тот спокойно пояснил: — Это конечно не престижное высокооплачиваемое место, к которому вы стремились. Но, вполне на первое время для вас подойдет. Как рассчитаетесь с работы, приезжайте в Страсбург. К Рождеству наша епархия готовит множество благотворительных мероприятий, ваша помощь не помешает, а дальше вы решите, что вам делать. О жилье не беспокойтесь. Если вам нужны деньги — скажите. Думайте неделю и дайте ответ. Рауль приписал на листке телефон. Струя холодного воздуха нырнула внутрь магазина вместе с закрывающейся дверью. Обескураженная Инес долго стояла у окна, сжав в руках заветный листок, глядя, как растворяется в сумерках зимнего вечера темная высокая фигура в клетчатом шарфе…