Horn Hell Ring

Небо было темным, но поразительно спокойным. Только слабые порывы ветра порой колыхали верхушки деревьев, после и вовсе оставляя их в покое. Где-то на земле, в высокой траве распевались или же убаюкивали мир своим стрекотом цикады и другие насекомые, будто просыпающиеся вечерами, а свет в далеких окнах города, не видного отсюда, потихоньку угасал, погружая мир во мрак. Однако за подобным можно было лишь наблюдать – шум лопастей перекрывал все звуки мира, лишая тебя возможности прочувствовать атмосферу подбирающейся ночи. Еще в разрушенном штабе Мельфиоре, члены какого были казнены за неповиновение и преданность своему боссу, отказываясь раскрывать нужную независимому отряду Вонголы информацию, Фран вел себя более раскрепощенно и как-то дружелюбно. Теперь же, находясь в окружении, кажется, коллег, парнишка и вовсе смолк, только изредка поглядывая в мою сторону, что-то считывая с моего лица. -Ох, мне так жаль, что тебе, девочка, пришлось всё это увидеть, - будто лучшая подруга с комплексом матери Терезы, привставая с места и накрывая своей ладонью мою руку, покачал головой Луссурия, будто пытаясь поддержать. – Как бы мне не хотелось, чтобы твоя светлая головка теперь была забита всем этим… -Какая разница. – голос Леви, который пугал одним только присутствием, источая до ужаса нагнетающую и грозную ауру, раздался не то чтобы неожиданно, но я поморщилась, стараясь игнорировать, но и реагировать как можно более смиренно и адекватно на любые действия основных сил Варии. Сам тот факт, что я находилась наедине с хранителями солнца и грозы, под их наблюдением, никак не давал расслабиться. Я понимала, что даже Фран ничего не сможет сделать, получи они неожиданный приказ о моей ликвидации, или если им в головы взбредет что-нибудь странное. – Босс приказал, значит, мы обязаны подчиниться. Ты имеешь что-либо против, Луссурия? -Боже, Боже, Леви, ты решил оскалить на меня зубки, или просто играешь и красуешься перед дамой?- что-то неадекватное все же мелькнуло в тоне хранителя солнца, а после он вновь расплылся в добродетельной улыбке, поворачиваясь ко мне. – Не обращай внимания, лучше скажи мне вот что, дорогуша, как твои раны? -От них ничего не осталось, – я только кивнула, чувствуя все же неловкость. Луссурия да и Леви, какого Фернанд часто называл отвергнутым псом с односторонней привязанностью к боссу, смотрели на меня с неким интересом, какой не могли скрыть за привычными масками на своих лицах, а я понимала, что того представления, устроенного мной в день уничтожения одного из штабов Мельфиоре, я вовсе не помню. – Спасибо. -Йоко-са-ан, благодарить этих людей вовсе не благородное дело-о, - вновь прерывая хранителя солнца, вставляя свои колкие фразы, характерные ему с детства, отозвался Фран, как-то безучастно глядя в окно. Однако то, что он вообще что-то сказал, будто заботясь обо мне, грело душу, заставляя мысленно улыбаться. Мое же физическое тело не было способно сейчас выражать эмоций или чего-то другого – слишком уж велико было напряжение последних дней. Рядом с людьми из Варии ты вечно ощущал дискомфорт и опасность: казалось, на тебя в любой момент может упасть рояль, да и тот факт, что женщин члены отряда будто не видели, теперь изучая и почти сжирая тебя взглядами, тревожил не на шутку. -Заткнись, Фран, ты – всего лишь замена. – как-то сурово, будто действительно пытаясь задеть паренька, грубо и сухо отреагировал хранитель грозы, скрывающийся частично в темноте, вернее, в темном углу. – Если бы не смерть Мармона, так и продолжал бы… -Ну-ну, прекратите оба! – тут же вмешался Луссурия, отчего-то повышая голос в подобной ситуации. Впрочем, слова Леви мне вовсе не понравились, как и его поведение, и аура, и необъяснимая преданность боссу Варии. Всё в нем меня отталкивало, но слова о Фернанде – заинтересовали и насторожили. Я говорила, что не буду лезть в прошлое, не желая увязать в печали еще больше, но… я часто нарушала свои обещания. -Я ничего не начина-ал, Луссурия-сан, это глупая собака босса достает меня-я. Кыш-кыш, мне не нужны блохи-и, - показательно дергая кистью, будто отгоняя назойливое насекомое, с тем же равнодушием накалял обстановку Фран, давая понять, что с годами его язвительность лишь развивалась, принося окружающим много неприятностей и нервных срывов. – Фу, фу-у, уродливая псина… -Ну же, прекращай это, ты обижаешь Леви, - огорченно протянул хранитель солнца, теперь разрываясь и не зная, к кому ему бежать: то ли к хранителю грозы, то ли к мальчишке. Высокий мужчина же, скрывающийся частично во мраке салона, будто лишился всякого контроля, резко подрываясь с места. Казалось, вместе с его движениями и вертолет как-то покосился в сторону, чуть отклоняясь от курса. – Ну-ну, не нужно так злиться. -Да Вы, Луссурия-сан, тоже тот еще… - игнорируя попытки хранителя солнца прекратить возможную ссору, какая в рядах независимого отряда убийц явно не является словесной, а влечет за собой особые последствия и отнятые жизни, все сильнее разжигал гнев Леви Фернанд. – гомо… -Фран. – по какой-то привычке, будто всплывшей в сознании, вспоминая частые перепалки мелкого Дюпон с соседями и продавщицей, так, кажется, и не нашедшей себе пару и семью, прервала я подростка на полуслове. Получилось не то чтобы неосознанно, но Фран замолчал, вновь отворачиваясь и смиряясь, тем самым подчиняясь такой же своей привычке из детства. Правда, раньше он еще и дулся на меня. Однако лица хранителей Варии стоило видеть… -Боже, Боже, нашего Франа можно успокоить так просто? – шум лопастей стал заметно громче, а вертолет принялся сбрасывать высоту, поднимая через какое-то время клубы пыли. Выглядывая в окно, я видела тот же особняк, откуда когда-то неудачно выбралась, попадая в большие переделки. Мужчина в форме размахивал флажками разных цветов, указывая место для посадки, люди мельтешили и перебегали под вертолетом, куда-то торопясь, а те же белые лучи всё рыскали по территории, задевая порой наблюдательные пункты. Принимая помощь Луссурии, что ловко и привычно покинул вертолёт следом за Франом, соскочившим на землю, я опиралась о его сильную руку, какая вовсе не состыковывалась с характером и поведением. Хотя, казалось, что всё это – лишь внешняя оболочка: так же как и само здание Варии. На вид это был обычный особняк, просто хорошо защищенный, но вспоминая ту атмосферу, царящую в коридорах, сердце невольно сжималось, причиняя некий дискомфорт. Здесь слышались команды на смешанных языках, пыль порой попадала в глаза и рот, где-то на цепях лаяли псы с густой и ухоженной шерстью, игнорируя приказы замолкнуть, а после очередной вертолет с офицерами приземлился в паре метров от летательных аппаратов, прибывших до этого. Стоило только двери отъехать в сторону, показывая трепыхающиеся серебряные волосы, из-за каких лицо мужчины становилось еще более раздраженным и недовольным, как боевого капитана тут же окружили рядовые, желая то ли получить указаний, то ли пи*дюлей. Громкий голос мужчины заставлял шарахаться и отворачиваться лишь меня, потому как все, кажется, уже привыкли к подобному, спокойно реагируя на громкие крики, посылающие на все четыре стороны. Скуало Супербия был человеком простым в объяснениях и разговорах: он не сдерживал ни одной своей эмоции, кроме положительных и милых, придавал своей речи эмоциональной окраски руганью и откровенными матами, был честен с самим собой. Размахивая оружием, будто по привычке, а может, желая искромсать тела всех присутствующих, мужчина лишь оттолкнул от себя назойливых рядовых, что-то крикнув в сторону вертолета. Луссурия, да и Фран, какие исчезли из поля зрения неожиданно и резко, теперь показались рядом с Леви, какой был будто готов упасть на колено, смиренно опуская голову, выражая свое уважение и фанатичную преданность. Казалось, подобным образом не выглядел никто, уверовавший в Иисуса Христа или Создателя. Отчего-то тело напряглось, а удары сердца стали куда сильнее и громче – я слышала их в собственных ушах. Казалось, на эти затянувшиеся мгновения всё вокруг замолкло и исчезло, позволяя донестись до слуха лишь чужому тяжелому и уверенному шагу, застывшему в голове. Аристократическое высокомерие человека, знающего собственную цену, величие, скрывающее за собой кровавые истории, цинизм, жестокость, гордость, равнодушие, нигилизм, дикость и в то же время официальность – в этом шаге, в этом человеке заключались все противоположности мира. Создалось ощущение, что взгляд каждого здесь присутствующего был обращен на этого мужчину, мрачного, как сама материя за пределами атмосферы и озонового экрана. Каждое его движение было четким, переполненным силой и в то же время отвращением к окружающим. Было бы честно сказать, что этого человека я видела лишь мимолетно, но впечатление он оставил. Последующие тридцать минут я точно не могла выбросить этого мужчину из своей головы. Хотя, назвать его просто мужчиной я тоже не могла. Его вид не подходил ни к одному собирательному образу или стереотипу, а кроме сдержанной ярости и мощи, кажется, ничего не исходило от босса независимого отряда убийц Вонголы. И все же я не понимала той преданности Леви по отношению к этому человеку, потому что сама я ощутила дрожь ужаса. Тот момент, когда все офицеры Варии вместе с боссом собрались на территории базы, то мимолетное мгновение, когда их сила, сдержанная безопасностью, была сконцентрирована в одном месте, когда они оказались так близко друг к другу – мои ноги подкосились. Невероятная аура, подавляющая, расплющивающая и лишающая чувства реальности, почти уничтожала тебя, заставляя верить, что эти люди способные на все. А затем все они разошлись. Я стояла посреди воцарившейся беготни, ощущая себя более чем неуверенно. Казалось, я – девочка, вызванная к доске, не знающая простейших вещей, что-то мямлящая себе под нос. Обо мне будто совсем позабыли, позволяя пребывать в растерянности. Однако уже в следующее мгновение резкий выкрик у самого уха заставил отшатнуться в сторону, слыша застывший в голове звон. Бесцветные зрачки смотрели то ли удивленно, то ли ошеломленно, а Скуало Супербия лишь закатил глаза, будто спрашивая: за какие грехи ему досталось всё это. Хотя, каждый понимал, что грехов этот человек совершил огромное количество. -Что мне делать?- чуть отходя от громкого голоса длинноволосого мужчины, поглядывая в сторону рядовых, какие порой останавливались, непонятливо косясь на меня, думая, стоит ли вообще ко мне приближаться или оставить всё как есть, с какой-то обреченностью в голосе я задала вопрос. Не хотелось делать то, из-за чего после умрешь. -Да что хочешь, - хватая за руку, больно сжимая запястье, давая своими действиями понять, что слова «аккуратность» и «сдержанность» ему не знакомы, рыкнул хранитель дождя, таща меня за собой в сторону здания. – Но лучше не выходи из комнаты, потому что это – не детский сад и не штаб Вонголы. Окажешься в темном углу, лишишься невинности, и после никто не будет вытирать с твоего лица сопли и слезы… -Я уже поняла, - не желая слышать подобных слов, чувствуя дрожь от одних только представлений подобного, я резко прервала Супербию, получая в ответ лишь взгляд суженных глаз, чьи эмоции прочесть было попросту невозможно. Пускай этот человек и выглядел прямолинейным, но свои мысли он все же не открывал каждому встречному. Возможно, только его жертвы могли знать хоть что-то личное об этом человеке, но проблема в том, что они уже никому и ничего не расскажут. -И не попадайся мне на глаза, психичка! – почти заталкивая меня в комнату, игнорируя любые женские слабости, характерные каждой представительнице данного пола, напоследок бросил боевой капитан, с грохотом захлопывая тяжелую дверь. Этот звук, кажется, эхом раздался в голове. Это была та же комната, окно которой стало путем глупого побега. Я стояла напротив двери с минуту, ни о чем не думая, понимая, что одна-единственная мысль повлечет за собой целую цепочку проблемных моментов, а после повалилась на кровать, буравя тяжелым и усталым взглядом потолок с рельефной лепкой старых времен. Отчего-то стало так одиноко: казалось, по ту сторону двери кипит и бурлит жизнь, а здесь… я будто вновь оказалась в той темноте, созданной, по словам Скуало Супербии, Франом. Хотя, большим вопросом было и то, что называют в Варии жизнью – просто находиться здесь было странным и опасным. Мне точно хотелось увидеть хранителя тумана Варии, но так же я думала о Рокудо Мукуро, который, оказалось, является настоящим стражем Вонголы. Получалось так, что Хром Докуро была его заместителем или, может быть, помощником. В этом я вовсе не разбиралась, волнуясь о Фернанде. Я уже начала догадываться, что последний обладает кольцом ада, но верить в подобное не хотелось совершенно: если этот ребенок обречен попасть в преисподнюю, я не смогу простить себе подобного. И всё же только Фран мог объяснить мне, что означает «продать душу». Я хотела его увидеть, но в то же время боялась необходимого разговора, какого избегала всё время в полуразрушенном штабе Мельфиоре. Понимая, что отмахнуться от мыслей не получится так просто, я бросила взгляд на светлую дверь, почти сливающуюся с тоном выкрашенных стен, чувствуя неожиданное желание попросту утонуть в ванной. Закрыв входную дверь, следуя совету боевого капитана, который знал своих подчиненных куда лучше меня, я быстро стянула сапоги и плащ варийской формы, одолженный запасливым, как оказалось, Луссурией. Этот человек вообще был странным, как и каждый здесь. Теплая прозрачная вода расслабляла напряженные мышцы, однако она не могла прогнать ужасных мыслей и картин, что представали в голове, показывая то прошлое, то возможное будущее, то смешиваясь и переплетаясь, производя в сознании какое-то глупое безумие. Тело обмякло, а я, вовсе не сопротивляясь, нырнула под воду. Первые секунды было непривычно, вода затекла в нос, а после, обхватив руками колени, прижимая их к груди, я только закричала. Я кричала так громко, как могла, но весь звук растворялся в пузырьках, поднимающихся на поверхность. Я кричала, пытаясь выплеснуть боль, обиду, страх и раздражение, а после вода проникла в легкие, заставляя вынырнуть, тут же заходясь в кашле. Вцепившись руками в девственно белый мраморный бортик ванной, чуть перевешиваясь через край, я выплевывала воду, струи какой теперь стекали по лицу, с волос и других частей тела, пропитывая влагой небольшой пушистый коврик. Глаза покраснели от попадания воды, а слезы не были заметны посреди всей остальной мокроты. И всё же стало куда легче… Обмотавшись полотенцем, наскоро вытершись, я только погасила свет во всей комнате, почти прячась под одеяло. Задернутые шторы на карнизе не пропускали света растущего месяца, а я порой поглядывала в сторону двери, боясь, что ручка вот-вот дернется, и опасность вновь нависнет над моей жизнью. С подобными страхами я и уснула, слыша иногда шаги за дверью… Утро для меня наступило в два часа дня и то из-за упрямого стука в дверь. Осознав, где нахожусь, понимая, что не стоит злить таких людей, заставляя их ждать, я почти выскочила из-под одеяла, тут же ощущая, как подкосились ноги и потемнело в глазах от столь резкого пробуждения. Подобная реакция организма спасла меня от неловкой ситуации: полотенце давно размоталось и смешалось с простынями, поэтому я укуталась в теплое одеяло, напоминающее кокон, боязно проворачивая замок. Вопреки всем ожиданиям в коридоре показался безучастный мужчина с подносом. -Вы не открыли двери утром, поэтому пропустили завтрак, но мне велели удостовериться, что от обеда Вы всё же не откажетесь, - ловко проскакивая в дверной проем, оставляя поднос на круглом столике, какой покоился у окна рядом с оливковым креслом, мужчина так же быстро исчез из помещения. Однако стоило мне лишь прикрыть дверь, как кто-то вновь постучал. – Прошу прощения, не сообщите мне Ваши размеры. Вероятно, без одежды Вы не сможете чувствовать себя комфортно. Подобное удивило меня, но я быстро согласилась, понимая, что отказываться от такого не стоит. Как-то, но обо мне здесь заботились. Через час тот же человек в форме прислуги вернулся за подносом, интересуясь, чего бы я хотела на ужин, а после я поняла, что заняться мне здесь вовсе не чем. Комната была необжитая, от всех предметов разило холодом и одиночеством, поэтому, вероятно, около часа я стояла у зеркала в ванной, просто так рассматривая тело, ожидая, что найду какие-либо царапины или ожоги. Но кроме старого еле заметного шрама на спине, случайно оставленного предводителем якудз, ничего не было. Время текло мучительно медленно, поэтому я почти подскочила к двери, когда в нее постучали. Как и ожидалось, это была прислуга, но уже незнакомый мне человек, какой молча оставил в комнате плотные пакеты с вещами, тут же удаляясь. Наверное, последующие часы до заката я так и провела, примеряя одежду, подбирая один предмет к другому, хоть как-то развлекаясь. Однако стоило мысли о том, что мать справилась бы куда лучше меня, определенно создавая даже из этих несочетаемых вещей шедевр, я опустилась на пол, смотря на этикетку кофты, какую держала в руках. Кажется, с этой фирмой моя дорогая мама, мое солнце, освещающее пасмурные дни, наше с отцом спасение, тоже когда-то сотрудничала. После себя эта женщина оставила так много любви, что ютилась во мне, порой желая выплеснуться наружу, так много хорошего и светлого, что мне становилось стыдно от того, что я вовсе не походила на нее. Непроизвольно, но холодные слезы все же скатились по щекам, после утираемые той же кофтой кирпичного цвета. Переодевшись в классические брюки, больше остального приглянувшиеся мне, с неизменной и излюбленной мной широкой колошиной и высокой талией, какие были уже сшиты со своеобразным тканевым ремнем, я натянула наверх ту же кофту, о какую вытирала слезы совсем недавно. Бросив задумчивый взгляд на пальто варийской формы, решая, что мне не стоит все же надевать его, не являясь членом независимого отряда убийц Вонголы, я принялась складывать оставшиеся вещи, чувствуя, как холоден пол под босыми ногами. Когда в коридоре вновь раздались шаги, я почти не отреагировала, понимая, что здесь лишь два варианта: пройдут мимо или постучат, однако последующие действия с той стороны практически заставили дернуться, порываясь бежать и прятаться в ванной. Только после того, как резкий стук, будто кто-то пытался вынести дверь с ноги, прекратился и послышался грубый и сухой голос, я чуть выдохнула, прикладывая руку к сердцу, что было готово выскочить из груди. -Босс желает видеть такое отребье, как ты, - будто пытаясь указать мне мое же место, смотря сверху вниз, оповестил Леви, тут же скрываясь где-то в темноте коридора. – Дорогу сама найдешь, мусор. Но из комнаты я даже не рискнула выйти, до полного заката солнца содрогаясь и подскакивая с кровати, когда за дверью раздавались очередные шаги или приглушенные голоса. Я не знала, чего боялась больше: встретить членов Варии, какие и не ожидают увидеть в особняке женщину, или появиться перед тем человеком, чья только аура заставляет тебя вжиматься в противоположную стену. Казалось, рядом с тем темноволосым мужчиной, преисполненным гордостью, величием и высокомерием, я не сумею произнести ни единого слова, думая о том, как бы скорее исчезнуть и провалиться под землю… Я даже не помнила, как уснула, однако с утра в комнату почти влетел боевой капитан, стаскивая меня с постели, не обращая внимания на то, что я могла быть и не одета. Я не успела понять ни того, как мужчина отпер дверь, ни того, почему меня тащат в неизвестность за волосы… -У Вас ведь тоже длинные волосы, разве не понимаете, что это больно! – своим хриплым криком я заставила-таки Супербию остановиться. Но в следующее мгновение пожалело о том, что обратила на себя его внимание. Бесцветные волосы резко намотали на кулак, а после лезвие рассекло воздух. Неожиданные слёзы застыли на глазах. -Если не можешь справиться даже с такой болью, то они тебе ни к чему, - утробно прорычал Скуало мне в лицо, отпихивая в сторону, позволяя вдоволь насладиться теми моментами, пока пряди отсеченных волос падали на пол. В темном свете они были необычайно светлыми – будто белое пятно посреди кромешной темноты. Я никак не ожидала подобных действий, потому как в следующее мгновение звонкий хлопок эхом разнесся по коридору. Желание жить исчезло с первого плана, заменяясь обидой и горечью: для каждой девушки ее волосы означают хоть что-то. Кому-то они дороги по причине красоты, кому-то из-за проигранного спора, другим же просто страшно что-то менять в себе, а мне… мне… только единожды отец сказал мне, что хоть что-то во мне его устраивает: я часто ходила с косичками или хвостами, заплетенная матерью, но однажды Наоки Оно, увидев меня с прямыми струящимися по спине волосами, одобрительно кивнул, говоря, что это – нечто близкое к идеалу. Вероятно, тогда он решил, что я буду связана с индустрией моды, а после и разочаровался в моем выборе. -Ты хоть знаешь, как это было важно!? – гневный крик пронзил слух капитана, а я тут же отшатнулась, понимая, что натворила, замечая алый отпечаток пальцев на смуглой щеке Супербии. Однако в следующее мгновение страх быстро затмила беспомощность и скорбь, смешавшаяся с мыслью о том, что родители не были даже похоронены. – Эти волосы, они ведь… папа ведь так… боже, за что?! Я напоминала наркомана, какой рассыпал последнюю дозу неразведенного героина, обязательно нуждаясь в ширеве. Дрожащими пальцами я поднимала пряди с пола, сидя на коленях, осознавая, что теперь моя прическа выглядит чуть длиннее каре по плечо, а глаза слезились. Порой из глотки вырывались тихие поскуливания. -Ты… - даже разъяренный тон члена Варии не смог меня отрезвить. Я лишь резко подскочила, суя под нос мужчине словно безжизненные локоны, позволяя себе разрыдаться в голос. Я даже не знала, что волосы – это нечто настолько значимое для меня. Казалось, слова сами вырывались откуда-то из сердца, желая объяснить всё, что сотворил с моей душой этот злой человек, взмахнув мечом лишь единожды. -Неужели, ты носишь эти длинные волосы из-за того, что тебе так нравится?! Неужели, всё упирается в простое желание?- я схватила Скуало за форменную куртку, заставляя чуть отшагнуть. В мрачном освещении мои бесцветные глаза будто обрели цвет окружающих нас бордовых стен, теперь впиваясь в застывшее выражение Супербии. – Нет, конечно же нет! Не может мужчина выглядеть подобным образом из-за одного лишь желания! Здесь совершенно иное! Вы все будто помешаны на своем боссе, что Леви, что Луссурия, вы все испытываете к нему уважение, и твои волосы выглядят клятвой, прочной нитью обещаний! Так какого хуя, зная, что длина может значить так много, ты, Скуало Супербия, поступил таким гадким образом! Ты ведь убийца, а не идиот!? Зачем?! Кулаком со всей силы я ударила мужчину в грудь, стискивая зубы, желая прекратить рыдать, пряча лицо за оставшимися волосами. Одна только мысль о том, что длины не вернуть, заставляла скулить еще сильнее, сжимая пальцы. Наступила тишина, какую порой нарушали лишь мои всхлипы и вздохи. -Верно, мы все уважаем Занзаса, каким бы говнюком он ни был. Это наш босс, босс Варии, и его приказы выполняются беспрекословно, - отцепив мои будто застывшие пальцы от себя, неожиданно спокойно начал боевой капитан, - но ты позволила себе проигнорировать желание чертового босса. А это влечет последствия. Савада Тсунаеши нашего времени погиб, сейчас вся Вонгола в руках мальчишки и его друзей из прошлого, поэтому ты находишься под опекой Варии. Но если так хочешь умереть, просто скажи, мы все же специализируемся на убийствах… Меня вогнало в дрожь, несмотря на то, что хранитель дождя Варии говорил медленно и спокойно. Возможно, из-за того, что подобное было вовсе не свойственно этому человеку, мне стало так жутко. Однако еще хуже я ощутила себя, понимая, что, кажется, разозлила босса независимого отряда убийц. -Спрашиваю первый и последний раз: ты хочешь жить, Йоко Оно? – меня словно пронзило знакомым чувством, заставляя замереть на месте и во времени, понимая, что нечто подобное уже случалось со мной. Ошеломление и окаменевший вид спали, а я только кивнула, сильнее разрыдавшись. -Конечно же, я хочу жить. *** Всё словно повторялось. Один за другим, моменты всплывали в памяти, и только люди, сообщающие мне безумные вещи, находящие, однако, доказательства, менялись. Когда-то пришедший в мой дом Ямомото Такеши поведал о существовании мафии, о борьбе Вонголы и Мельфиоре, о силе данных Семей, колец, пламени, теперь же хранитель дождя Варии коротко объяснял ту ситуацию, какая сложилась за время моего отсутствия «по эту сторону». Босс независимого отряда же молчал, но это никак не расслабляло: напротив, я была вынуждена часто коситься в его сторону, будто ожидая чего-то жуткого. Можно сказать, я с замиранием сердца думала о том, что произойдет в этом кабинете, когда темноволосый человек, будто уснувший в кресле, произнесет хоть слово. Однако весна наступила достаточно давно: март подходил к концу, а за это время случилось в мире мафии многое. Савада Тсунаеши, возложивший на меня обязанности разведчика в прошлом, согласился на переговоры с боссом Мельфиоре – Бьякураном Джессо. Однако вражеская сторона даже не думала о том, чтобы разрешить конфликт мирно и тихо, они попросту пустили пулю в тело шатена, тем самым почти что выигрывая эту войну. Вот только Савада Тсунаеши тоже являлся отличным игроком – чего не скажешь, взглянув на него в первый раз. Босс Вонголы в тайне от всех разработал странный до безумия и истерического смеха план, который, по словам посвященного во всё Хибари Кея из этого времени, мог дать им шанс на победу. Кольца Вонголы же были уничтожены, потому как являлись одной из составляющих некого Три-ни-сетте, способного разрушить мир, даруя Бьякурану невероятную мощь. Кольцо Хорн же ликовало от последней новости, будто говоря тем самым, что теперь адские реликвии единственные сильнейшие кольца. Но оно явно забыло об упомянутых «Маре». Но и на подобном новости тоже не заканчивались: босс и его хранители из десятилетнего прошлого попали в современный мир, вынужденные сражаться с врагом. На их плечи легла огромная обязанность, а я только удивилась, увидев хрупкого паренька на фотографии: его плечи были так тонки, глаза растеряны, а губы будто дрожали даже на застывшем снимке. В следующее мгновение мне стало жаль юного босса Вонголы, потому что он напомнил мне Фернанда: в жизнях обоих этих людей произошло нечто, что заставило их так сильно измениться. Мне стало поистине печально и угнетенно. Но существование неких коробочек, совместимых с кольцами и пламенем носителя чуть отвлекло меня от подобного: упомянутые предметы я уже встречала в битве с человеком, пользующимся двумя типами пламени, чьего имени я даже не знала. -Я понимаю, что происходящее в мире мафии ужасно, но не понимаю, зачем о подобном знать мне… - от переизбытка информации, из-за расстройства и скорби по волосам, из-за необъяснимого чувства утраты шатена, которого когда-то была готова проклясть, я чувствовала себя отвратительно, вовсе забывая о неуверенности или каком-то страхе. Однако забыла я об этом не на долго. Забыла ровно до того момента, как на меня не уставились глаза цвета старого вина. -Мусор, - тело пронзило волной чего-то до ужаса ледяного, остужающего кровь, обращающего жидкость в алые кристаллы льда, а я смогла лишь сглотнуть ком в горле, перекрывающий дыхание. Это стоило огромных усилий – повернуться лицом к мужчине в кресле. – Ты еще не поняла, что мафия – это тоже твой мир. – замечая опешившее выражение лица, человек только усмехнулся. – Для своей семьи, друзей и прочего говна ты давно умерла, становясь частью надгробного камня, ничего не значащего. Но в этом мире у тебя есть выбор: подчиняться или сдохнуть, как подыхает слабое дерьмо. -А Савада Тсунаеши тоже был слабым дерьмом? – не знаю даже почему, но подобные слова попросту вырвались наружу. Я понимала и слышала тревогу сознания, говорящую о том, что, скорее всего, это мои последние слова, но сказанного не воротишь. – Саваду Тсунаеши уважали, на него даже молились, но вот он мертв, а вместо взрослого человека появляется копия десятилетнего прошлого, которую описывают как спасителя, единственного способного сохранить мир от неминуемой гибели. Это всё, по-Вашему, выглядит нормально? -Врой! При чем здесь Савада? -Да при том, что именно он начал всё это. И именно ему принадлежали слова о том, что мафия никого не отпускает. Я хочу жить и буду делать для этого всё, я понимаю, что прошлого не вернуть, но если бы не этот человек, я бы сейчас была в совершенно другом месте… - это было обвинение не только Десятого босса Вонголы, но, кажется, и своей судьбы, и всей Вселенной. Я была слишком расстроена, чтобы думать и трезво оценивать ситуацию. -Неспособность сдаться, - неожиданные слова босса Варии заставили поднять голову, смотря на прикрывшего глаза мужчину, и меня и Скуало Супербию, будто как-то предотвращающего возможную трагедию, - это то, что отличает мелкого Саваду от гребаной Мельфиоре. Этот идиот, даже если умирать будет, никогда не поймет, что пора остановиться. Только от него, валяющегося в собственном дерьме и захлебывающегося кровью, можно услышать настолько пафосные слова, что хочется ржать. *** Я долго думала о словах Занзаса, касающихся Савады Тсунаеши. Он явно недолюбливал Десятого Вонголу – хотя, это если не вдаваться в подробности, -, но странная доля принятия того, что именно шатен является начальством, всё же слышалась в голосе черноволосого смуглого итальянца. Не знаю, было ли это скрытое уважение, но помимо ненависти и презрения Занзас испытывал по отношению к Саваде что-то еще. И всё же встреча с боссом Варии являлась скорее простой его прихотью, заключающейся в интересе: не каждый день Вонгола берет под свою опеку адвокатов. Хотя, после рассказа о том, как я передавала документы, о том, что столкнулись мы в Намимори, – родном городе Босса Вонголы – Занзас попросту потерял интерес, откровенно скучая и порой зевая. От подобного мне стало легче: казалось, тот человек, что стал интересен боссу независимого отряда, никогда в жизни не получит спокойствия и безопасности. Во время ужина в полном одиночестве в горло ничего не лезло, а я почти ощущала, что тот самый разговор, какого мы оба так избегали, скоро состоится. Наблюдая за людьми за окном, какие обходили территорию, за мертвым садом, о каком все давно позабыли, утопая в спешке и обязанностях, я обреченно обернулась в сторону двери, слыша тихий стук. Отчего-то, но я знала, что человек по ту сторону – Фран. -Йоко-са-ан, Вы выглядите потерянно. – тихий голос почти усыплял, да и приглушенное освещение будто лечило уставшие глаза, готовые в любой момент обезобразиться прозрачными слезами. – Что стало с Вашими волосами-и? Я ничего не ответила, потому что знала, стоит мне лишь открыть рот, как я разрыдаюсь. И буду рыдать долго, вспоминая все самое печальное, что произошло в моей жизни. Я бы рыдала и думала о мертвом псе, о боссе-мудаке, из-за которого переехала в Намимори, о Каташи Тономура и его сыновьях. Вспоминала бы плен якудз и муки Тору Хаяси, Ютаку Кондо и его усмешку, встречу с Хорн и собственное прошлое. От всего это можно было бы умереть, разрывая ногтями собственную кожу на голове и лице, выцарапывая глаза. Поэтому я просто покачала головой, как бы говоря, что всё в порядке. -Раньше Вы тоже были более эмоционально-ой…- словно находя во мне изъян, некое отличие от четырнадцатилетней Йоко Оно, Фернанд опустился на кровать, снимая до ужаса огромную шляпу с головы. Во мраке его глаза обрели какую-то мягкость, а губы наконец расслабились – он все же не забыл, что такое мимика. – Мне жаль, что все это случилось с тобой. -Мне жаль, что я не оказалась рядом в тот раз. Мы так и молчали, лежа на покрывале, ни о чем не думая, лишь чувствуя холод ладоней друг друга. Кожа Франа была нежной, но ледяной и чуть мокрой, а мои руки… мелкие царапинки испещряли пальцы и запястья. Никто из нас не произнес ни слова, оставляя важную тему на другой раз, а я прижимала к себе этого несчастного ребенка, обещая самой себе, что в следующий раз точно сумею защитить, спасти, уберечь. Это было одно из тех обещаний, какое бы я никогда не нарушила. *** Проснулась я в холодном поту, до боли сжимая покрывало. Я подскочила с постели, понимая, что рядом Франа нет, а Хорн веселилось, напоминая, что все еще имеет надо мной неоспоримую власть, власть над моим сознанием и мозгом. Приснившийся кошмар, управляемый адской реликвией, напугал не на шутку по той простой причине, что был реалистичен, и участие в нем принимал Фернанд. Он же был главной жертвой всех кругов ада, всех тварей преисподней, центром всех несчастий и уродств. Я поняла, что более откладывать разговор невозможно, отчего в следующие минуты стремительно неслась по коридору особняка, куда, скорее всего, выходить не стоило, полагаясь и вверяясь интуиции, затуманенной страхом и чрезмерным волнением. Но я не была везунчиком, и кажется, все это знают, - рядовые в знакомой форме однотипного покроя показались впереди, останавливаясь в недоумении. Я собиралось было оставить их в той же рассеянности, не замедляя шага, однако руку ловко перехватили, сжимая суставы, даже не пытаясь сдерживать силу. -Какого черта? – я даже не представляла, что сейчас творилось в голове этих людей. В штабе Варии никогда не бывало женщин, особенно таких, какие бы смело прогуливались по коридорам. Может быть, они приняли меня за глупого и самонадеянного шпиона, может, за временную пассию и подстилку членов отряда, а может, за жертву, выбравшуюся из подземелья. – Свяжись с офицерами! -Нет, вы не… - руки сильнее выкрутили, а пустой взгляд давал понять, что меня считают за пустое место или подобие человека, не имеющего прав или значимости. Тихий шипящий смех сквозь сомкнутые зубы послышался где-то в коридоре, эхом расходясь, кажется, по всему особняку, подбираясь к сердцу, уже скованному страхом, а после тихий пропитанный искушением голос окутал всех нас. Создавалось ощущение, что мы втроем уже попались в липкие сети паука, не имея возможности выбраться. В какой-то момент штаб Варии превратился в царство одного человека, настольную игру с хитрым и лукавым ведущим. Мы стали фигурами на шахматной доске, простыми пешками, какие первыми идут в расход. -Разве так обращаются с дамами? – из темноты, сияя широким оскалом, наслаждаясь этими перекошенными лицами, показался знакомый человек, чье лишь присутствие говорило о том, что день не удался. Да, он был красив, очень красив и почти идеален, но все в нем было безумным. Его внешность была до безумия притягательно, его голос до безумия лукав и страшен, его улыбка, его частично сокрытые черты лица, его движения и мимолетные наклоны головы… Это был человек-безумие с диадемой на светлых густых волосах, какая отбрасывала блески во мраке. -Белфегор-сама! – мужчина, что сжимал и выкручивал мою руку, тут же заставил мое тело выйти вперед, будто на обозрение появившегося офицера Варии, но его слова в следующее мгновение перебили. – Это.. -Это наша гостья, а не добыча, и кажется, в этот раз мы должны защищать букашек, а не давить их. – он оказался слишком близко и пугал не только меня. В присутствии хранителя урагана напряглись даже рядовые, один из которых ослабил хватку, выпуская меня из захвата. – Я уже начинаю скучать по прошлым временам, когда можно было вырезать хоть целое стадо одинаковых людей в офисе или полицейском участке… Такое упоение звучало в голосе Белфегора, что и сам ты будто начинал верить его словам. По одному только кивку члены Варии быстро исчезли, оставляя меня один на один с этим человеком, чьи действия когда-то обратили людские тела в кубики плоти, упавшие на землю подобно частям из тетриса. -Прекрасное сравнение. – я говорила первое, что пришло в голову, ощущая, что молчание рядом с офицером Варии отчего-то напрягает и вгоняет в больший ужас. Кажется, я не должна была бояться этого человека, потому как совершила то же, что совершал он, по крайней мере, я убеждала себя в этом, но сейчас мне было совсем неуютно. -Оно правдивое, все люди – стадо. Некоторые являются исключением, некоторые – ошибкой природы. – мужчина будто чего-то ждал, одновременно с тем упиваясь собственной речью, уважая и восхищаясь самим собой. Он явно был самовлюблен, но, кажется, имел на это право: аристократичная бледность кожи, аккуратные чуть пухлые губы, ровный нос с идеальным углом, длинные тонкие пальцы… - Скажи мне, каково это, убивать так искусно? В царившей темноте, какую разрывали только далекие лампы на стенах, я услышала тихий шепот над самым ухом, а после на плечи мне невесомо опустились чужие руки, тут же исчезнувшие где-то в неизвестности. Казалось, вокруг меня вновь что-то вьется, что-то опасное, способное причинить боль. Чужие пальцы чуть задели прядь коротких бесцветных волос, оставляя на лбу горячий отпечаток обжигающе теплой кожи. -Никак. – я не пыталась лгать или спорить, понимая, что психика каждого в Варии, как и их мировоззрение, отличительно от обычных людей. Да и отрицать очевидные вещи было бы глупо: в моменты расправы и мести убийцам родителей или человеку с двумя типами пламени я не ощущала ровным счетом ничего. -Ха-а? – вероятно, в своей привычной манере, чуть наклоняя голову в бок, протянул светловолосый мужчина. Его руки все жадно кружились вокруг моей шеи, порой задевая болезненно бледную кожу, мочки ушей или скулы. – Совсем никак? -Совсем. Это никак, будто ты ничего вовсе не делал. Просто ничего не ощущаешь, не чувствуешь, кроме мимолетного и мгновенного удовлетворения и спокойствия. Запросто после этого можно есть и веселиться, позабыв об умолкнувшей совести и самобичевании. И даже когда вспоминаешь, страшно и противно от самого себя не становится. Сойти с ума не хочется, как и умереть. Убивать так искусно – это никак. Я смотрела теперь в лицо человека, что стоял передо мной, возвышаясь не только физически, но и ментально. Неожиданно он чуть наклонился ко мне, оставляя между нашими носами пару сантиметров, а после выдохнул прямо в лицо, в который раз сдувая бесцветные и бесформенные волосы со лба. -Прекрасно. – в следующее мгновение его бледная, но теплая рука опустилась на мою макушку, ероша волосы. Я ощутила себя послушной зверушкой, выполнившей команду хозяина, теперь довольного и благосклонного. – Мы все здесь такие. Только гулкие шаги отскакивали от стен, пока вовсе не исчезли. Франа я отыскала в просторном холле. *** -Заключив контракт с кольцом ада при жизни-и, ты отдаешь реликвии свою душу, сознание, воспомина-ания и эмоции, свое время, после оказываясь в аду, созданном лишь для тебя – носителя. И это неизбежно-о. Однако попасть в преисподнюю ты можешь сразу, связавшись с кольцом – если не пройдешь определе-енные испытания -, или в час назначенной миром гибели. Но исход оди-ин – мир внутри кольца, мир крови и огня. Вот что значит, продать душу-у. – на моем лице застыл ужас, смешанный даже не с разочарованием, а с безумием. Глаза остекленели, а губы раскрылись в ужасе, после искривляясь в полосе страха. А в голове истрило от счастья и упивалось моей реакцией, заливаясь от радости ужасным и противным писклявым, порой дрожащим смехом, кольцо Хорн, обманувшее меня, захватившее мою душу очень давно. Продажа души упоминалась реликвией лишь вскользь, она скрывала то, что конец един для всех носителей адских атрибутов тумана, а я уже была обречена оказаться в том месте, переполненном изуродованными голыми телами и кровью, обречена лишиться глаз, занимая место бывшего владельца кольца. -Фран, ты знаешь, куда попадешь после смерти? – Фернанд, это дитя, он тоже обречен, как и я. Неужели, мне не спасти ни его, ни себя… - Ты заключил сделку с кольцом, ты продал душу и прошел испытания. Ты знаешь, куда попадешь потом? -Вероятно-о, в ад. – спокойно, будто подобное его не тревожило, будто он уже побывал в этом самом аду, ответил подросток, тем самым вгоняя меня в полное отчаяние. -А ты видел его, этот ад? – я не знаю, чего хотела добиться подобным разговором, такими вопросами, но слова, кажется, сами вырывались изнутри, желай найти себе применение. Однако мне самой хотелось вселенского молчания и, наверное, перезагрузки. Лично мне время для размышлений сейчас было необходимо. -Не-ет, мы – носители колец -не можем увидеть его, даже если захотим. Это правило адских реликвий. – кажется, даже здесь Хорн пошло наперекор своей сущности, игнорируя законы преисподней, желая лишь веселья для самого себя, желая моих мучений и терзаний. -Ад есть и на земле, – прерывая наш диалог, неожиданно вмешался Луссурия, из чьих уст подобные слова звучали как-то двусмысленно и неправдоподобно. Однако стоило взглянуть на его лиц, непривычно серьезное и отчужденное, как ком застревал в горле. Казалось, мы трое застыли вне потока времени и пространства: все вокруг продолжало куда-то стремиться и двигаться, меняться в одну из сторон, а мы попросту окаменели, выпали из реальности. -Нет, - я лишь покачала головой на слова хранителя солнца, вспоминая мясную фигуру, по какой струились потоки свежей крови, - такой ад никто из вас не видел. -Каким проклятием обладает кольцо Хорн, Йоко-са-ан? – голос Франа был таким же тихим, как стук часовых стрелок, порой нарушающих молчание. Проклятие адской реликвии Хорн было, наверное, самым ужасным лично для меня, пережившей в прошлом сколько дерьма… -Это неважно. – паренек, изменившийся за одиннадцать невозвратных лет, утративший, кажется, веру в добро, обратившийся во мрак и кровавый мир, лишь вздрогнул, замечая на моем лице полное разочарование жизнью и обреченность. – Неважны проклятия и сила адских реликвий. Я не дам поглотить им твою или мою душу, Фернанд, я просто их уничтожу… *** -Я соглашаюсь пройти твое испытание. Если я проиграю и не справлюсь, моя душа сразу же отправляется в ад, как и остатки тела. Если же я сумею сохранить рассудок и принять собственное прошлое, тебе придется ждать того момента, пока я не умру естественной смертью. -Чудесно, милая Йоко Оно. Прекрасно. Мы оба ждали этого очень долго. Позвольте пригласить Вас на танец… адский танец по костям умерших, в окружение проклятых душ и кровавых озер, смешанных со слезами обреченных. Ваши родные будут счастливы, узреть Вас по ту сторону игровой доски… Тело обмякло, а я как стояла посреди комнаты, на том же месте и повалилась на пол, лишаясь любого контроля над всеми конечностями и органами. Мой сосуд для души перестал мне принадлежать. Теперь были лишь темнота и вкус крови.