Horn Hell Ring

Расслабляясь в рабочем кресле, почти растекаясь подобно вялому и тягучему киселю, Джун Мочида поглядывала на знакомые картины за окном, сожалея лишь о том, что этот прекрасный весенний день ей предстоит провести на работе, в диспетчерской. Через распахнутое настежь окно в помещение проникал теплый ветер, забирающийся своими приятными прикосновениями под легкую кремовую блузу, насвистывания крохотных птичек, что скрывались в кронах деревьев, да назойливые, но такие долгожданные солнечные лучи. Звуки порой шипящего и перебиваемого чьим-то смехом с улицы радио делали моменты, подобные этому, неповторимыми, а темноволосая девушка только рассматривала собственные ноготки. Уже пару часов в отделение полиции Намимори не попадало ни одного звонка. Это и радовало Джун – конечно, она ведь за мир во всём мире -, и печалило. Ей было скучно. Какая-то незнакомая птица неожиданно появилась на подоконнике. Потопав своими крохотными ножками по документам, вглядываясь в них глазами-бусинами, словно желала понять хоть что-то, гостья вспорхнула, исчезая среди сочных и молодых листьев. Проводив ее взглядом, Мочида неожиданно вскочила в кресле, придвигаясь ближе к столу. Отыскав в сумке косметичку, девушка вывалила ее содержимое на стол. Если бы кто-нибудь увидел в этот момент лицо Джун, разглядывающей присутствующие цвета помады, он бы решил, что диспетчер занята чем-то невероятно важным. В действительности всё было куда проще. Ярко-розовый блеск Джун отмела в сторону сразу, объясняя это собственному настроению тем, что сегодня вокруг и так слишком много красок и эта будет лишней. Помедлив какое-то время у бардовой помады, делающей черты любой девушки взрослее, Мочида так же смахнула тюбик обратно в косметичку. Выбирая из двух цветов: кораллового и лососевого, - модница полицейского отдела с какой-то детской улыбкой уставилась в зеркальце. -Коралловый придаст твоему чудному личику еще больше чудесности, Джун. Ты будешь чудесной-пречудесной! – заливисто рассмеявшись, девушка только обвела контур губ, кривляясь собственному отражению. – Самой милой и чудесной… Откинувшись на спинку кресла, Мочида неожиданно осознала, что в Намимори этой весной не происходило ничего. Последними радостными новостями стало появление-таки солнца на небосводе – озоновые дыры, слишком быстро увеличивающиеся над Японией и частью Европы, немного повлияли на климат, отчего жители страны восходящего солнца уже и не надеялись увидеть теплого сезона и цветущей сакуры. Однако страхи не оправдались. И всё же в Намимори действительно не происходило ничего. Особенно Йоко Оно не желала радовать коллег своим неожиданным появлением на рабочем месте. После смерти родителей адвокат вовсе не появлялась на работе. За подобное начальство сразу увольняет безответственных работников, однако чем-то альбиноска всё же приглянулась и Ямагата Саданару, и остальному коллективу. Таким образом, она до сих пор была в рядах отважной полиции города. Впрочем, так было после смерти родителей, в первое время. Теперь же Оно не писала даже писем, сидя в родном доме в Хиросиме. Джун волновалась до ужаса, желая помочь хоть чем-то, но на свои предложения всегда получала отказ от слишком холодной подруги. Однажды Мочида сказала, что может проведать Йоко в Хиросиме, но получила она не самый вежливый отказ. Не верилось даже, что подобное ей ответила хорошая знакомая. Кажется, с тех пор Джун и не пыталась больше связаться с остывшей ко всем Оно. С той самой Оно, какой Намимори всегда казался городом, безразличным к чужим проблемам. Прислушавшись к голосу радиоведущего, что рассказывал какую-то забавную историю о противостоянии ада и рая, Джун только усмехнулась. Подобная речь показалась ей достойной и приемлемой для радиоэфира, затем тихий и какой-то слишком осторожный стук в дверь отвлек девушку от собственных мыслей. Оборачиваясь, Мочида встречается лишь с фигурой Каташи Тономуро. Она думает в первые мгновения, что, возможно, начальник собирает срочное собрание – об этом всегда оповещает дежурный -, но затем замечает, как мужчина печален и почти раздавлен. Джун отчего-то становится до ужаса неуютно. Тономуро отчаянно избегал прямого взгляда. -Что-то случилось, Каташи-сан? – девушка только подпрыгивает, решая, что, может быть, гостю стало плохо, всё же он уже не молод. Она успевает только опустить ладонь на его плечо, когда Каташи делает то же самое. -Послушай, Джун, присядь, ладно? – потуплено и запинаясь просит мужчина, усаживая коллегу в то самое кресло. Он бросает одинокий взгляд на распахнутое окно, слыша тот же смех, доносящийся из курилки под окнами диспетчерской, а затем только закрывает створки. -В чем дело? – понимая, что в подобном состоянии мужчину она видела лишь однажды, когда его дети попали в больницу, Мочида начинает ерзать на сидении, невольно сжимая подлокотники. Ей так не по себе… -Дело?.. – тяжко выдыхая, оттягивая несомненно важный момент, Каташи проводит рукой по вспотевшим волосам. Отыскав поблизости свободный стул, мужчина все-таки усаживается напротив диспетчера. – Дело в Йоко, Джун. -Что-то случилось? – неожиданно в голосе звучит отчаяние, смешанное с невероятной тревогой. И это отчаяние Джун пытается скрыть за истерической полуулыбкой. – Она уволилась, решила переехать в Хиросиму? В старый дом? Ее уволил Ямагата-сан, потому что долго не появлялась на работе? Кадзуя Сасаки выиграл приз «Адвокат года»? -Нет, Кадзуя ничего не выиграл… - словно принимая и понимая подобное волнение, в который раз тяжко выдыхает Каташи. Он складывает руки в замок и вновь прячет взгляд. – Понимаешь, в жизни многое бывает… -Каташи-сан, что стряслось? – волнение Мочиды достигает своего пика, и девушка почти слезливо просит объяснений. –Я не понимаю. -Йоко, она, в общем… - начинает мямлить и одновременно бороться с желанием бросить всё это и уйти Тономура. - Я, мне трудно говорить, но… Йоко-сан… -Да говорите же уже! – не выдерживая, вскрикивает Джун, почти подскакивая с места. Она готова ударить дежурного по лицу, лишь бы услышать эти важные новости, касающиеся Оно. -Йоко-сан умерла. – и в этот момент черноволосую будто огрели чем-то тяжелым по голове. Слова прозвучали настолько оглушительно… их Джун никак не могла представить себе даже в самом страшном сне. Весь мир будто утратил звук, и только подобные новости прозвучали в тишине… Застывший ужас в глазах был, кажется, способен вылиться через край. Подобным взглядом диспетчер просит Каташи отречься от своих слов, признать, что он пошутил, но Тономура только отводит взгляд: -Мне жаль. *** Дорога до Хиросимы была тяжелой. Нет, не потому что занимала какое-то время, не потому что была долгой. А потому что ждала тебя в этом городе похоронная церемония, одно лишь прощание. Джун плакала, кажется, не переставая, утыкаясь лбом в плечо Тору Хаяси, на чьем лице застыла мужественная скорбь. Мочиде было плевать на то, что светловолосый мужчина женат, что подобное поведение может вызвать неправильные ассоциации. Девушке было всё равно, потому что боль отгоняла все оставшиеся чувства. Так хотелось найти упокоение. Однако его нигде не было. Почему-то именно в этот весенний день солнце, не видное прежде долгими мартовскими сутками, стало невероятно ярким. Оно будто издевалось над теми, кто пришел проводить человека в последний путь. Издевалось, как издевались и лепестки сакуры, занесенные в этот обитель скорби и тишины, вечного сна и покоя слабым ветром. Хаяси и Джун знали из присутствующих на кладбище немногих. О ком-то они вспоминали из рассказов не самой разговорчивой Оно, кто-то представлялся сам, благодаря их за то, что пришли. Лица одних незнакомцев блестели от соленых капель, физиономии других – не выражали ничего. -Бедная девочка, умерла в таком раннем возрасте, - причитали женщины в стороне. О подобном можно было говорить, не стыдясь, но они отчего-то шептались. – Не прожила положенного срока, так жаль… -Слышала, что тела там и нет, - донесся до слуха очередной тихий голос, вызвавший восклицания удивления. – Да и где оно никто не знает. Кажется, Йоко летела в Рим, где прошел последний показ Наоки, но самолет –бах! – и всё. -Тот самый самолет, что взорвался при взлете? – тут же подхватывая нервирующую тему, отозвалась темноволосая женщина, зная, о чем говорит. – Я слышала об этом. Какая ужасная гибель! -Стоят, шушукаются, и не стыдно ведь. – голос, раздавшийся совсем близко, был обращен одновременно в никуда, но и предназначался для молчаливых Тору и Джун. Обернувшись на слова, они наткнулись лишь на высокого мужчину в белом костюме. – Людям только дай, что повод… Даже на похоронах успевают обсудить насущное. Кладбище не то место, где стоит болтать. Что-то в этом человеке не давало Мочиде покоя. Он был очень высок, статен, и внешность его казалась необычной. Такой же необычной, как внешний вид Йоко Оно. Только подумав о подобном, Джун поняла, что и кожа, и волосы, и глаза – всё в этом человеке знакомо бледное. Еще и белый костюм, какой, кажется, никто прежде не надевал на похоронную церемонию, добавлял незнакомцу света. Он напоминал какого-то даже ангела… -Извините, кто Вы? – мужчина, не отрывая взгляда, смотрел на собирающихся людей. Порой его губы кривились в недовольстве, порой глаза наполнялись тоской. Однако руки по-прежнему скрывались в карманах брюк. – Меня зовут Джун Мочида, а это Тору Хаяси. Мы работали с… с Йоко Оно-сан. -О, коллеги, - уголки губ светлого человека чуть поднялись вверх, и глаза, знакомо бесцветные, теперь смотрели на отозвавшихся мужчину и девушку. - Приехали в Хиросиму из Намимори? -Верно, - согласно кивнул Тору Хаяси. Он даже не знал, что думать об этом человеке. Этот светловолосый мужчина слишком походил на погибшую Оно, какую все они сегодня пришли проводить, но ее отцом он быть точно не мог. Причина даже не в том, что он был недостаточно стар для столь взрослой дочери. Причина заключалась в том, что рядом с возведенной свежей могильной плитой красовались еще две: мать и отец Йоко. -Киоши Хамада, - протягивая ладонь для рукопожатия, неожиданно представился светловолосый мужчина. Тору Хаяси слышал это имя впервые, потому спокойно пожал протянутую кисть. Однако Джун неожиданно переменилась в лице. -Так Вы брат матери Йоко Оно? – утирая слезы, неожиданно поинтересовалась девушка, не думая, что когда-либо встретит этого человека. Погибшая подруга упоминала Киоши редко: но говорила довольно приятные слова о родственнике, говорила, что они с ним очень похожи, после же резко менялась в лице, называя мужчину предателем. Он, кажется, переехал жить в Америку. -Мы с племянницей были похожи, верно? – брат матери бы, казалось, подмигнул, если бы обстоятельства их встречи были иными. Время не подходило для веселья и завязывания крепкой дружбы. -Очень похожи, - удивленный подобными обстоятельствами и открытиями, признался Тору Хаяси. Он почти разглядывал Киоши Хамаду, не замечая собственного пристального и изучающего взгляда. – Не думал, что ген альбинизма может проявляться так часто… -В семье тоже все были удивлены, - еле заметно Киоши пожал плечами. Ему было около тридцати семи, может, даже больше сорока. - В любом случае, спасибо, что приехали. Думаю, Йоко оценила бы подобное. -Вы будете произносить речь? – уже вслед удаляющемуся родственнику погибших бросила Джун последний вопрос. Остановившись, мужчина обернулся, отзываясь всё с той же еле заметной улыбкой на губах. Теперь, однако, она показалась Мочиде печальной. -Я не особо публичный человек. Всё, что я бы хотел сказать своей сестре, племяннице и Наоки, я уже сказал. Буду просто наблюдать… - кивнув на прощание, Киоши Хамада затерялся среди людей. Ему удалось сделать подобное, даже несмотря на светлый костюм и внешность. Еще совсем недавно на этом кладбище была огромная толпа людей. Они пришли попрощаться с известными в мире моды Наоки Оно, его женой. Территория у могильных плит с именами и датами была усыпана цветами и венками, а на почту Йоко долгое время приходили письма соболезнования. Тогда родственники просто не ожидали подобного наплыва желающих проститься – в балаган церемония не превратилась, но людей было слишком много. Поэтому на похороны Йоко пригласили определенные лица. -Уверен, Оно научилась подобному поведению от него. – после затянувшегося молчания отозвался Тору Хаяси, приобнимая опустошённую Джун за плечи. Лепестки сакуры проскользили под ногами, и ветер, будто вспоминая, что цвета у смерти не бывают яркими, поторопился прогнать их прочь, дальше от места, где все спят непробудно, вечно. -Она всегда говорила о нем только хорошее. *** - Семьи Оно и Хамада никогда не были особо большими. Мы не могли похвастаться и крепкими связями между родственниками. Однако смерть собирает всех в одном месте. – пожилая женщина с дрожащими от болезни руками была тем человеком, кому предстояло произносить речь. Может, это было неправильным, но Джун Мочида ощущала себя сейчас странным образом. С одной стороны ей хотелось плакать, с другой казалось, что она очутилась на экскурсии. Отчего-то на похоронах лучшей подруги, какая саму Джун таковой не считала, девушка узнала так о много о жизни Йоко… - И печально, что именно гибель ребенка привела нас друг к другу. Я воспитывала Йоко недолго, пока ее родители не решились путешествовать из-за работы, но единственное, о чем жалею, это утраченный шанс. Мне жаль, что все мы утратили родственные связи, забыли их. Наши семьи раскидало по всем уголкам света… Сегодня я буду голосом, какой проводит Йоко, порой безрассудную или молчаливую, терпеливую и спокойную, но горячо любящую жизнь где-то внутри, на тот свет. Где она обретет покой. Родственница Йоко, облаченная в темный цвет, вспоминала многое, но главного сказать не могла. Она говорила о том, какой девушка была когда-то давно, в детстве и юности. Но люди, знавшие Оно в последние годы, им казалось, что они очутились на похоронах совершенно незнакомого человека. Невольно и Тору, и Джун задавали себе вопрос: что произошло с Йоко, что она так изменилась? Этот же вопрос себе задавал и Рё Осуми. Коротковолосый мужчина в чуть помятом после дороги пиджаке смотрел в одну точку. Он слышал перешептывания и редкие тихие всхлипы, видел, как люди оставляли цветы, сжимая свой букет белых лилий в руке, замечал движение ветра… Но одна мысль не давала ему покоя: что-то начало происходить с Йоко Оно еще во время их последней встречи. Девушка, какую он знал, своевольная и грубоватая, решительная, никогда бы не позволила себе плакать из-за погибшего пса. Она бы не плакала, даже если бы было до ужаса больно. Но изменившаяся Йоко рыдала на его груди. Казалось, что-то постепенно ломало ее. И Рё не знал, что именно. Или кто. Вспоминая Оно сейчас, Осуми не мог похвалить ее за великодушие и жертвенность. Не мог сказать, что она была Матерью Терезой или Святой – в чем были убеждены дальние родственники. Но мужчина мог мысленно говорить спасибо за то, что Йоко была способна меняться, что она видела грань, знала, когда и как нужно поступить. Однажды она все же пожертвовала работой ради него… Наверное, именно такие мелочи и создают память об этой странной и непредсказуемой девушке. Сколько она вытерпела, сколько перенесла – никто не знал. Родственники не представляли, как сильно поменялась их «милая, молчаливая девочка, готовящая всем на Рождество подарки». Друзья не имели понятия о том, какой ад присутствовал в прошлом адвоката. Никто, кроме родителей, даже не подозревал о тяжелой зависимости от героина, о том, что Йоко теряла многих людей в своей жизни, что она была виновата в их потере. Даже мафия, заставшая переломный момент в жизни Оно, создавшая этот момент, не знала обо всех трагедиях и чудесах. О чем можно говорить, когда сама Йоко путалась в своей судьбе. Была бы она жива, кто знает, что именно ей бы вспомнилось, что именно она бы захотела о себе услышать. Отчего-то задумавшись об этом, Рё подумал, что Йоко хотела бы, чтобы о ней не говорили вовсе. Она не любила неточности и неверности, а на этих похоронах пожилая женщина только и говорила, что устаревшие данные. Это бы позлило альбиноса, не иначе. Осуми становилось забавно, что даже в такое время он вспоминает рассерженное лицо Оно. Жаль, что он тоже упустил время и шанс. *** Солнце все же сжалилось над теми, кто пришел проститься. Оно скрылось за облаками, выглядывая теперь только изредка. Впрочем, людей с каждой минутой становилось всё меньше. Положив цветы на холодную плитку, они, не оборачиваясь, покидали кладбище. Кто-то задерживался у могилы, шепча или напевая колыбельную, кто-то и вовсе растворялся, не оставляя после себя и упоминания. Тору Хаяси терпеливо стоял за спиной Джун. Что-то подсказывало, что, возможно, этим вечером он все же напьется, а Мочида только опустилась на колени, закрывая глаза. Несколько минут она была неподвижна, затем, вытащив из кармана пиджака кольцо, оставила его на могиле: -Ты носила его до того, как нашла то странное украшение. Забыла, когда переехала в Хиросиму, а я не успела вернуть. Вот… теперь возвращаю. – Джун слабо улыбнулась, а после, сдерживаясь изо всех сил, с той же улыбкой пошагала прочь. Только кивая на вопрос Тору о том, как она себя чувствует. Солнце спряталось, но две фигуры так и скрывались за стволами деревьев, будто довольствуясь тенью. Луссурия в этот раз был молчалив, не отдавая замечания тем, кто, по его мнению, что-то делал не так. Мужчина лишь стоял рядом с мальчишкой в черном легком пальто и шарфе, переводя взгляд то на землю, то на небо. Не любил хранитель Варии похороны, долгие речи, но почему-то не прийти сюда с Франом, просившим об этом, Луссурия тоже не смог. Когда людей на кладбище не осталось совсем, парень с изумрудными глазами хотел, было, выйти из тени. Фернанд не желал видеть портрет Йоко, цветы, оставленные для нее. Он просто хотел побыть здесь, в этой тишине, и, возможно, спросить о том, почему Оно не исполнила своего обещания всегда быть с ним. Однако стоило парнишке с собранными в низком хвосте волосами шагнуть из-за дерева, как рука хранителя солнца заставила повременить. -Кажется, его тоже совесть замучила, - указывая головой на силуэт вдалеке, отозвался Луссурия. Переводя взгляд, Фран наткнулся на ту же фигуру. Она, без сомнений, принадлежала Саваде Тсунаеши. Мужчина только опустился на колено, и почему-то казалось, что он просит прощения. Босс Вонголы винил себя за свой эгоизм. Он хотел спасти семью, вынудив молодого себя собирать все раны. Так хотел спасти близких, что забыл, что есть люди, чьи жизни нельзя использовать из-за одной только нужды. Сейчас Савада понимал, что поступил с Йоко Оно, жившей в обычном мире, так, как поступила с ним когда-то Вонгола. Он просто решил всё за нее, не предоставляя шанса. И это было неправильно. -Наверное, в этом никто не виноват, - слабо отзывается Фернанд, а после все же вышагивает из небольшого леса, застывшего в царстве тишины и вечного покоя. Парень не думает, что будет говорить Саваде, он вообще не собирается ничего говорить. И даже когда Десятый босс уходит, Фран остается сидеть там, напротив холодного взгляда, смотрящего на него с безразличием. Только теперь Фран понимает, как люди ощущают себя, когда он сам смотрит на них с уничтожающим равнодушием. Невольно, но парень обещает самому себе: -Если бы ты вернулась, я бы не был так холоден. Если бы нашелся кто-то, в ком заключалась бы твоя душа, я бы улыбнулся.