Horn Hell Ring

Жестокая и поистине сокрушительная война мафиозного тайного мира завершилась год назад. Вонгола вернула свою силу, восстановила прежние порядки, а погибшие, кажется, смогли, наконец, ощутить упокоение. Альянс вновь правил делами, хранители вернулись к своей работе и все будто забыли о Бьякуране, чей разум поглотило безумие и жадность до власти. Год почти восстановил всё, что было утрачено и разрушено; кроме, конечно, потерянных жизней. Однако эти двенадцать месяцев, какие стали воскрешением и восходом Семьи на былой пьедестал величия, стали плачевным сроком для всей Японии и части Европы. Методы борьбы Савады и жестокость Джессо привели эти земли к упадку. Настолько сильному упадку, что по стране восходящего солнца плакали все, ужасаясь тому, как быстро изменились здешние пейзажи. В пылу борьбы никто практически не придал значения сходящим с ума новостным каналам, верещавшим об в разы увеличившихся озоновых дырах. То ли не было времени смотреть телевизор, то ли каждый считал, что люди вновь высасывают проблему из пальца. Если бы враждующие стороны увидели Японию спустя год, если бы увидели статистику, они бы прекратили всё это! Они бы остановились, ужасаясь тому, к чему приведет их противостояние! Но они просто не знали. Никто не знал, что некогда процветающая и развитая страна будет напоминать своими городами места заброшенные, гиблые и пропитанные трагизмом. Брешь, образовавшаяся над Японией в последнюю битву, когда Савада Тсунаеши из прошлого использовал полную мощь кольца Неба, когда Бьякуран раскрыл все козыри… Тогда выплеснулось несчетное количество пламени посмертной воли, брешь поражала размерами. Только это было не восхищение, а страх. Озоновые дыры не являются постоянными, да, они зарастают, как затягиваются шрамы. Но на это тоже нужно время. Казалось бы, что может сделать Солнце, о каком пишут так много стихов, песен; какому радуется человек, подставляя лицо под яркие лучи. Оказалось, что Солнце еще более кровожадно, чем враг, скрывающийся в темноте беззвездной ночи… За прошедший год население Японии сократилось вдвое: люди погибали от ожогов и быстро прогрессирующего рака кожи, от отсутствия лекарств и пропитания, другие перебирались на соседний континент. Многие города страны объявлялись городами-призраками, заводы закрылись, поставка продукции практически прекратилась. Война мира мафии, из какой я вышла, лишь умерев, не должна была оказать влияния на реальный и действительный мир простых людей; всё это, несмотря на масштабы, должно было остаться тайной. Однако кланы пострадали куда меньше планеты. Потому что климат пошатнулся: теперь на островах замечалась самая высокая температура, превышающая норму не в один раз. Обнищалые населенные пункты были и в Европе, в той части, где велись когда-то бои. Но эти точки можно было пересчитать на пальцах одной руки, как и жертвы солнечных болезней. На островном же государстве ничего из этого не поддавалось подсчету: с каждым днем число погибших и пропавших увеличивалось, как на картах отмечались непригодные для жизни точки. Через несколько месяцев правительство и вовсе утратило контроль над ситуацией. Ученые смогли сказать только: «Потребуется около пяти лет, чтобы природа вернулась в норму» прежде чем покинуть страну, перебираясь ближе к стабильности. Уничтоженные посевы, жизнь в подвалах, экономия припасов, невероятно высокие цены в редко открытых магазинах – это будто постапокалиптический мир, в каком посреди угнетения из патефона доносятся мелодии сороковых-пятидесятых годов. Такие мелодия, создавая какие, люди думали, что радиация сделает из них воскресающих монстров. Как оказалось, солнечная радиация сделала из них полуживых… *** Глаза, почти светящиеся в непроглядной темноте, распахнулись неожиданно, однако что-то заставило их зажмуриться, вынуждая веки защищать зрачки. Сознание было спутанным и вовсе чужим. Ресницы подрагивали, в голове был полный сумбур, непонимание, когда горло сжалось стальным кольцом, а всё вокруг неожиданно перемешалось. Губы разомкнулись невольно, желая сделать вдох, но рот тут же наполнился чем-то скрипящим меж зубов, отвратительным на вкус. От накатившей паники сердце забилось в ускоренном ритме, хотелось поднести руки к лицу, будто смахивая волнение, однако ни один мускул не шевелился. Неожиданно пришло осознание, что ты не можешь вздохнуть. Пытаясь избавиться от субстанции, забившейся под язык, ты пытался отплеваться, но осознание того, что нечто рыхлое и холодное вокруг тебя – это почва, взрывало любые оставшиеся нотки спокойствия в голове. Испуганный стон, должный прозвучать отчаянным криком, вырвался сквозь сомкнутые губы, показывая, насколько хриплый твой голос. Тяжёлый пласт земли на груди будто толкал тебя куда-то вниз, а ты не осознавал даже, как глубоко уже оказался. Мелькала только одна мысль: я скоро окажусь у центра Земли? От понимания того, что кислород кончается, от того, что ты закопан, что никто не знает о тебе, что ты умираешь медленно и мучительно, ни на что неспособный - всё это будто вдохнуло сил в потрепанное тело. В тело, в каком каждое движение отдавалось мучительной ноющей болью. Из-за страха ты начинал дергаться, ворочаясь во все стороны, будто червь, отчаянно ищущий дождевых капель. Уже было все равно, пытаешься ты вдохнуть кислород или лишь набиваешь рот землей. Ты просто рвался куда-то вверх, надеясь, что оказался в земле не лицом вниз. Свист собственного дыхания звучал в ушах, и по мере того, как он становился более смазанным, ты понимал, что гибнешь. Среди будто каменной земли, упавшей на тебя сверху и утрамбованной, был лишь один участок, рыхлый и рассыпчатый. Это был участок спасения, потому что, просунув руку, дрожащими кончиками пальцев ты ощутил еле заметное дуновение ветра. И на этом почти прощальном сиплом вздохе, практически смирившись с участью мертвеца, – о чем говорили слезы на лице - ты вырвался. Среди земли вперемешку с сочной травой, странно высокой для этих мест, показалась рука, запачканная грязью, что забивалась под ногти и почти въедалась в кожу. Неожиданно рука начала разгребать почвенный слой вокруг себя, являя удивленному миру целую кисть. Затем показались пальцы другой незнакомой руки, после предплечья, голова… Обескураженный взгляд наполненных слезами глаз, запачканное, будто сажей, перепуганное лицо, выдающее избежавшего только что смерти человека, жадность до воздуха, ожесточенно отрывающие из земли тело пальцы – всё это заставляло застыть в удивлении, не имея возможности и шага ступить в любую из сторон. Вырываясь из земляных объятий окончательно, боясь, что они, подобно зыбучим пескам, вновь утащат вниз, обладатель безумного взгляда лишь подрывается на ноги, неожиданно согнувшиеся в коленях, а после отползает в сторону, на траву. Сочные цвета кажутся спасением. Запачканный в грязи, со спутанными волосами, измазанным лицом тяжело и жадно дышит. Грудь часто поднимается и опускается, а руки дрожат. Отплевываясь от земли, человек неожиданно вспоминает: место это ему знакомо, только отчего-то изменилось до неузнаваемости. Глаза всё еще беспощадно слепит до безумия яркое солнце, желающее словно поджарить тебя, подобно лазерным лучам, но, благо, слой земли служит защитным «кремом» для бледной кожи, скрывающейся за грязью. Всё еще порой подрагивающая фигура осторожно и с опаской поднимается на ноги, словно пытаясь ухватиться за раскаленный воздух, а после с каким-то ошеломлением оглядывается по сторонам. «Это то же место. То самое, но другое», - шепчет и подсказывает сознание. Птицы напевают мирные мелодии, словно рассказывая тебе последние сплетни Вселенной, а шелест густых крон должен успокаивать. Но именно целостность этих самых крон, деревьев и почвы вокруг, именно это приводит в недоумение, потому что Йоко Оно помнит всё иначе. Она помнит разруху и выжженную землю, помнит песчаный карьер, после заваленный трупами, дымящиеся пни и взрывы вдалеке. Помнит хаос, но никак не миролюбивый лес, наполненный дикой жизнью. Здесь были ямы и вмятины, были пятна крови и исчезнувшие под зеленым ядовитым дождем предметы. Были даже потоки пламени, уходящие куда-то в сторону, и располовиненный вертолет… То, что предстало перед взглядом сейчас, было будто копией места сражения до этого самого сражения. Девушка почти бросалась из стороны в сторону, пытаясь понять, что с ней произошло, что произошло с лесом и остальными. Она ошеломленно и недоверчиво прикасалась к деревьям, наблюдала за птицами, что порой мелькали над головой, перескакивая с ветки на ветку. Она ничего не понимала, а потому расплакалась. Ссутуленный силуэт, поджавший колени, обхвативший их руками, беззвучно плакал, склонивши голову. Жители леса только удивленно ворочали голову, удивляясь нетипичным звукам для своего родного дома, а после и вовсе забывали о них, вновь перелетая с одного дерева на другое. А плечи девушки подрагивали. Не верилось, что она жива, не верилось, что последним помнит лишь каплю зеленого киселя, прожегшую металлическую конструкцию. Не верилось, что место битвы будто восстановилось, пока она пребывала в затяжном сне. Как она вообще оказалась в земле? Сколько времени прошло с момента окончания всего того ужаса? Запас слёз был великим, но Йоко Оно неожиданно поняла, что времени для этих слёз нет. Ей бы сейчас узнать хоть что-то. А плакать можно в любой другой момент. Шмыгая носом, жестоко размазывая по лицу влажность, девушка только с каким-то вызовом глядит на солнце, закрывая всё же глаза козырьком из ладони. Ох, это яркое огниво губительно для альбиносов, загар уж точно не для бесцветных, а потому восставшая из земли только приклеивает к носу лист, сорванный с дерева. Полагаясь на какую-то затуманенную и поврежденную память, девушка только выбирает направление, понимая, что блуждать среди двух сосен ей все равно придется. По крайней мере, есть время, чтобы подумать о произошедшем, чтобы понять хоть немного. *** Потрепанная, в одежде, что запачкалась пылью, землей и местами засохшей кровью, я шагала по лесу долгое время. Каждый шорох вызывал неподдельный страх – казалось, позади скрывается кто-то из белой армии Джессо -, а солнце не щадило уставшего тела. Тень была, но даже она не спасала от засухи во рту. Возникала мысль, что я всего лишь оказалась в чьей-то иллюзии, но смотря на Хорн, такое же грязное, я отгоняла подобную мысль. Из леса, однако, я вышла под самый вечер. И теперь шагала вдоль шоссе, засыпанного частично светлым песком. Ноги цеплялись друг за друга, в голове гудело, глаза слипались, но прохлада радовала до безумия. Когда тьма начала сгущаться, я наконец облегченно выдохнула, стягивая зеленый лист с носа. Сил, впрочем, почти не осталось. Колени подкашивались, хотелось сесть где-нибудь под деревом, задремав хоть на пол часа, однако страх проснуться в месте, подобном сегодняшнему, заставлял идти вперед. Слабые порывы ветра прокрадывались под одежду, щекоча тело, но они же напоминали и о странных царапинах на спине и кистях. Такие отметины оставляет терновая ветвь. Казалось, ее кто-то обмотал вокруг пояса, связал ее руки… В спину, подобно порыву ветра, ударил яркий желтый свет. От неожиданности я лишь подскочила на месте, резко оборачиваясь, а после и вовсе застыла, оставаясь на одном месте. «Остановится – не остановится?» - мелькало в сознании, а руки задрожали. Небольшой грузовик приближался и начал сбрасывать скорость. Тормоза визгливо заскрипели, режа слух, а после дверь распахнулась, являя мне пожилого лысеющего мужчину. -Эй, что с тобой стряслось, паршиво выглядишь? – худощавый, в пропитанной потом и грязью майке человек сейчас напоминал меня саму. Его темная кожа говорила о долгой работе под солнцем, а на лице были заметны какие-то язвочки, кожа и вовсе шелушилась. – Помощь не нужна? -Куда Вы едете? – осматривая покрытый местами ржавчиной грузовик, пытаясь отыскать номерные знаки или хоть какие-то надписи, способные ответить на вопрос, поинтересовалась я. Поинтересовалась и тут же поняла, что из горла вырвался только хрип. Ноги отнимались от усталости, а насекомые кружились у фар грузовика. Пожилой человек только протянул мне бутылку воды, снисходительно улыбаясь. – Спасибо… -Я в Хиросиму еду, куда же еще? – что-то в интонации водителя подсказывает, что в этих словах заключается огромный смысл, и что этот смысл знают все, кроме меня, а потому я только соглашаюсь и забираюсь на сидение. – Так, что произошло? Не заглушенный мотор только слабо рычит, а после транспорт с толчками, но двигается с места. Тьма леса теперь кажется смехотворной, но пройденный путь – слишком тяжким. Странно, что человек не особо удивился моему запачканному внешнему виду, да еще и остановился в таком месте… Впрочем, не поступи он так, я бы свалилась с ног. - С друзьями решили исследовать леса, но разделились и заблудились. Уверена, они давно выбрались, но забыли о том, что и я была с ними.- пожилой худощавой мужчина только посмотрел на меня таким изумленным взглядом… Казалось, что я несу чушь несусветную. – Что-то не так? -Да нет, давно просто никто в леса по собственной воле не забирался, - пожал плечами водитель, поворачиваясь к дороге. – Ну, по крайней мере, в леса Японии. Это гиблые места, легко можно заблудиться, увязнуть в какой грязи. -Почему? – неожиданно вырывается вопрос, какой, кажется, задавать не стоило, и мой взгляд становится каким-то виноватым. Я будто стыжусь перед самой собой. Ощущение, словно я попала в прошлый век и теперь расспрашиваю местного жителя о нынешних новостях. -Что с тобой не так? Ты как будто только проснулась. Или с Луны свалилась. Озоновые дыры же! Те, что начали год назад появляться! – красноречиво тыкая желтым ногтем вверх, но упираясь лишь в крышу кабины, чуть повышает голос мужчина. Теперь я замечаю, что у него не достает и зубов. - Из-за брешей климат и изменился, а люди помирали от ожогов и рака кожи. – водитель жесте только плюет в открытое окно. И невероятная досада заключена в этом жесте. – Выглядишь, вроде, как японка, а ничего не знаешь. Не местная? -Ага, - единственное, что вырывается из горла, звучит жалко. - Что-то похожее на это. *** Когда мы добрались до окраин Хиросимы, было около трех ночи, однако я мало придала подобному внимания. Потому что почти что высунулась из окна, не веря тому, что видят собственные глаза. Подбородок перестал контролироваться мышцами и губы просто застыли в форме буквы «о». Всё было таким… таким опустевшим. Старые газеты и разбитые стекла, хрустящие под колесами, валялись повсюду. Окна многих зданий были заколочены, не пропуская ни лунного, ни солнечного света, - пожилой мужчина объяснял это попыткой людей спрятаться от палящего целыми днями солнца. Некоторые постройки и вовсе явно горели, внутри других блуждал ветер. Всё было почти целым, нетронутым, здесь явно не было силовых восстаний или чего-то подобного, но ты отчетливо понимал, что город мёртв. Он так состарился, потрепался. Здесь осталось только время, блуждающее по улицам, и воспоминания: вывески и афиши. Жалобно заскрипели тормоза, и грузовик остановился у одной из некогда центральных остановок. Через один горели фонари, но ни единого человека не было снаружи. Более того, не было даже намека на жизнь. -За год население Японии сократило в два раза, поэтому большинство городов так и выглядят. Но Хиросима далеко не самый худший вариант: днём здесь лучше, намного. Дома по большей части заброшены, из магазинов остались считанные единицы, как и соседи (я как раз везу продукты в местный маркет), но у нас все еще есть электричество, редкие развлечения и автобусы в соседние города ходят. -Я выйду здесь, - осторожно открывая дверцу, я спрыгнула на асфальт, не веря, что нахожусь в родном городе, так сильно изменившемся. Теперь я понимала, почему моему ужасному внешнему виду мужчина не особо удивился: для Хиросимы это было в порядке вещей. От окружающих видов прошибало до дрожи. – Этот город ведь теперь одно из самых гиблых мест? - Вот, возьми, - протягивая пакет с какими-то консервами и бутылкой воды, тяжко выдохнул мужчина. – Конечно, Хиросима погибла еще в первые месяца. Видишь моё лицо? Это рак кожи, его пытались лечить, но он слишком быстро развивался… От него тут большинство и погибло. -Ох, - только и смогла выдохнуть я, принимая от мужчины пакет с продовольствием. – Мне жаль, это и мой родной город. -Если захочешь уехать, то направляйся в Токио. В столице всё сохранило прежние картины, только мода людей немного изменилась. К слову, есть еще одно райское место. Кажется, зовется Намимори… - от знакомого названия я только передернула плечами. Я была готова поверить после увиденного в то, что Намимори и вовсе никогда не существовало на картах Японии, однако этот город отчего-то всегда выходил сухим из воды. Впрчоем, скорее всего, это связано лишь с тем, что Савада Тсунаеши был рожден, учился и жил в Намимори. – Береги себя. -Спасибо. – я только кивнула, провожая взглядом грузовик, что завернул на перекрестке налево. До дома отсюда было идти около десяти минут, однако, кажется, нормальная в подобных обстоятельствах мысль появилась в голове. Развернувшись, считая теперь горящие фонари и держа в руках небольшой пакет, я поплелась в сторону кладбища. Хотелось спать, и я уже была уверена, что после войны в мире мафии прошло около года, но дата на надгробной плите убедила бы меня полностью. Да и родители… Целый год, только подумать. Не могла же я спать в земле? *** Заключившие сделку с кольцом ада обречены на вечные муки, описания каких не найти ни одном справочнике по выживанию, ни в одних церковных писаниях, ни даже в рассказах о средневековых пытках. Души людей чувствуют боль куда более явственно, чем их же тела, а потому Хорн, обладающее контролем времени, хохочет до безумия, заставляя раны сущностей то открываться, то зарастать. Оно довольствуется криками, но отчаянно ждет момента, когда новый гость, для какого давно подготовлено особое место, покажется по эту сторону. Ждет и лелеет надежду сделать прием незабываемым. Йоко Оно, по мнению адской реликвии, невероятно реагирует на всякого рода провокации. И это заводит, будоражит и возбуждает. И именно из-за этого ожидания, именно из-за предвкушения и надежд, какие обрушились в одно мгновение, сейчас Хорн рвет и метает, разрывая ад на части заставляя преисподнюю содрогаться. Кольца ада, соединенные между собой родственными связами, только наблюдают за этим, желая узнать, что случилось, но ярость, в какую впала временная сущность, безгранична. Хорн только раздавливает глазные яблоки своими мнимыми каблуками, лапами раздирает и ломает скульптуры, снимает скальпы, а после отшвыривает мощными пинками тела, что мешаются под ногами. Сущность будто тяжко и часто дышит, зло рыча, а после вопит во все горло о том, как сильно оно ненавидит Йоко Оно. Умерев, эта девчонка должна была стать частью его коллекции, должна была заплатить цену, расплатиться за предоставленные услуги. И этот момент почти настал – Хорн с упоением наблюдало, как безумно ядовитая капля приближалась к телу девушки, застывшей на месте из-за собственной лживой совести. Хорн хихикало, а после захлебывалось смехом от такой глупости, когда упустило очень важный момент: в аду произошел бунт. Алчные, ищущие силы души, сожранные Хорн в прошлом, решили, что могут найти спасение в этой проклятой девчонке. Они слышали ее слова и обещание уничтожить адские кольца, что, непременно, освободило бы и их. И в порыве надежды они пошли против сущности времени. Поэтому, когда Йоко Оно была бесконечно близка к своей гибели и аду, бунтовщики «пригласили» ее к себе, запирая в темном пространстве, неподвластном времени, тем самым пряча от адской сущности. Когда девушка открыла глаза, слыша тот самый черный гром, звучащий в сознании безумной какофонией, она перепугалась до ужаса, готовясь к тому, что лишится глаз в одно из следующих мгновений. Однако из плотной темноты, о какую кто-то разъяренный и свирепый будто бил кулаками, показался незнакомый силуэт. Этот человек со сшитыми темными нитями глазами был первым хозяином Хорн. На самом деле слово «хозяин» по отношению к адским кольцам звучит глупо, потому что после твоей смерти именно они правят и приказывают, издеваясь над всем человеческим. Фигура, что вышла из темноты, чуть светилась неким светом греха и вины, но зла она не желала. -Где я? – слабо оглядываясь по сторонам, Оно всё еще ожидала подвоха. Она была готова и к неожиданностям, как в цирке, где из красивой пестрой коробки выскакивает страшная голова безумного шута, болтающаяся на пружине. -Ты знаешь меня? – донесся эхом голос силуэта, смешиваясь и с громом, и со стуком. Этот голос будто велел забыть и о реликвии, вопящей где-то вдалеке, и о собственных вопросах. – Знаешь? -Знаю, Ваше тело являлось центром мира Хорн. Тогда у Вас не было глаз, впрочем, как и сейчас… - Оно вновь глянула на зашитые бледные веки, на фоне каких черная нить становилась еще более волнительной. – Это плата каждого, кого поглотило желание власти. – будто признавая свои ошибки, с какими давно смирился, ответил человек. -Значит, я действительно в аду. – не то чтобы девушка верила, что ей удастся избежать того, о чем говорило Хорн, но Йоко не была готова оказаться здесь так скоро. Когда смирялась со своей совестью, она даже не задумалась о пункте в договоре, что был написан мелким шрифтом. -В аду, - кивая, силуэт лишь нагонял страха и сомнений, - но ненадолго. – за спиной первого хозяина кольца неожиданно начали вспыхивать светлые точки, преображающиеся после в фигуры людей. – Мы перенесли тебя сюда прежде, чем тело и душа разделились. Прежде чем ты умерла. -Зачем? – в такой великодушный жест со стороны тех, кто уже прошел муки, не верилось. Казалось, они были рады новым лицам, какие занимали бы место предыдущей центральной фигуры, а следовательно, получали бы самые забавные из выдумок Хорн. –Почему не спрашиваешь как? – вопросом на вопрос ответил тот же силуэт, держа руки в замке. Хотя, данный вопрос его не особо интересовал, голос был пустым. – Это… не самое важное. – Но и причина неважна. – воспротивился собеседник, держа определенное расстояние, как и остальные фигуры. Неожиданно голос перестал быть одиноким – в нем будто смешались тембры всех прошлых жертв. – Не в вашем случае. – силуэтов тем временем становилось всё больше, и Оно не успевала поражаться, как много разумов пытала сущность. – Почему реликвия всё еще не вмешалась, почему не может оказаться прямо здесь, если управляет всем в этом мире? – Эта тьма не позволяет Хорн вмешиваться в наши дела, но нее уходит вся сила, скопленная столетиями, - хором говорили голоса. - Если дашь нам обещание уничтожить кольца, мы вернем тебя обратно, в живое измерение. Мы слышали твои слова во время испытания, ты обещала уничтожить адские реликвии. Если уничтожишь, мы тоже станем свободны. – Если я выжила и не умерла, то я сделаю это в любом случае. Но… - силуэты только еле заметно кивнули, и всё вокруг начало искажаться. Темнота смешивалась со светом, а после души резко обратились в кровавые куски, сваленные друг на друга. Тело же Оно начало растворяться в аду, становясь прозрачным, и только разъяренный крик донесся до слуха. А затем лишь тишина и темнота в холодной земле. «Время в мирах и черных пространственных измерениях течет иначе, - послышался в голове утихающий голос. – Уничтожь кольца». *** Могилы родителей и моя давно никем не посещались, как и могилы других жителей Хиросимы. Смахнув с плит большую часть листьев, травы и песка, я долго сидела неподалеку, думая о том, кто появлялся здесь год назад и в течение его, а затем вспомнились и события в ином мире. Теперь я понимала, что, вероятно, действительно проклята и благословлена одновременно. Избежать и смерти, и ада… К дому семьи, что расположился на холме, я добралась, кажется, к половине пятого утра, когда солнце начинало подниматься из-за горизонта. Знакомый ключ отыскался под цветочным горшком, а комнаты оказались такими же пустыми, как и вся Хиросима. Бросив взгляд на восходящие лучи в последний раз, я только затянула занавески и шторы, понимая и веря рассказам водителя-попутчика, что следующий день будет долгим и тяжким. Невыносимая жара, слепящее солнце, духота… Пускай электричество в городе и осталось, мыться пришлось под ледяной водой. Что, впрочем, не было чем-то плохим, учитывая всю грязь и поднимающуюся снаружи температуру. Долго искать вещи тоже не пришлось: после гибели матери и отца дом перешел мне, а после моей – родственникам, но они, кажется, не успели что-либо с ним сделать из-за начавшихся катаклизм и несчастий. Кто-то успел лишь засунуть все вещи в коробки, готовя их к переезду. Впрочем, те покрылись пылью, и, распечатывая их, я поняла, как сильно можно чихать. Пытаясь отыскать майку или нечто подобное, я натыкалась на многие предметы, мне не принадлежащие. Здесь были и семейные фотоальбомы, и какие-то документы. Нашлись даже старые письма. Но замечая рамки с фотоснимками, я предусмотрительно откладывала их в сторону – не время плакать, да и желания нет. На столе в кухне же я нашла конверт, в каком, как оказалось, сохранились последние эскизы оформления сцены для показа отца и штрихованные эскизы весенней коллекции моей матери. Кто-то из родных отыскал их среди беспорядка в этом доме и, судя по адресу, собирался отправить коллегам родителей. Но не успел. Что-то подсказывало, что в Японии паспорта теперь делались без особых требований, а потому, когда взошло солнце, я уснула крепко и надолго, не волнуясь, думая только о том, что делать теперь. После возвращения в этот мир изначальной моей целью было понимание случившегося. И если с этим я разобралась довольно скоро, то будущее представлялось туманным. Туманным до тех пор, пока в засыпающий разум не закралась одна мысль: в Японии ежедневное солнце, будто сошедшее с ума, вредное для альбиносов; родственники, скорее всего, переехали с островного государства и единственный человек, чье местонахождение я знаю лучше остальных, - дядя. Отчего-то я даже улыбнулась, засыпая, от мысли о встрече с Киоши Хамада, на кого я походила больше, чем на родную мать.